Лоранс резко поднялась со стула – так резко, что стул опрокинулся. Выскочив из здания наружу, она побежала к елям, чтобы спрятаться где-нибудь среди них. Найдя укромное место, она остановилась и дала волю слезам. «Боже мой, ну зачем я это сказала? – мысленно спрашивала она себя, всхлипывая. – Он не захочет, чтобы я и дальше приезжала, и прекратит все то, что приносит мне столько радости. Мне следовало бы помалкивать, хитрить, изображать из себя серьезную холодную девушку, неспособную испытывать желание и любовь».
Овид разыскал ее и подошел, чувствуя большое смущение. Она сделала вид, что собирается снова бежать прочь, но он удержал ее, схватив за руку.
– Мне очень жаль, – прошептал Овид. – Не плачьте, ничего ужасного не произошло. Лоранс, прошу вас, возьмите себя в руки! Мне следовало предвидеть, что такое может произойти. Я, возможно, сам это спровоцировал, пусть даже и неумышленно. Если говорить откровенно, вы мне нравитесь, и даже очень. Однако мне уже сорок лет, а вам – всего лишь шестнадцать с половиной. Это, с моей точки зрения, – непреодолимый барьер, настоящая гора. Я ведь вам в отцы гожусь.
– Но вы же мне не отец! – возразила, фыркнув, Лоранс. – Есть очень много семейных пар, в которых муж и жена прекрасно уживаются друг с другом, хотя между ними очень большая разница в возрасте. Правда заключается в том, что вы все еще влюблены в мою маму. Киона меня об этом предупреждала.
Лоранс заплакала еще сильнее: она вдруг очень сильно – до боли в душе – затосковала по Кионе и Мари-Нутте. Они ведь росли все втроем и очень сильно сблизились. Особенно тогда, когда находились в школе-интернате.
– Влюблен в вашу маму… – пробормотал учитель. – Какой смысл это отрицать? Да, я был влюблен в нее. Во время войны. Она была одинока и пыталась побороть горе, вызванное потерей новорожденного. А ее голос – голос Снежного соловья! Это ведь настоящее чудо! Как-то раз она спела песню «Голубка» – и я не выдержал, я сделал из нее своего идола. Кто мог бы не влюбиться в вашу маму? В нее влюбились Пьер Тибо (один из бывших приятелей вашего отца), я, ваш отец и множество других – неизвестных нам – мужчин по всей нашей стране. А в скором времени все начнут влюбляться и в вас, Лоранс. Если Эрмин обладает от рождения удивительным голосом, то ваш талант заключен в ваших пальцах. Кроме того, вы очень красивы. Я же должен закрывать глаза на вашу красоту и стараться не слышать ваш плач, даже если это стоит мне больших усилий.
Лоранс в ответ закивала. Ее восхитили комплименты Овида в ее адрес и опьянил его вкрадчивый голос, который, казалось, ласкал ее. «Он меня любит, я в этом уверена, но боится того, как отреагируют на это другие люди, в особенности мои родители. Мне нужно ждать и дальше находиться рядом с ним, общаться с ним побольше».
– Простите меня, Овид, я глупая. Думаю, в моем возрасте девушки мечтают о том, чтобы нравиться мужчинам, быть соблазнительными и чувствовать, что они уже превращаются в женщин. Я сегодня утром что-то разнервничалась, да еще вы разозлили меня тем, что стали обращаться со мной как с маленькой девочкой.
Овид не поверил ее словам, но сделал вид, что верит, чтобы наконец-то завершить этот разговор, который казался ему слишком уж интимным.
– Я вас прощаю. В наше время всё уже перестало быть простым. Ваши родственники очень взбудоражены исчезновением Кионы и возвращением Шарлотты. А вы к тому же сейчас разлучены со своей сестрой-близняшкой.
