Короче, Илью я забрала, они с Мишкой моим сразу сошлись, подружились, и мы уехали все в деревню. Катя, кстати, с Мишей тоже хорошо ладит, они нашли общий язык. Она его даже защищает в какие-то моменты – чувствует себя старшей, ей-то уже 17 лет. Приехали, значит, мы в деревню. А Катя вообще в первый раз в своей жизни туда попала. Народу нет, все незнакомое. Илья переживал очень, что вай-фая их любимого нет. Первые дни они ныли, конечно, а потом нашли себе занятия. Летнюю кухню себе обустроили для отдыха. Мишка с Ильей на рыбалку стали ходить. Возвращаются как-то утром, рассвет на рыбалке встречали, и кричат: «Мама, тут такое солнце!» Илья никогда такой красоты не видел. Гуляли много, на речке купались. Я их особенно не трогала – если на рыбалку не шли утром, то спокойно до 11 высыпались, потом уже все вместе мы что-то делали. Посадить в этом году мы ничего не успели, так что грядок никаких не надо было полоть, но ребята во дворе все убрали. С Катей мы готовили, хачапури даже пекли. В детском доме она ничего такого не делала, вообще не умела. Сейчас вот потихонечку берется за все. А еще ребята в деревне со всеми родственниками нашими перезнакомились – они приезжали из Воронежа. Деревня как раз там, рядом. Родственники, конечно, удивились, любимый вопрос задали: «Вы что, с ума сошли?» Я даже не отвечала – вопрос риторический. Брат мой родной обиделся сначала, сказал: «Что это она со мной не посоветовалась, решила детей брать?» Он в милиции работает, много видел, поэтому и за меня переживал. Но я считаю, живем мы каждый своей семьей, мне самой уже немало лет, какое брат отношение имеет к тому, придут дети в мою семью или не придут. Потом он смягчился, теперь вот даже помогает решать проблемы с Катей – там у нас осталась куча юридических вопросов. Дай бог, чтобы они разрешились. Я очень надеюсь! Нам еще юриста Елену Ложкомоеву фонд «Арифметика добра» дал в помощь, думаю, все хорошо будет.
А потом я взяла еще Диму, мальчика 13 лет. Тоже выручала. Там такая история вышла. Со мной в ШПР училась одна женщина, она умная, хорошая, с медицинским образованием. И вот Диму ей посоветовали, он не из детского дома – из семьи, в которой находиться дальше ему уже было нельзя. И вот эта женщина вместе с мужем, они вместе 13 лет уже, но официально не в браке, квартиру купили в Пушкино, там и живут. А прописана она в Москве, вместе с мамой. Причем мама у нее очень тяжелый человек и, как узнала о планах дочери взять ребенка, ни в чем не хотела помогать. Поскольку они в одной квартире прописаны, с мамы нужно было согласие официальное для опеки, что она не возражает. А она не дала. Вот и все. При этом с Димой-то уже познакомились они, и гуляли, и планы строили. Из-за несогласия матери заключение опека не дала, не разрешила принимать детей. А Дима еще ни одного дня в жизни не был в детском доме, страшно боялся туда попасть. И женщина эта за него очень переживала, а сделать ничего не могла. И я ей говорю: «Не переживай, я его заберу, а ты сможешь общаться». И вот Дима тоже уже у меня.
И еще в августе приехали с отдыха Максим с Аней, брат с сестрой, которых мы с мужем давно уже ждали. Максиму 9 лет, Ане 11. Они такие забавные, шустрые. С ними муж познакомился, когда учился в ШПР, а потом дети уехали с детским домом на море. Мы ничего не успели до их отъезда оформить, пришлось ждать конца лета. Зато теперь Максим и Аня с нами, и вся семья в сборе! Уже успели обсудить, что и как, детей в школы устроить, в колледжи. Аня на танцы будет ходить, сама так решила. Илья, кроме его любимого футбола, которым он и так занимался, захотел учиться на гитаре. На футбол, кстати, Дима и Илья будут теперь вместе ходить, я уже с их тренером созванивалась. Катя хочет рисовать. Сейчас вот только с расписанием в колледже определимся и тогда уже подберем художественную школу. Максим пока не знает, чем хочет заняться, но пусть подумает еще. Он у нас самый маленький – ему 9 лет.
В сентябре мы еще Катину лучшую подругу, Камиллу, из детского дома забрали. Скучали девочки друг по другу, и мы решили, что нечего их мучить, пусть вместе живут.
