– Ты, я вижу, прячешься, – прошептала Ли Мэй. – Я недовольна. Приходили полицейские, они задавали нам вопросы. Я ничего не рассказала, Чен тоже ничего не рассказал. Но я обо всем догадывалась. Это парень тебе не муж. Ты просто удрала из дому. Ты обманщица, бесчестная девушка. Как только я найду кого-нибудь серьезного, я от тебя избавлюсь.
– Я сожалею, мадам. А еще я благодарю вас. Да, я вас благодарю.
– Оставь свою благодарность при себе, – сердито пробурчала Ли Мэй, отчаянно пытаясь разговаривать на правильном французском. – Мне не нравится доносить на кого-то в полицию. Но мне следовало бы это сделать.
– Почему же тогда вы этого не сделали? – поинтересовалась Киона.
– Соломенный домик, в котором смеются, лучше дворца, в котором плачут, – сказала в ответ Ли Мэй. – Это есть такая пословица на моей родине. Если ты считаешь, что будешь счастлива с этим парнем, мне не нужно вмешиваться. Я подумала, что тебе было плохо у тебя дома, раз уж ты оттуда сбежала. А теперь иди работай. Опасность миновала.
– Иду, мадам. А вообще-то я у себя дома была счастлива. Проблема заключается лишь в том, что я люблю Делсена. Я люблю его уже давно, не первый год.
– Хороший меч из плохого железа не выкуешь, – ответила китаянка. – Это еще одна пословица! Подумай о том, что я хотела ею тебе сказать.
Киона, растерявшись, не нашла подходящего ответа. Ее больно кольнула правда, прозвучавшая из уст этой маленькой женщины, которая ходила бесшумно в своих причудливых черных мягких туфлях и белый фартук которой защищал ее бирюзово-синие атласные штаны, ее тунику из такого же материала, расшитого изящными изображениями птиц, цветов и лиан. Киона, сделав два больших шага, догнала уходившую прочь китаянку и положила ей ладонь на плечо. Сознание девушки тут же погрузилась в густой туман, а затем на его фоне она увидела старую китаянку, пребывающую в трансе и, похоже, исполняющую какой-то религиозный ритуал. Через пару мгновений перед мысленным взором Кионы появились яркий летний свет и пейзаж живописной страны.
– Ли Мэй, ваша мать была в вашей стране шаманом, – заявила Киона. – Женщины ведь выполняют эту роль, чтобы общаться со злонамеренными силами, с демонами, не так ли?
Ли Мэй резко обернулась. Приоткрыв рот от испуга, она окинула Киону взглядом с головы до ног и задрожала всем телом.
– Кто ты? – прошептала она, наклоняя голову набок.
– Тьен Хоу! Так звали вашу мать. Ее убили японские солдаты.
Киона, сама едва не впадая в транс, произнесла эти слова монотонным голосом. В ее мозг хлынуло гораздо больше сведений, чем она ожидала. Почувствовав изнеможение от тех сцен насилия, которые мелькали перед ее мысленным взором, она зашаталась.
– Ты – яомо, демон!
– Нет, вовсе нет!
– Ты ведьма, уходи отсюда!
– Прошу вас, Ли Мэй, выслушайте меня, я тоже шаман, и я могу видеть прошлое и будущее. Когда я была девочкой, мне казалось, что я сойду от этого с ума. У меня нет злых намерений, я вам в этом клянусь.
Китаянка юркнула в палатку. Киона пошла вслед за ней на кухню. Они больше не сказали друг другу ни слова, а вот Чен Фан их сурово отчитал. Рис был теплым, пиво не принесли, а овощи, тушившиеся на больших глубоких сковородках, уже слегка пригорели.
– Это я виновата, месье, – сказала Киона, с уважительным видом кланяясь. – Вашей супруге пришлось пойти меня искать. Я прошу у вас прощения.