– Да, ее отсутствие действует мне на нервы, но эта моя привязанность к ней – отнюдь не взаимная. Она прекрасно обходится и без меня, и без нас всех. Она регулярно звонит нам, чтобы узнать, нашли ли мы Киону, но вот возвращаться в Роберваль не собирается. Эта мадемуазель использует в качестве отговорки свою работу. Ей наплевать на то, что я тут чувствую себя несчастной – как и многие другие.
Лоранс посмотрела глазами, полными слез, на Овида и медленно пошла в сторону дома, в котором он проводил свои занятия.
– А вот мне на вас не наплевать! – крикнул он ей вслед. – В доказательство этому я прямо сейчас повезу вас на прогулку в Валь-Жальбер.
Роберваль, дом семьи Шарденов, тот же день, шесть часов вечера
Лора разглядывала искусный рисунок на своей чашке из китайского фарфора. На этом рисунке была изображена темно-красной и темно-зеленой красками какая-то местность. Лора провела взглядом по ветвям дерева и по силуэту женщины, одетой в восточном стиле. Ее успокаивало «погружение» в этот маленький мир, в изображения страны, куда она никогда не поедет. Затем Лора допила свой чай, который помутнел от нескольких капелек молока, добавленных в него несколько минут назад.
– Я не могу допустить даже мысли о том, что Киона умерла, – пробормотала она. – Однако дни проходят один за другим, а полиция все никак не может ее найти. Если бы только этот Делсен вышел из комы! Он мог бы рассказать, что произошло там, в лесу. Вам не кажется, Эстер, что нам всем лучше было бы узнать правду, какой бы она ни была? Ожидание, неопределенность… Я больше этого не перенесу.
– Однако еще есть надежда, мадам, – тихо ответила Эстер.
– Я без устали успокаиваю моего мужа, но надежду потеряла уже и я сама. Я ведь хорошо знаю Киону. Даже если она заболела, столкнулась с какими-то серьезными проблемами, осталась без денег или даже потеряла дар речи, она вполне могла бы вступить в контакт с кем-нибудь из нас благодаря своему дару.
Эстер посмотрела с меланхолическим видом на бронзовые часы, стоявшие на каминной доске возле белой мраморной статуэтки, изображающей полуголое и крылатое древнегреческое божество.
– Прошу вас, мадам, не теряйте мужества. Киона для меня – настоящая тайна. Все, что мне о ней рассказывали, меня ошеломляет! Я видела по ее фотографии, что она представляет собой блистательную молодую девушку, и мне попросту не верится, что она могла погибнуть.
– Как здорово, что вы находитесь здесь, Эстер! – воскликнула Лора, растроганная до слез. – Я правильно поступила, что убедила вас остаться и пожить в одной из комнат моего дома, пусть даже вы и настаиваете на том, что будете мне за нее платить, хотя я отнюдь не требую с вас никаких денег. Без вас мне было бы так тоскливо! Эрмин и Тошан, похоже, решили обшарить всю провинцию Онтарио, а Жослин не встает с кровати. Точнее говоря, он встает с нее только ночью и бродит в одиночку по дому. И еще все время курит свою проклятую трубку. А ведь он когда-то болел туберкулезом! Но вы здесь, и это подарок судьбы. Давайте поговорим о каких-нибудь пустяках, хорошо? Мы с вами понимаем друг друга прекрасно, потому что обе обожаем моду и красивые вещи. Когда вы рассказываете мне о Париже, я просто на седьмом небе.
– Благодарю вас. Я тоже рада тому, что общаюсь с вами, что я встретила вас, Лора… ой, извините, мадам.
– Нет-нет, не извиняйтесь. Давайте не будем использовать это слово – «мадам». Называйте меня просто Лора.
Они обе улыбнулись. После того как ее дочь и зять уехали, Лора предложила гостье пожить у нее – по крайней мере до тех пор, пока та не подыщет себе подходящее жилье в Робервале. Эстер, прежде чем дать ответ, довольно долго думала, поскольку ей не хотелось докучать Эрмин. Однако Эрмин наверняка будет отсутствовать несколько дней, а вместе с ней здесь не будет и Тошана.