Места у нас дома хватает всем. Ребятам купили хорошие двухъярусные кровати. Им нравится, да и удобно. Шкафов тоже хватает. Кухня большая, 18 метров, там стол стоит большой. Раньше было четверо своих детей вместе с Вовой, отлично помещались. Сейчас ребят стало уже семеро с Мишей, но пока еще спокойно умещаемся за столом. Между собой они на удивление хорошо поладили. И с мужем тоже отлично общаются. А я-то как рада, что так сложилось! Словами не передать. Я думаю, Господь мне просто дает, и я глубоко благодарна за это. По Олегу вот только еще скучаю, запал он мне в душу. Он же вообще подкидыш, его в подъезде нашли, и семьи он никогда в жизни не знал. Если так сложится, что та женщина его не заберет, мой дом открыт. А если удастся там все, дай бог! Наша семья все равно, думаю, еще примет детей.
Семья Кантарелла
Ты просил, чтоб тебе позвонили?
Татьяна Кантарелла, пастор, преподаватель, мама приемного ребенка.
Мы с мужем вместе уже 15 лет. Познакомились, когда учились в богословском колледже в Германии – он приехал туда из Италии, а я из России. Это очень маленький колледж, всего 50 студентов, но при этом из 27 разных национальностей и культур. Три года из четырех мы учились вместе – я приехала на год раньше и, на год раньше получив диплом, вернулась в Россию. В Германии мы стали дружить, а потом еще год продолжали отношения на расстоянии. Справились с разлукой, хотя были очень сложные моменты, например, мучил вопрос: если решим пожениться, то куда ехать жить? Но я ехала учиться с конкретной целью – чтобы потом вернуться служить в Россию, что я и сделала по окончании учебы, надеясь, что, когда придет время, мы с Божьей помощью примем правильное решение.
Мой муж из верующей семьи. Когда рухнул железный занавес, в Европу стали приезжать группы верующих из России. Все знали, что в СССР они были гонимы, и в Италии очень тепло принимали гостей. И вот на молодежной конференции, в которой Давиде участвовал, собралась большая группа верующих молодых людей из России, они молились вместе со всеми. Он хорошо запомнил этот эпизод и особые чувства, которые испытал, когда вспоминал, как его родители еще в советские годы много молились за верующих в России. Тогда и сказал себе, что было бы здорово стать частью этого возрождающегося сообщества. А потом ему встретилась я. В общем, сложилось одно к одному. Давиде закончил учиться и переехал в Москву. Кстати, очень забавно он сделал мне предложение по e-mail. Написал о каких-то новостях в колледже, о том о сем, а в конце как будто между прочим: «Не выйдешь ли ты за меня замуж?» В колледже тогда еще система Интернета была слабой, все пользовались одним почтовым адресом. Модем подключался только раз в день – и тогда почта получалась и отправлялась для всех сразу. Чтобы получить ответ, ему надо было сутки ждать. Я ответила сразу, не стала его томить. Потом узнала, что моего ответа ждали всем колледжем, а когда получили, Давиде развесил повсюду плакаты: «Она сказала «Да»!» В мае муж окончил учебу и летом 2000 года приехал в Москву готовиться к свадьбе. В сентябре мы поженились.
У меня никогда не было зацикленности на том, «свои» дети или не «свои». Принципиально не было! Наверняка это связано с моими убеждениями, с моей верой. В Библии четко сказано, что Бог – отец и защитник сирот. А еще есть четкое понимание, что христианин – это человек, усыновленный Богом и возвращенный в семью. Я сама это особенно глубоко прочувствовала, придя к вере из неполной семьи и не зная своего земного отца. Поэтому не может и не должно быть собственнического отношения к детям. Я много думала об этом и пришла к выводу, что ребенок, который требует внимания, по определению «свой». Поэтому сомнений, принять или не принять ребенка в семью, у нас попросту не было. Мы с мужем очень любим детей. Правда, жизнь оказалась стремительной, переполненной, у мужа бесконечные поездки, и хотя, будучи женатыми, мы сразу обсудили, что хотели бы взять детей, время летело, как сумасшедшее. Молодость, энергия, вовлеченность в дело… В какой-то момент мы просто сказали себе «стоп» и ударили по тормозам. Это было синхронным решением, ни один из нас никогда не был против усыновления, не имел возражений, но никак не находилось времени для этого, чтобы начать этот процесс. А теперь вступил в действие приоритет «ребенок», и остальное нужно было подстраивать под это.
В школу приемных родителей мы пошли осенью 2013 года, а Лилиана появилась у нас уже в начале 2014-го. Когда встретились, ей было всего 2,5 месяца – она родилась 27 ноября 2013 года. Была недоношенная, совсем крохотулечка… но с таким взрослым, пронзительным взглядом.