– Я знаю, что происходит! – рявкнул китаец своим гнусавым голосом. – Тебе повезло в том, что ты здесь нужна. Тебе следовало бы поскорее отсюда уехать. Полицейские появятся здесь снова.
Киона молча кивнула, а затем с мрачным выражением лица надела свой фартук и надвинула пониже на глаза козырек своей кепки. Несмотря на зловещие заявления Ли Мэй и увещевания Чен Фана, сейчас она чувствовала себя в безопасности. Но вот когда наступит вечер, никто уже не станет защищать ее от неистового желания Делсена. Он хотел владеть ею полностью, и ей даже не приходило в голову удрать.
«Если это – единственный способ остаться рядом с ним, то я согласна!» – мысленно твердила сама себе девушка.
* * *В шесть часов вечера Жослин Шарден поднял трубку зазвонившего телефона. До этого он отказался поехать вместе со всеми в Валь-Жальбер, чтобы не оставлять Мирей одну. Кроме того, он хотел остаться дома на тот случай, если Киона вдруг даст о себе знать. После оживления, царившего в доме во второй половине дня, в нем стало удивительно тихо. Поднося телефонную трубку к уху, Жослин тяжко вздохнул. Полицейский, родным языком которого, по-видимому, был английский, заговорил с Жослином на ломаном французском.
– Месье Шарден, вашу дочь найти не удается. Мы съездили на строительную площадку, находящуюся ближе всего к тому железнодорожному вокзалу, на котором она была замечена в компании с индейцем. Их там не оказалось. По-видимому, они уехали еще дальше. Мне жаль, месье Шарден. Мы, конечно же, будем продолжать поиски.
Жослин поблагодарил полицейского слабым голосом и положил трубку. Выражение его лица стало отчаянным.
– Моя малышка, мой ангелочек с золотыми крылышками, не делай глупостей! Вернись, Киона! Вернись!..
Глава 5 Такой красивый демон
Провинция Онтарио, в субботу вечером
Киона вышла из озера, закутанная в платок, который был достаточно большим для того, чтобы скрыть ее груди и нижнюю часть туловища. Материя платка, намокнув, прилипала к телу. Киона была одна в этой маленькой бухточке, по берегам которой росли камыши высотой в человеческий рост. Солнце заходило за горизонт, окрашивая своими лучами в оранжевый и золотой окружавший Киону великолепный пейзаж.
Девушка бросила жадный взгляд на воды озера, поблескивающие от яркого света. Вдалеке летали птицы. Их грациозные силуэты казались нарисованными черными чернилами на розовом небе. Киона почувствовала умиротворение: ее успокаивала необыкновенная красота заката.
«Благодарю тебя, о Верховный бог, благодарю тебя, Маниту!» – сказала она тихо.
На этой земле, когда-то населенной свободными племенами, живущими в гармонии с природой, Киону иногда охватывала глубокая меланхолия. У нее возникало смутное ощущение того, что где-то рядом находятся тысячи людей, блуждают духи – духи тех индейцев, которые здесь когда-то жили. Их плоть уже давно сгнила на берегах озера Онтарио, а души вознеслись к бесконечности и впали в вечный сон.
Идя неторопливым шагом, Киона подошла к палатке, в которой после Делсена остался легкий беспорядок. Тщательно вымывшись с мылом в озере, она теперь чувствовала себя гладкой и чистой.
«О еде беспокоиться не нужно: Ли Мэй дала мне то, что осталось от ужина», – подумала она. Сегодня вечером вместо уже надоевшего всем риса подавали картофель и салат. Киона натянула на себя платье, купленное ею в Шамборе в день ее бегства – простенькое хлопчатобумажное бежевое платьице без рукавов. Она принялась наводить порядок в их скромном жилище.
– Это должно быть праздником, – прошептала она. – Мы будем праздновать нашу свадьбу. Разве в древности люди, чтобы стать мужем и женой, приходили к мэру или к священнику? Нет, они просто соединялись воедино, потому что любили друг друга. Церемония бракосочетания заключалась для них в их первом совокуплении.