– Ну хорошо, Лора. Хотите, пойдем погуляем на берег озера? Может, встретим там Мадлен и детей.
– Нет, только не сегодня вечером. Сейчас как раз такое время, когда может позвонить Эрмин, и поэтому я не хочу выходить из дому. Конечно, трубку могла бы взять и Мирей, но я предпочитаю первой услышать новости, если они будут.
– Тогда подожду вместе с вами. Вообще-то я закоренелая любительница пеших прогулок. Я даже отношусь к таким прогулкам как к универсальному средству от многих недугов – как телесных, так и душевных. К сожалению, санаторий расположен далеко от вашего дома. Если бы я решила ходить туда пешком, мне пришлось бы выходить уж очень рано и возвращаться слишком поздно. Мне повезло, что вы дали мне велосипед.
Мирей, не удержавшаяся от того, чтобы побродить по дому поблизости от гостиной, осторожно заглянула в нее.
– Мадам, могу я унести поднос с чашками?
– Да, хотя мы с Эстер можем сделать это и сами. И приготовить ужин мы тоже можем сами.
– О господи, а зачем вам этим заниматься? С тех пор как я стала принимать ваши антисептические таблетки, я уже даже не хожу, а бегаю. Ноги несут меня сами.
– Не антисептические, а болеутоляющие, Мирей, – поправила ее Лора, усмехаясь.
– Эти таблетки ослабляют мучающие вас боли, но не устраняют их причины, – сказала Эстер. – Вам нужно быть с ними осторожнее. Я вполне способна приготовить ужин и навести порядок в доме, тем более что сегодня вечером не работаю.
– Если у вас выходной, то воспользуйтесь им для отдыха! – ответила Мирей.
Эстер сумела завоевать симпатию этой женщины благодаря тому, что в общении с ней сделала ставку на максимально возможную откровенность. Как-то раз утром она принялась уверять ее в своем исключительно дружеском отношении к Тошану, упоминая о своем статусе человека, вынужденного покинуть родину.
– Если у вас выходной, то воспользуйтесь им для отдыха! – ответила Мирей.
Эстер сумела завоевать симпатию этой женщины благодаря тому, что в общении с ней сделала ставку на максимально возможную откровенность. Как-то раз утром она принялась уверять ее в своем исключительно дружеском отношении к Тошану, упоминая о своем статусе человека, вынужденного покинуть родину.
«Я вернулась из лагерей смерти. У меня не осталось на этой земле ни одного родственника, но я, по крайней мере, жива. Я сейчас хочу только одного – наслаждаться маленькими радостями жизни, – и я никогда не стану разбивать эту семейную пару», – заявила Эстер, глядя своими темными глазами в лицо Мирей.
Этого оказалось достаточно. Мирей вскоре прониклась симпатией к этой красивой женщине – жизнерадостной, услужливой, разносторонне образованной и исключительно вежливой. Польщенная тем, что Эстер охотно вступает с ней в разговор, Мирей с благодушным видом сказала:
– Мне, похоже, очень повезло. Если вам хочется мне помочь, мадемуазель, то вообще-то еще нужно взбить яйца и порезать сало.
– Иду прямо сейчас, – сказала Эстер.
– Я тоже! – воскликнула Лора, вставая и беря в руки поднос, на котором стояла ее драгоценная посуда. – Я умею неплохо готовить.
В этот момент зазвонил телефон, и все три женщины вздрогнули. Лора быстренько поставила поднос обратно на стол и побежала брать трубку. Мирей и Эстер, затаив дыхание, услышали, как она несколько раз сказала «Да!», «О господи!» и «Боже мой!». Она произносила эти слова без трагического пафоса в голосе, а значит, ей вряд ли сообщали сейчас какие-то очень плохие новости. Со стороны лестницы донеслись звуки тяжелых шагов: это шел вниз Жослин, внимание которого привлекло металлическое треньканье телефона.
– Когда вы вернетесь? – спросила Лора. – А-а, вы будете продолжать поиски… Понятно… Да, я все поняла.