У меня никогда не было зацикленности на том, «свои» дети или не «свои». Принципиально не было! Наверняка это связано с моими убеждениями, с моей верой. В Библии четко сказано, что Бог – отец и защитник сирот. А еще есть четкое понимание, что христианин – это человек, усыновленный Богом и возвращенный в семью. Я сама это особенно глубоко прочувствовала, придя к вере из неполной семьи и не зная своего земного отца. Поэтому не может и не должно быть собственнического отношения к детям. Я много думала об этом и пришла к выводу, что ребенок, который требует внимания, по определению «свой». Поэтому сомнений, принять или не принять ребенка в семью, у нас попросту не было. Мы с мужем очень любим детей. Правда, жизнь оказалась стремительной, переполненной, у мужа бесконечные поездки, и хотя, будучи женатыми, мы сразу обсудили, что хотели бы взять детей, время летело, как сумасшедшее. Молодость, энергия, вовлеченность в дело… В какой-то момент мы просто сказали себе «стоп» и ударили по тормозам. Это было синхронным решением, ни один из нас никогда не был против усыновления, не имел возражений, но никак не находилось времени для этого, чтобы начать этот процесс. А теперь вступил в действие приоритет «ребенок», и остальное нужно было подстраивать под это.
В школу приемных родителей мы пошли осенью 2013 года, а Лилиана появилась у нас уже в начале 2014-го. Когда встретились, ей было всего 2,5 месяца – она родилась 27 ноября 2013 года. Была недоношенная, совсем крохотулечка… но с таким взрослым, пронзительным взглядом.
Школу мы искали по Интернету. Все хвалили 19-й детский дом в плане подготовки родителей. Но так вышло, что набор туда был закончен, нам пришлось бы ждать до весны. И тогда я нашла школу, которая расположена недалеко от нас, – «Планета семьи». Позвонила, и выяснилось, что вот-вот начнутся занятия, у них (о чудо!) как раз осталось только 2 места. Очень символично для нас, 25 декабря, в Рождество, мы доучились и получили сертификаты. Конечно, мы многое до учебы знали, о чем-то догадывались, о чем-то предпочитали не думать, отмахивались, как и все, – это естественная защитная реакция. В школе открывалось немало информации, которая действительно пугала. Я понимаю, что все это делалось намеренно, чтобы страхи мы пережили там, в аудитории, и заранее справились с ними. И периодически мы всей группой входили в шоковое состояние, представляя себе те ситуации, которые описывали преподаватели. В начале обучения у всех был огромный энтузиазм, потом все переживали жуткие страхи и сомнения, а к концу занятий справились с ними и обрели уверенность. Хорошим ободрением стало то, что в «Планете семьи» родителей не бросают, оказывают сопровождение, консультируют, и есть уверенность, что тебя поддержат. Что касается нас с мужем, сомнений как таковых и не было – просто в какие-то моменты становилось немного страшно, думали, справимся или нет. Но к концу лишь еще сильнее укрепились в своем решении.
К 31 декабря у нас уже были готовы все документы – мы ими занимались в процессе учебы. Впереди длинные праздники, а нам так не хотелось ждать, когда они закончатся, так что со всеми бумагами мы отправились прямиком в нашу опеку. У нас хорошая опека. Сколько раз благодарила Бога за главного специалиста Тамару Валерьевну. Отнесли ей все документы и стали ждать заключение. Документы собирали на обоих – сразу были настроены на усыновление. У мужа итальянское гражданство, но поскольку он мой супруг, то в правах якобы приравнен к российскому гражданину – это прописано в законодательстве. Но на деле получилось, что вроде как да, а вроде как нет. К этому еще вернусь. В общем, достаточно оперативно мы все бумаги собрали, вскоре после новогодних праздников получили заключение. А дальше началось самое веселое и депрессивное – поиск.
