обычно сельские цены ниже городских, а если цена гостя не устроит, ясно
же, что он поедет в город, который отсюда уже не так далеко. Если вообще
не отберет желаемое силой, как это делали здесь другие люди с мечами. Да
и вообще, хранят ли овес в подполе? Как горожанин, я имел на сей счет
смутное представление. Вроде бы зерно засыпают в амбары на
поверхности… И что, интересно, за еду сюда "посылает бог"? Реки или
озера рядом нет, так что не рыбу. Лесные грибы да ягоды? Так до леса
отсюда пешком далеко, старому человеку особенно…
Я решительно обнажил меч и быстро пошел следом за Эвьет. Мне совсем
не нравилось, что она ходит по этому подозрительному дому одна, и даже
без своего арбалета. Правда, пройти столь же беззвучно мне не удалось,
под сапогом скрипнула половица, ну да черт с ней. Если здесь прячется
кто-то еще — пусть знают, что я иду и им непоздоровится.
Я прошел через дверь справа от печки и оказался в коридоре, который
после залитой светом кухни казался совсем темным. И был, кстати, слишком
узким, чтобы успешно орудовать в нем мечом. Едва я это осознал, как
навстречу мне метнулась безмолвная белесая фигура.
Но уже в следующий миг я понял, что это Эвьет. И, судя по выражению
ее лица, мои подозрения были не напрасными.
— Взгляни на это, Дольф, — прошептала она, указывая на дверь
комнаты, из которой выскочила.
Я бросил взгляд через плечо, проверяя, не подкрадывается ли кто
сзади, и вошел в комнату. Окно здесь было занавешено, к тому же солнце в
этот час светило с другой стороны дома — но все-таки света было
достаточно, чтобы разглядеть нехитрое крестьянское убранство: грубо
сколоченную кровать, пару табуретов, прялку, сундук в углу, накрытый
сложенным стеганым одеялом, детскую колыбельку на полукруглых полозьях
на полу рядом с кроватью…
И то, что лежало на кровати. Под остатками разорванного в клочья
одеяла белели кости скелета. Светлые волосы, заплетенные в две косы,
обрамляли оскаленный череп, уставивший глазницы в потолок. По позе не
было похоже, чтобы покойница оказывала активное сопротивление, но с
версией о мирной кончине плохо вязались бурые пятна давно засохшей крови
на постели, склеившиеся от крови волосы, отсутствующая кисть левой руки
и раздербаненные кости правой. Несколько небольших костей валялись на
полу в разных местах комнаты, но они явно были не от этого скелета.
Я подскочил к окну, отдергивая плотную занавеску. В воздухе
заклубилась пыль. Свет озарил кровать и колыбельку. В колыбели лежало
то, что осталось от младенца — маленький череп и ребра с куском
позвоночника и одной из тазовых костей. Судя по всему, ребенка буквально
разорвали на куски.
И я понял, почему кости обеих жертв такие белые. Они не обнажились
в ходе естественного разложения. Они были тщательно обглоданы.
В этот миг во дворе предостерегающе заржал Верный. И что-то глухо
хлопнуло на кухне.
Я рывком сдернул с плеча арбалет и колчан, уже на бегу отдавая все
это Эвьет, и с мечом в руке выскочил в коридор, а затем — на кухню. Как
раз вовремя, чтобы увидеть прибытие истинных хозяев села.
Они больше не лаяли — теперь они шли в атаку молча. Один за другим
они влетали в открытую калитку, словно разноцветные ядра, выстреливаемые
неведомой катапультой, и мчались к крыльцу. Некоторые особо нетерпеливые
и вовсе перемахивали прямо через плетень. Рыжие, пегие, черные
деревенские псы. Тощие, грязные, в лишаях, с репьями, запутавшимися в
свалявшейся шерсти. Но большие, как на подбор. Уши прижаты, пасти
оскалены, глаза горят неутолимой злобой. Не просто голодные животные,
нет. Не благородные волки, о которых рассказывала Эвьет. Гораздо худшая
категория существ — рабы, лишившиеся своих хозяев. И явившиеся мстить за
ненавистную свободу оставившей их господской расе.
Я сразу же понял, что добежать до двери наружу и захлопнуть ее я не
успею. Я сумел лишь захлопнуть дверь, ведущую из коридора в кухню, и
навалиться на нее всем телом, шаря рукой по косяку в тщетных поисках
задвижки. За мгновение до этого я успел заметить, как Верный, на
которого ощерилась часть своры, поднялся на дыбы, а затем обрушил на
врагов оба передних копыта. Самого удара я уже не увидел, но судя по
донесшемуся резкому визгу и скулежу, он достиг цели.