Эти ее слова вызвали у нее чувство тревоги и заставили слегка задрожать. Кионе не нравилось, когда она чего-то не знала. Она, когда-то читая украдкой романы определенного содержания, узнала добрую тысячу нюансов, относящихся к половым отношениям, чтобы ничему не удивляться и не вести себя как идиотка, когда придет ее час впервые отдаться мужчине. Тем не менее предстоящее первое в жизни соитие ее пугало.
«Почему принято говорить, что именно женщины отдаются мужчинам, а не наоборот? – вдруг подумала она. – Мужчины, получается, лишь берут и ничего не дают?»
Этот вопрос ее взволновал. Впрочем, она задумывалась над ним уже давно. «Если я отдамся, то есть отдам себя, я себя потеряю, я уже не буду полностью такой, какой была, – подумала она. – А если я забеременею, это будет еще хуже, потому что я стану пленницей любви, которую испытывают матери к своим детям».
Закончив наводить порядок в палатке, Киона стала настороженно прислушиваться, не донесутся ли звуки шагов по тропинке. Скоро уже должен был появиться Делсен: в субботу работа заканчивалась раньше. Киона, успокоившись, решила развести огонь в кругу из камней, который она поспешно соорудила, когда они с Делсеном приехали сюда. И тут вдруг со стороны камышей донесся едва слышный шум. Киона уставилась на камыши. Из них вышел большой серый волк. Он посмотрел на Киону своими желтыми глазами. Это было крупное и величественное животное. Оно застыло в красивой позе. Киона, не испытывая ни малейшего страха, заговорила с ним громко: «Эй ты, откуда ты пришел? Ты нас не боишься? Тебя не отпугивает запах строительной площадки?»
Животное не двигалось. Ветер, дующий с озера, слегка шевелил его шерсть, которая издали казалась шелковистой. Его пристальный взгляд в конце концов заставил Киону встревожиться. Ей вдруг показалось, что она видит прекрасную Талу, Талу-волчицу, причем в образе не человека, а волка.
– Мама? – пробормотала Киона. – Это ты?
Продолжая стоять на месте, волк повернул голову в сторону ближайших бараков и понюхал воздух.
«Мама, если ты пришла, если ты наконец пришла, то наверняка для того, чтобы предупредить меня о какой-то опасности!»
Киона, почувствовав, что к горлу у нее подступает ком, а голова начинает кружиться, опустилась на колени возле костра. Ей стало холодно, очень холодно, а ее взор затуманился.
«Я ничего не вижу – как в Валь-Жальбере, когда я шла к “сахарной хижине” Жозефа Маруа, – подумала Киона. – Но почему?»
Она легла на бок и прижалась щекой к земле. Ее сердце лихорадочно заколотилось, и ей даже показалось, что она вот-вот умрет. Перед ее мысленным взором предстала сцена неслыханной жестокости: Делсен наносил удары ножом священнику – лысому и очень худому старику, который сжимал в руке распятие, висевшее на цепочке на его шее.
«Нет, нет, нет! – запричитала Киона. – Нет, только не это!»
Затем она увидела этого священника лежащим на больничной койке. Его тело было перебинтовано, и над ним склонилась медсестра. Киона поняла, что раны не были смертельными.
Ужаснувшись увиденному, она стала всхлипывать. Однако к ней снова вернулось зрение, и ей уже не было холодно. Она поспешно протянула руку в ту сторону, где только что стоял волк. Но он уже исчез.
«У меня была галлюцинация, не более того. Или же это духи посылают мне такие видения, чтобы вызвать у меня страх. Но это все неправда, неправда!» – сказала Киона самой себе, вставая.