Мы и до этого, конечно, заглядывали в базу, хотя нам весьма резонно говорили, что не надо спешить – пока документы будут готовы, этих детей может уже и не быть. Но, конечно, все равно лазили, смотрели. Записались на прием в федеральный банк данных по детям-сиротам и по Москве, и по Московской области. Но там была огромная очередь – мы могли попасть на собеседование только во второй половине февраля. А пока мы заходили в базы данных, я сама звонила в какие-то опеки. Звонки меня вогнали в состояние ступора. Понятно, что мы в тот момент задавали себе честный вопрос о здоровье ребенка, поскольку здесь важна моральная готовность к тем или иным серьезным недугам. Мы не искали здорового ребенка, не было таких иллюзий. Понимали, что все дети с отставанием. Также мы задумывались о двоих, если бы вдруг так получилось, что есть братья-сестры. Но сколько я ни звонила, ответы были: «Этого уже забрали». «А на этого ребенка мы вообще не даем направление». На вопрос «Почему?» отвечали: «Потому что ему жить месяца два осталось». После таких звонков состояние становилось очень тяжелым. В итоге мы с мужем пришли к тому, что вместе сели и помолились. Попросили: «Пусть нам позвонят». Решили, что, если нам позвонят, мы просто будем знать, что этот ребенок дан нам от Господа, и не важно, что с ним. Мы его примем. С этим пришел удивительный покой в сердце.
Спасибо нашему специалисту, она посоветовала идти напрямую в те опеки, при которых есть роддома, районные дома малютки, и там оставлять заявление, что мы являемся кандидатами на усыновление. Мы начали ездить по опекам. Поехали на Красную Пресню, там оставили заявление. В тот же день заехали на «Коломенскую», это недалеко от нашего дома. При этой опеке есть 7-я больница, роддом. Мы пришли туда, сказали, что хотим оставить заявление. Специалист опеки была не в очень хорошем расположении духа – сказала, что детей нет и не будет. Я не стала язвить, что, если роддом на территории, даже сегодня кто-то может родить и, к сожалению, оставить. Потом она осеклась и сообщила, что дети бывают, но только «национальные» – таджики, киргизы, но сейчас даже таких нет. Мы ответили, что национальность нам не важна, а написать заявление – это наше право. В общем, заполнили анкеты и, ни на что не надеясь, ушли. Муж сказал: «Эти точно не позвонят». Это было в начале февраля, как сейчас помню – понедельник.
И вдруг в четверг звонит та самая дама из опеки, в которой мы были в понедельник, и говорит: «У меня девочка-осетиночка зависла в Морозовской больнице, ее вот-вот выпишут. И я про вас вспомнила, вы же сказали, что вам национальность не важна». Муж тут же мчится в эту опеку, ему там распечатывают совершенно нелепую фотографию ребенка с головой в форме яйца. Но мы же сказали, что любого ребенка возьмем, поэтому я уже совершенно спокойно смотрела на фото, просто подумала – выясним потом, что там с головой. Нам дали направление на знакомство, и на следующий же день мы поехали в больницу.
Как назло, у меня недавно был герпес, визуально еще не до конца все прошло, и мне даже не дали подержать ребенка. Крошечный кулек дали на руки мужу. В свои два с половиной месяца девочка весила 3 килограмма 800 граммов, рост был 45 сантиметров. Совсем крошечка. Зато у нее уже был приличный «послужной список», связанный с тем, как проходила беременность, роды, какие у мамы были болезни. Врач зачитывала нам все ее болячки и периодически извинялась: «Простите, но я обязана вам все это сообщить». Поначалу я что-то еще пыталась записывать, но потом бросила – все равно ничего не понимала. Там и анемия, и зеленые воды у мамы, и гипоксия головного мозга, и гипертонус, и отставание моторного развития, и инфекция мочевыводящих путей, и много других слов, которых я не знаю. Сейчас всего даже не вспомню. Потом сказали, что у ребенка долго не было статуса – мама ее оставила в роддоме, ушла, не написав ни заявления на присвоение имени, ни отказа. Только в середине января поставили статус, что ребенок без попечения родителей. И с этого момента начался отчет шести месяцев, в течение которых мать может одуматься и вернуться за дочкой, лишь по истечении этого срока мы сможем подать на усыновление. А пока мы могли взять ее лишь под опеку. Конечно, было немного волнительно: вдруг мама явится, и нам придется отдать ребенка, а мы уже к ней привыкнем. В общем, сидим, слушаем врача, неподалеку стоит медсестра с этим кульком. И огромные глаза девочки смотрят на нас – на меня, на мужа, на меня, на мужа. Она ресницами своими неимоверными хлопает, а у меня уже ком стоит в горле. И я понимаю – все, думать нечего, забираем! К тому же документы ребенка готовы на перевод в Дом малютки, и решать мы должны прямо сейчас. Либо мы ее забираем, и тогда затормозят перевод, переделают документы на передачу в семью, либо в понедельник ее отправят в учреждение. Мы выходим, перевариваем это все, и я спрашиваю мужа: «Ну что?» А он говорит: «Думаю, что мы только что смотрели в глаза нашей дочери». Вот и я так думала.