В следующий миг лавина врезалась в дверь. Я был готов, и все же не
сумел полностью сдержать удар — дверь приоткрылась, и в нее тут же
протиснулась зубастая морда. Я со всей силы рубанул по ней мечом и сумел
снова закрыть дверь. Та вздрагивала от толчков, за ней лаяли, рычали и
скребли когтями.
— Если сможешь впускать их по одной, я с ними разделаюсь, -
спокойно сказала Эвьет. Она уже стояла в коридоре в нескольких ярдах от
меня, напротив комнаты со скелетами, и, уверенно расставив ноги носками
врозь, целилась в край двери из арбалета.
— Стрел не хватит, — возразил я, — их там не меньше пары
десятков… И я не уверен, что, если пропустить одну, за нею не
прорвутся другие.
В этот момент хлопнуло окно в следующей по коридору комнате,
оставшейся за спиной Эвелины, там что-то упало, и быстро застучали когти
по доскам пола.
— Сзади! — рявкнул я, но Эвьет среагировала на звук еще раньше и,
едва здоровенный пес выскочил в коридор, всадила ему стрелу прямо в
глаз. Он врезался по инерции в стенку коридора и повалился на пол,
конвульсивно суча лапами. Будь обстановка более подходящей, я бы обратил
внимание моей ученицы, что это как раз пример ситуации, когда мозг
мертв, но тело еще какое-то время продолжает жить — однако теперь я лишь
крикнул ей: "Сюда! Быстрей!", опасаясь, что следующая псина запрыгнет в
окно той комнаты раньше, чем Эвьет успеет взвести арбалет. Но, как
видно, такой прыжок был по силам все же не каждой из собак, так что мы
получили передышку в добрых полминуты, прежде чем пожаловал следующий
кандидат. Эвьет, уже отбежавшая ко мне, всадила стрелу ему между
ребрами, и пес, жалобно скуля, завертелся на боку, тщетно пытаясь
выдрать стрелу зубами. Его пасть окрасилась кровавой пеной.
Эвьет вдруг подбежала к нему. "Осторожно!" — крикнул я, но девочка
уже ухватилась за стрелу и резким рывком выдернула ее. Пес отрывисто
взвизгнул и уронил голову; из раны толчками выбивалась кровь. Эвьет
вновь отбежала ко мне, на ходу накладывая возвращенную стрелу на ложе
арбалета. Что ж — решать проблему нехватки стрел таким образом было
возможно, но рискованно. Что немедленно доказали сразу две собаки,
запрыгнувшие в окно одна за другой — и парой появившиеся в коридоре.
Арбалет Эвьет был еще не взведен, так что разбираться с ними оставалось
мне — притом, что я по-прежнему должен был удерживать дверь на кухню. Я
вонзил острие меча прямо в разинутую пасть ближайшего пса — и это была
ошибка, потому что челюсти агонизирующей твари сомкнулись, и я не мог
быстро вытащить клинок. Меж тем второй прыгнул прямо на меня, ударив
меня лапами в грудь и явно намереваясь вцепиться в горло. Я успел лишь
заслониться свободной левой рукой, которая мигом оказалась в его
зловонной пасти. Но прежде, чем он успел сжать челюсти, рядом туго
щелкнула спускаемая тетива, и зверь рухнул на пол со стрелой в груди -
кажется, на сей раз Эвьет попала точно в сердце. Она выстрелила, не
успев взвести арбалет до конца, но с такого расстояния полная мощность и
не требовалась.
Я, наконец, высвободил меч, торопливо обдумывая, что делать дальше.
Не похоже, что потери среди своих вынудят собак отступить. Применить мое
тайное средство? Серьезность угрозы вполне перекрывала мое нежелание
демонстрировать его Эвелине, но врагов было слишком много. Пытаться и
дальше отстреливать их в этом коридоре тоже не выход — все они сюда не
переберутся, да и атаковать могут не поодиночке…
— Нам нужен огонь, — решил я. — Сумеешь сделать пару факелов?
Отломать ножки какого-нибудь табурета и намотать на них тряпки…
— Хорошо, — кивнула Эвьет и побежала в комнату со скелетами.
Изнутри послышались удары и треск — очевидно, она пыталась разломать
прочный табурет, колотя им об пол. Окно в той комнате, как я успел
заметить, было заперто, но это обеспечивало защиту лишь с одной стороны
— что не замедлило подтвердиться.