Уже поднявшись на ноги, она увидела, что по тропинке по направлению к ней идет Делсен. Он пошатывался из стороны в сторону и выглядел очень веселым. Киона догадалась, что он выпил спиртного. Она впервые видела его пьяным, и все ее существо возмутилось против этого. Гнев и негодование открыли ей глаза, и она увидела, что на самом деле представляет собой ее возлюбленный.
«Что я наделала? – мысленно спросила она себя. – Как я могла быть такой слепой, такой глупой?»
Делсен в этот момент окликнул ее сиплым голосом, не похожим на его собственный:
– Эй! Киона, я уже иду! Я думал о тебе весь день, красавица моя, и ты знаешь почему!
Делсен сбросил со своих плеч серый полотняный рюкзак Кионы, который он взял еще утром, и достал из него бутылку виски. Откупорив ее и бросив пробку в траву, он сделал большой глоток.
– Ложись, я сейчас приду, – сказал он, подмигивая.
– Нет, – резко ответила Киона. – От тебя воняет спиртным и потом. Лучше пойди проспись.
– А как насчет того обещания, которое ты дала мне утром? – усмехнулся Делсен. – Ты ведь мне кое-что обещала. Так что бегом в постель!
– Делсен, мне за тебя стыдно. Неужели у тебя была какая-то необходимость напиться именно в этот вечер? Мне нужно с тобой поговорить, это важно, и нужно, чтобы ты меня выслушал. У меня есть кофе. Он холодный, но от него ты, возможно, немножко протрезвеешь.
Делсен в ответ лишь обхватил девушку руками за талию и попытался поцеловать ее в губы. Киона стала яростно сопротивляться, не подозревая о той опасности, которой она себя подвергает.
– Когда-нибудь, возможно, и свершится то, к чему ты так стремишься. Когда-нибудь, но не сейчас, – сказала Киона суровым тоном. – Я считала тебя пострадавшим, считала тебя человеком, которого нужно спасать и о котором нужно заботиться, но теперь я понимаю, что ты этого не заслуживаешь. Делсен, ты ранил ножом священника, причем старика, да? Ты ведь вроде бы скрываешься от полиции из-за каких-то мелких краж, совершенных тобой в различных местах. А может, по какой-то иной причине? Рассказывай! Я тебя видела!
Ошарашенный данным обвинением, Делсен замер и посмотрел на Киону недоверчивым взглядом.
– Такого не может быть, ты не могла меня видеть, – пробормотал он. – Кто тебе рассказал об этом? Полиция узнала обо всем и рассказала китайцам?.. А я, может быть, даже горжусь тем, что совершил, понятно? Ты что, забыла о том, что монахи делали с нашими братьями в интернате?
Он посмотрел на Киону с угрозой. Ей следовало бы броситься наутек, поскольку он сейчас выпустил ее из рук, но она не могла этого сделать: ей очень хотелось узнать правду, хотелось победить в себе то чувство, которое она испытывала к этому юноше вот уже несколько лет.
– Этот старый священник – хороший человек, очень хороший, я это чувствую. Если ты хочешь отомстить за то, что тебе довелось пережить, нападай на того, кто действительно в этом виноват, то есть на монаха Марселлена, а не на первого попавшегося священника. Паршивых овец в большом стаде служителей церкви отнюдь не много. Среди священников нашей страны есть самые настоящие святые, и они не должны отвечать за грехи тех, кто нарушает свою клятву творить добро.
Делсен с туповатым видом посмотрел на нее своими оленьими глазами, а затем криво усмехнулся.
– Заткнись! – рявкнул он. – Хватит с меня твоих разговоров и твоих красивых слов!
Однако затем он, оробев от выражения лица Кионы, отступил на шаг назад. Ее изящные черты исказились, и она на какое-то время перестала быть самой собой. С ней происходило нечто такое, чему не раз доводилось быть свидетелями Жослину и Эрмин. Она сейчас совсем не была похожа на себя и казалась существом непонятно какого возраста, наделенным даром, происхождение и значимость которого были Делсену неведомы.