Подрагивая от нервного возбуждения, она положила телефонную трубку. Ее муж дошел уже до середины лестницы.
– Ну что там, мадам? Рассказывайте! – не выдержала Мирей.
Эстер из вежливости помалкивала, но в ее взгляде тоже чувствовалось нетерпение.
– Жосс! – позвала Лора, прижав ладони к своей груди – там, где находится сердце. – Киона не сделала ничего плохого. Твоя дочь защищалась. Она находилась в ситуации необходимой обороны. Так сказали полицейские.
Жослин переступил порог комнаты. Лора с восторженным видом бросилась ему на шею.
– Делсен пришел в себя и во всем признался! Господи, какое счастье! Этот парень напился и попытался изнасиловать Киону. Он угрожал ей топором, но она, обезумев от страха, как-то умудрилась ударить его по голове тем же топором. Боже мой, невольно поверишь, что наши молитвы были услышаны. Этот проходимец вполне мог соврать и наговорить на Киону, но он сказал правду и подтвердил, что она ни в чем не виновата.
Мирей перекрестилась, а Эстер дружески обняла ее за плечи. Жослин, пока еще не решаясь радоваться, спросил:
– Это все хорошо, но где она, моя доченька? Где Киона?
– Эрмин уверена в том, что она жива и прячется, поскольку думает, что убила Делсена. Но полиция уже воспринимает ее совсем в другой роли, понимаешь? Раньше она была подозреваемой, теперь – нет.
Жослин, задрожав так, как дрожит дерево при сильном ветре, направился к креслу. Он за последнее время похудел и еще больше поседел. На него было больно смотреть.
– Я хочу, чтобы Киона вернулась, – пробормотал он. – Мой ангел, мой маленький ангел.
– Жосс, подумай немного: мы теперь наконец-то можем вздохнуть спокойно. Твое предположение о том, что те, кто напал на Делсена, убили Киону, не подтвердилось. Ты увидишь свою малышку, Жосс.
Предыдущие дни, полные тревог, изменили Лору: ее характер стал более мягким. Кроме того, стремясь произвести хорошее впечатление на Эстер, которая с самого начала вызвала у нее большую симпатию, она даже перестала быть капризной и уже не попрекала своего мужа, как раньше, с утра до вечера.
Лора обняла Жослина, поцеловала его влажный лоб и потерлась своей напудренной щекой о его щеку, кожа на которой была жесткой и покрытой колючей щетиной. Услышав, однако, как перед домом затарахтел мотор, она тут же бросилась в сад.
– Иисусе милосердный, мадам побежала вприпрыжку! – удивилась Мирей. – Это ведь всего лишь Лафлер привез Лоранс.
Эстер покачала головой. В промежутках между ее работой в санатории и прогулками по берегу озера ей еще ни разу не доводилось встречаться с этим учителем, хотя тот и приезжал в Роберваль каждый день, кроме субботы и воскресенья.
– Я думаю, что мадам Шарден просто захотелось поскорее сообщить последние новости месье Лафлеру и Лоранс, – сказала Эстер, улыбаясь Мирей.
Жослин, как ему и советовала его супруга, решил «немного подумать». Если Киона размозжила череп Делсену, когда он попытался изнасиловать ее, то, значит, этому мерзавцу не удалось овладеть ею. «Черт побери, если он к ней хотя бы прикоснулся, я его прикончу!» – мысленно пообещал Жослин себе.
Лора, стоя с Овидом и Лоранс перед домом, подробно рассказывала им обо всем, что она узнала от Эрмин.
– Это хорошая новость, – одобрительно закивал учитель. – Делсен сказал правду. Можно предположить, что его стали мучить угрызения совести или же что он не нашел в себе сил врать полиции.
– Однако еще нужно найти Киону, – добавила Лоранс. – Сегодня вечером я попытаюсь сконцентрироваться и позвать ее изо всех сил. Она в конце концов появится.
