Приехали домой, и я тут же позвонила в опеку, а мне там говорят: «Вы где? Вы что решили? Зачем домой поехали? Надо было сразу же ко мне». Пятница же, надо срочно документы переделывать на передачу ребенка в семью. Вот так у нас очень быстро все получилось – в середине января мы получили заключение, а в начале февраля уже встретили Лилиану. В пятницу увидели ее, а в понедельник при условии, что если анализы будут хорошие, ее выписывали к нам домой. Мы же заранее не знали, кого встретим, мальчика или девочку, какого возраста будет ребенок. У нас дома ничего не было готово. И вот с пятницы до понедельника нам нужно было все купить, обустроить.
Кстати, до этого мы рассуждали с мужем, кого бы больше хотелось – мальчика или девочку. Мне было абсолютно все равно, а муж сказал: «У меня есть легкое предпочтение в сторону девочки». И вот когда он ехал в опеку смотреть фотографию и получать направление на знакомство, то молился: «Господи, дай знак, мое это или не мое дитя». Потом рассказал, что как будто услышал голос: «Ты просил, чтобы тебе позвонили? Тебе позвонили. Ты девочку хотел? Девочка. Чего ты еще хочешь?» – «Я все понял», – ответил муж.
В общем, три дня мы скакали сайгаком по магазинам и друзьям. И даже здесь Господь был к нам милостив. У нас много верующих друзей в разных церквях, которые нам многое принесли. Так что чудом за три дня мы все подготовили, что-то купили, а большую часть получили в дар или на время от верующих друзей. В понедельник приехали в больницу. Мне уже разрешили взять Лилли на руки и дали ее покормить. Это были нереальные ощущения! До сих пор пересматриваю фотографии, где я держу Лилли на руках и пытаюсь ее кормить из такой «советской» бутылки с соской с большой дыркой, а она захлебывается, и бутылка не ахти, и опыта никакого, а счастья море! Есть она так и не стала толком, как чувствовала, что сейчас что-то для нее поменяется, волновалась.
А потом Лилиану одели в одежду, которую мы привезли. Помню, комбинезон мы ей купить не успели, а зима же, февраль. Нам друзья дали какой-то огромный голубой комбинезон мальчиковый, в котором ее даже не было видно. И вот мы кое-как упаковались в машину, едем, а она почувствовала, что что-то происходит, и всю дорогу домой плакала, а может, есть хотела, не поела же толком. У нас с мужем стресс, думаем, только взяли ребенка, и еще по дороге загубим. Это что-то нереальное! Но как только мы приехали домой, она успокоилась, и дальше я вообще не помню, чтобы она плакала без причин. Очень спокойный ребенок. Если плачет, значит, что-то серьезное.
В первую ночь было неожиданно просто – мы ее положили, смотрим, а она уже спит. Каждые три часа она просыпалась, мы ее кормили, и она снова засыпала. А на вторую ночь мы положили ее спать, а она плачет и плачет. Никак не успокаивается. Мы поняли, что болит животик – нам в больнице дали смесь для нее, но, видимо, не ту, которой там кормили, а какая под рукой была. Что делать, не знаем. Позвонили в «неотложку», нам сказали, что нужно помассировать животик и положить ребенка на животик. Мы все делаем, но она еще больше плачет. Ужасное состояние. Почти 15 лет мы работали в церкви с людьми, решали их проблемы (порой очень серьезные), а тут вдруг оказались бессильны. Дочка ревет, я реву, и муж ревет. В конце концов я вызвала «Скорую» просто от бессилия. Но как только приехали врачи, Лилли успокоилась. Хотя врач ничего даже не сделал, это была взрослая «Скорая», врач нам советы давал, как дедушка, который сам имеет внуков. В общем, у Лилли колики были, и это оказалось для нас боевым крещением. Потом она уснула у меня на руках, и мы тоже уснули. Мы еще несколько дней подряд на руках укачивались, пока у нее продолжались эти проблемы. С тех пор Лилли засыпает только на руках. Зато уже давно спит всю ночь, не просыпается.