– Проклятая ведьма – вот кто ты такая! – наконец процедил сквозь зубы Делсен.
– Мне плевать на то, кто я такая! Я уже привыкла к тому, что ко мне относятся как к ведьме. А вот ты – обманщик и вор. Ты позоришь наших предков, наш народ. Твоя красота скрывает то, кем ты являешься на самом деле. Ты – демон, гнусный демон. А я еще, как какая-нибудь дура, тебе все прощала: и то, что ты украл собаку Тошана, чтобы ее продать, и то, что ты украл моего коня… Получается, ты просто пользовался моей наивностью и слепотой. Ты всегда ими пользовался.
– Да заткнись же ты наконец! – вспылил Делсен.
Его вдруг охватил неудержимый гнев, и он бросился к Кионе, схватил ее за левый локоть и несколько раз ударил по лицу. Киона от этих сильных ударов едва не потеряла сознание.
– Я тебе покажу, как я обращаюсь с девками вроде тебя, – проревел Делсен, заставляя Киону опуститься на колени.
Без особого труда он затащил ее в палатку, по-прежнему держа за локоть и ухватив другой рукой еще и за волосы. Швырнув ее на подстилку, служившую им матрасом, он стал бить ее по животу, лицу и груди. Его охватило бешенство: лицо перекосилось, взгляд стал обезумевшим, а губы растянулись в почти зверином оскале.
Киона от боли испытала такой ужас, что не могла произнести ни слова. Ей показалось, что она вернулась на восемь лет назад, в карцер школы-интерната, в котором она стала жертвой извращенной похоти монаха Марселлена, причем, как ни странно, именно один из индейских детей, тоже ставших там такими жертвами, теперь пытался ее изнасиловать. А может, даже убить.
«Его душа – черная, да, абсолютно черная, – подумала она. – Бабушка Одина была права».
Ей нужно было сейчас закричать. Да, нужно было закричать, причем погромче. Ее крики наверняка кто-нибудь услышал бы. И пришел бы ей на помощь. Перед ее мысленным взором снова появился волк, стоящий в камышах. Если в нем обитает дух Талы, этот зверь может прибежать сюда и спасти ее, Киону!.. Однако ей никто не поможет. Сегодня ведь суббота, и многие рабочие, покинув свои бараки и палатки на строительной площадке, отправились в соседнюю деревню выпить пива и развлечься игрой в карты. Те, кто остался в лагере, занялись тем же самым.
Делсен прижал Киону к земле коленом. Он уже больше не скалился – он был серьезным, спокойным и похожим на жреца какой-то древней цивилизации, собирающегося совершить жертвоприношение своим богам, жаждущим крови.
– Умоляю тебя, Делсен, не делай этого, – наконец сумела выдавить из себя Киона.
Ее дрожащий голос не только не остановил Делсена, а наоборот, подтолкнул того действовать активнее.
– Ты уже не такая гордая и не такая красивая после того, как я слегка обработал твое личико. Веди себя тихо, иначе прикончу. И еще кое-что: того старого священника я пырнул перочинным ножиком – маленьким перочинным ножиком, от которого никакого серьезного вреда быть не может. У этого старика, я думаю, просто останутся шрамы – только и всего… Да, я выпил алкоголя, я люблю пить, и если бы у меня была такая возможность, я выпил бы еще больше.
В хаосе, охватившем ее рассудок, Киона сумела рассмотреть, что Делсен охвачен одновременно и ненавистью, и страхом.
– Отпусти меня! – взмолилась она.
Она уже больше не хотела помогать ему и пытаться предотвратить тот несчастный случай, который, как ей казалось, должен был произойти с Делсеном и который она видела несколько раз и во сне, и в видениях, представавших перед ее взором, когда она бодрствовала. «Пусть идет по своей дороге, пусть следует своей судьбе!» – подумала она, постепенно приходя в себя и начиная мыслить уже более хладнокровно.