– Мы все станем это делать! – загорячилась Лора. – Овид, зайдите к нам выпить бокальчик хереса, чтобы отметить это событие. Что теперь ясно – так это то, что именно Киона оставила ту записку и украла велосипед у китайцев. Значит, она жива. Пойдемте, Овид, заглушите свой мотор.
Лафлер согласился. Он тоже почувствовал облегчение, хотя его и терзало чувство собственной вины. По дороге в Валь-Жальбер, когда они с Лоранс ехали навестить Шарлотту, он по просьбе Лоранс остановил машину на обочине региональной автотрассы, чтобы поглазеть на прыгающих с ветки на ветку белок. Их так сильно позабавили акробатические прыжки этих зверюшек, что они начали хохотать – хохотали до опьянения. И тут он, Овид, поцеловал сидящую рядом с ним молоденькую девушку в губы и наконец-то осмелился погладить ее волосы. Он не сделал ничего, кроме этого, но этот его поступок ее так восхитил, что она даже порозовела от радости. «Простите! – воскликнул Овид после. – Я просто идиот! Простите!» Однако Лоранс даже не слышала его извинений: она, чувствуя себя на седьмом небе, еще больше уверилась в своих предположениях относительно того, что Овид ее любит.
Теперь же, направляясь вслед за Лорой и Лоранс в дом, Овид терзался из-за этого своего зазорного поступка. Проходя через калитку с аркой, украшенной маленькими розами, он низко опустил голову и смотрел куда-то в пустоту. Подойдя к ступенькам крыльца, ведущим к двери в прихожую, он невольно поднял голову – и увидел незнакомку в сером платье с золотистым поясом. Незнакомка была очень красивой женщиной с кожей цвета лепестков лилии, с блестящими карими глазами и черными как смоль волосами.
– Овид, позвольте познакомить вас с Эстер Штернберг, нашей гостьей. Эстер, это месье Овид Лафлер. Близкие друзья называют его просто Овид, – стала разглагольствовать хозяйка дома.
– Добрый вечер, мадемуазель, – поздоровался Овид слабым голосом. – Лоранс рассказывала мне о вас, но… но у меня еще не было возможности поприветствовать вас и пожелать вам приятного пребывания в Квебеке.
Эстер протянула ему свою тонкую изящную руку, и он осторожно пожал ее. Эстер улыбнулась, заметив удивление во взгляде этого мужчины с тонкими чертами лица и зелеными глазами, внешность которого – вьющиеся волосы, тонкие светло-каштановые усы и изящная бородка – делали его похожим на парижского артиста, ведущего слегка фривольный образ жизни.
– Добрый вечер, месье, – сказала Эстер своим ласковым низким голосом.
Лоранс, бросившаяся в гостиную, чтобы обнять своего дедушку, не присутствовала при этой сцене. Опьяненная охватившей ее радостью и парящая на облачке, сотканном из радужных надежд, она обняла Жослина, к которому возвращался оптимизм, а затем помогла Мирей подать аперитив в беседку, заросшую цветущим сиреневым ломоносом.
Лора вела себя как гостеприимнейшая хозяйка. Ей очень нравилось видеть, что ее муж снова сидит с ней рядом и что он уже не так молчалив, как был в последние дни. Разговор вращался главным образом вокруг Кионы и признаний Делсена. Эстер старалась не смотреть на Овида, и тот тоже старался на нее не смотреть. Учитель, храня молчание, собирал в своей памяти те немногие сведения, которые имелись у него об Эстер. От Лоранс он уже слышал о прибытии этой молодой женщины в Квебек и о том, что она поселилась в одной из комнат в доме семьи Шарденов. Судя по отдельным фразам, услышанным им от Лоранс, Эстер была сестрой какой-то еврейки, которую Тошан вроде бы пытался спасти во время войны. Тошан встретил Эстер во Франции. Овид также знал, что эта женщина устроилась работать медсестрой в санаторий и что она сумела избежать гибели, находясь в лагерях смерти. Этих сведений было одновременно и мало, и много. Ее статус пострадавшей и с трудом избежавшей смерти вызывал у Овида сострадание.