Еще один пес выскочил из следующей комнаты и нерешительно
остановился над трупом своего предшественника. Однако через несколько
мгновений к нему подоспело подкрепление, и оба зверя устремились вперед.
— Эвьет! — предостерегающе крикнул я, надеясь, что хотя бы одна из
собак предпочтет познакомиться со мной и моим мечом. Но они обе свернули
в комнату, где сейчас находилась девочка. Тут же щелкнул арбалет, сразив
одного из врагов прямо на пороге. Затем изнутри донесся звук удара,
более глухой, чем предыдущие, и сразу же — короткий взлаивающий визг. Я
с облегчением перевел дух.
Эвьет снова выскочила в коридор, с арбалетом в одной руке и двумя
импровизированными факелами в другой (на одну из деревянных ножек
налипла окровавленная шерсть). Вместе с факелами она держала еще
какую-то тряпку. Ее нога поскользнулась в луже собачьей крови, но
девочка сумела сохранить равновесие и подбежала ко мне.
— Через окна не выбраться, их там полно, — подтвердила она мои
предположения.
— Огниво и кремень в сумке, там внутри маленький карман, -
напуствовал ее я, поворачиваясь к ней боком, на котором висела моя
котомка.
— Свои есть, — ответила Эвелина, вручая мне оба факела (пришлось
тоже взять их одной рукой) и запуская руку в карман рубахи.
— Запасливая, — оценил я.
Пока она высекала огонь и поджигала тряпки, в коридоре показался
еще один пес. Но, оценив участь предшественников, вдруг поджал хвост и
попятился обратно в комнату. "Да здравствует трусость!" — подумал я.
Наконец оба факела загорелись. Эвьет взяла их у меня и протянула
мне "лишнюю" тряпку:
— Это повяжи на свой меч и тоже подожги.
— Отличная идея! — оценил я. В самом деле, тряпка закрыла лишь
небольшую часть лезвия возле острия, так что меч сохранял боевые
свойства, а огонь мог напугать собак даже сильнее, чем пахнущая кровью
сородичей сталь.
Тем временем напор на кухонную дверь прекратился. Очевидно, псы
поняли, что у них не хватит силы ее открыть (пожалуй, хватило бы, сумей
они навалиться все разом, но сколько собак могут упереться в дверь
одновременно? Едва ли более трех.) Однако я не обольщался. Они
продолжают чувствовать наш запах и наверняка ждут нас на кухне.
— У нас два плана, — объяснил я Эвьет. — Первый: если Верный еще
возле крыльца и… в порядке, мы попробуем пробиться к нему через кухню
и ускакать. Второй: если первый план невозможен, прорываемся к люку
подпола и лезем внутрь потолковать по душам с бабкой. Не сомневаюсь, что
это она позвала собак. Значит, должна знать и как их отогнать. Но будь
осторожна. У старой карги в подполе может быть спрятано какое-нибудь
оружие. Пусть даже это просто вилы или коса…
— Ей это не поможет, — угрюмо процедила баронесса.
— Только не убивай ее до того, как я с ней поговорю, — усмехнулся
я. — Ладно, встань за моим плечом, и я открываю дверь.
Теперь у каждого из нас в левой руке был факел, а в правой -
основное оружие. Арбалет Эвелины был вновь готов к стрельбе, но,
разумеется, в ближнем бою у нее был лишь один выстрел. Сделав ей
предостерегающий знак, я осторожно отступил от двери вспять по коридору
— в ту же сторону, в которую открывалась дверь. Рванись собаки в атаку
сейчас, мы бы вновь оказались на несколько мгновений отделены от них
дверью, уже открытой.
Но атаки не последовало. Что ж — оставалось только атаковать самим.
Я рывком распахнул дверь и ворвался в кухню. Псы, разумеется, были
там — сидели и ждали; в тот же миг они повскакивали. Их было, должно
быть, не меньше десятка, а Верного за окнами видно не было.
— Второй план! — крикнул я, одновременно пихая меч с горящей
тряпкой в морду ближайшему врагу и отмахиваясь факелом от второго,
готового наброситься слева. В тот же миг щелкнула тетива, и еще одна
собака забилась в агонии. Я обратил внимание, что это была сука, и,
кажется, беременная.
Я почувствовал, как Эвьет прижалась спиной (точнее, висящим на ней
колчаном) к моей спине. Молодец, девочка, грамотная позиция для боя с
превосходящим противником. Теперь надо было двигаться вперед, не теряя с
ней контакта. Тощий рыжий пес попытался прыгнуть на меня, но с визгом
грохнулся на пол, получив прямо в морду факелом, а затем бросился
наутек. Кажется, я выжег ему глаз.
Окруженные рычащим и лающим мохнатым кольцом, мы продвигались к
люку (разумеется, он был закрыт — я сразу понял, что за хлопок слышал
перед началом нападения), яростно размахивая факелами, так, что они
практически сливались в огненные петли. Псы ярились, шерсть на загривках
стояла дыбом, но огня они все-таки боялись. Еще одного, оказавшегося
чересчур смелым, я угостил уже не горящей, а рубящей частью меча. Нам
нужно было преодолеть всего каких-то три ярда, но казалось, что этот
путь занял целую вечность. Наконец я встал на крышку люка, затем сделал
следующий шаг, оставляя ее за спиной.
— Эвьет, открывай, я прикрою!
Она вынуждена была присесть и положить арбалет на пол, и, хотя она
по-прежнему продолжала отмахиваться факелом, большой черный пес с белым
пятном в полморды решил, что это его шанс. Он прыгнул с места, норовя
приземлиться ей на спину. Мечом я уже вряд ли изменил был направление
его полета (а такая туша способна сбить девочку с ног, даже получив
смертельную рану), но я успел достать его ударом сапога. Пес злобно
клацнул зубами в воздухе, не сумев зацепить мою ногу, и грянулся на бок.
— Не открывается!
— Задвижка! Пошарь ножом в щели!
Но Эвьет уже и сама догадалась. К счастью, задвижка оказалась
примитивной, и нож, чиркнувший по щели, легко отбросил ее. Эвелина
распахнула люк, на миг отгородившись им от очередной разъяренной твари,
и, не забыв подхватить арбалет, скользнула вниз. Я рубанул мечом еще
одного сунувшегося ко мне пса и со всей возможной поспешностью
последовал за ней, захлопнув люк над головой.
Наши факелы озарили подпол и лестницу, по которой мы спускались.
Мои опасения не оправдались — бабка вовсе не ждала нас с вилами
наготове. Напротив, она забилась в самый дальний угол и тщетно пыталась
спрятаться за какими-то кадушками. Эвелина спрыгнула на земляной пол и,
глядя на нее, принялась молча крутить ворот арбалета.
— Так-так, — зловеще произнес я, тоже спустившись на пол и с мечом
в руке направляясь к старухе. — Вот, значит, каково твое гостеприимство.
— Не убивайте, добрый господин, — пролепетала та, — пощадите, ради
господа нашего, не берите греха на душу…
Она все пыталась, сидя на земле, пятиться задом от меня и в
результате опрокинула одну из кадушек. Крышка вылетела, а следом
вывалилось и содержимое.
В кадушке, как и следовало ожидать, хранились соленья. Вот только
это были не овощи, не грибы и даже не говядина. Это была рука взрослого
мужчины. Не отрезанная. Отгрызенная.
— "Чем бог пошлет", — процитировал я. — Это тебе бог посылает?!
Глаза старухи сделались совсем круглыми и безумными, а бормотание -
тихим и невнятным. Приходилось напрягаться, чтобы различить в этой каше
какой-то смысл.
— … есть, оно ведь всем надо… кушать-то… а как падеж
начался… остатняя скотинка-то наша… знали, что нельзя, а все равно
ели… не траву же жевать… а потом болезня и приди… кто сразу помер,
кто пластом лежал-маялся… а собачек кормить надо… собачки, они
голодные… они сперва ослов поели, какие еще целы были… а потом и по
домам пошли… меня только не тронули… пощадили меня собачки-то…
чтобы, значит, я им служила, пропитание добывала… а они за то со мной
делятся… кушать-то всем… а я за вас век бога молить…
Могли ли собаки и в самом деле специально оставить бабку в живых в
расчете на подобное сотрудничество? Вряд ли животным под силу такое
стратегическое планирование. Скорее, они просто не прельстились ее
старым жилистым мясом, благо на тот момент свежих мертвецов и умирающих
в селе хватало и без нее. А когда это изобилие сошло на нет, бабка сама
смекнула, как не сделаться следующей, став полезной новым хозяевам.
Интересно, вздумай она потом покинуть селение, позволили бы они ей уйти?
Ведь в самом деле, атаковать едущих по дороге всадников (скорее всего,
нескольких, сейчас мало кто решается ездить в одиночку) псам гораздо
сложнее, чем когда те же самые люди сидят, расслабившись, на кухне
деревенского дома. Может, карга еще и предусмотрительно подмешивала
сонный отвар им в угощение, от которого мы благоразумно отказались. Чем
она их угощала — неужто бульоном из предшественников?