Как я сказала, Лилли нам отдали только под опеку. Мы ждали середины июля, когда истечет 6 месяцев, чтобы отвезти документы в суд на удочерение. И тут начались проблемы с документами мужа. Конечно, нам нужно было заранее посоветоваться с юристами, все уточнить. Но я самостоятельно читала законы двести раз, в которых черным по белому было написано, что как муж гражданки России он идет на усыновление тем же порядком, что и граждане РФ. Потом я прочитала, что ему все же нужно предоставить кое-какие документы и из его страны и какие-то выписки из закона, что в этой стране не легализованы однополые браки и пр. Но это все выяснилось только после того, как мы подали заявление на удочерение. В итоге нам просто отказали, потребовав эти документы. И началось хождение по мукам. В какой-то момент пошли на встречу с судьей, чтобы понять, что мы делаем не так и как нам быть. Ведь требования некоторых документов из Италии казались нам невыполнимыми. Мужу не дадут заключение на возможность быть усыновителем в Италии, потому что он не живет там с 18 лет. Но судья твердила одно: «Вы не первые такие интернациональные семьи, все это делают». И говорила она все это таким тоном, как будто бы мы просто ленимся и не хотим тратить средства, чтобы поехать в Италию, заниматься этим вопросом. С ее точки зрения, мы не желали напрягаться, а мы знали, что по закону Италии мужу просто не дадут заключение. Потом мы ходили в посольство, но там ничего не могли нам подсказать, поскольку они имеют дело только с полностью интернациональным усыновлением, которое идет через специализированные организации и агентства. Мы оказались в тупике.
В какой-то момент уже решили, что если такая загвоздка с документами мужа, то я просто пойду на усыновление одна, с согласия мужа. По закону имею такое право. Но тут начался полный бред. Из районного суда меня отфутболили обратно в Мосгорсуд. А в Мосгорсуде снова завернули, заявляя, что все равно от мужа нужны все те же документы, которые они требовали изначально, ведь «вы же вместе будете воспитывать ребенка и проживать будете совместно». В общем, даже мне одной не дали удочерить Лилли. Мы поехали в Италию разбираться с тем, какие документы мы можем там взять. Мы понимали, что мужу не выдадут итальянское заключение, потому что он не работает в этой стране и не жил уже 18 лет. Надеялись хотя бы на письменный отказ со ссылкой на закон, почему они не могут выдать заключение. Российский суд якобы должен принять это во внимание. Мы очень долго общались с судами в Италии, муж писал и ходил, а они никак не могли понять, что нам от них надо. Наш случай просто весьма нестандартен. Мы очень долго ждали ответа, звонили неоднократно, сестра мужа ходила в суд, узнавала, есть ли ответ. И только весной мы получили ответ, что они не могут выдать нам заключение, ссылаясь на законы Италии.
Мы перевели этот ответ на русский язык, заверили его нотариально. Дальше нужно было снова сходить в суд, чтобы поговорить с судьей – у нас все справки уже были просрочены. Прежде чем заново собирать справки от врачей и все остальное, надо было убедиться, что такой письменный отказ, который мы получили в Италии, подойдет. Мы три раза через всю Москву приезжали в суд и три раза не могли никого застать: то день не приемный, то короткий день предпраздничный, то еще что-то. В итоге на четвертый все-таки поговорили с одним судьей, который в конце концов сказал, что не видит препятствий для того, чтобы назначить слушания, и к тому же разве у нас есть другой вариант? До этого у нас в принципе дело до слушаний не доходило. Но до подачи документов дело у нас так и не дошло. Прежде чем тратить снова время на восстановление уже просроченных документов, мы решили все же проконсультироваться с адвокатом, после чего многое стало ясно. Все эти нелепые отказы, требования документов, которые к закону никакого отношения не имеют, – веяние времени. Есть негласное указание судам тормозить все иностранные усыновления. И не важно, что я гражданка России, а муж уже 15 лет живет в России и имеет вид на жительство. Все равно мы входим в статистику иностранных усыновлений, значит – ему не быть приемным отцом.
Так что дочка пока так и остается у нас просто под опекой, хотя с самого начала мы были готовы к усыновлению. Мы даже имя сразу дали другое – Лилиана, Лилли. А по документам дочка до сих пор Ольга, хотя сама этого не знает. Сейчас ограничение для нас в основном в перемещении, хоть и небольшое, но все же неудобство. Все визовые центры требуют разрешение органов опеки. И была неприятная ситуация, когда опеки перешли в новое ведомство, а потом были длинные праздники, и мы ничего не могли от них получить и едва не пролетели с поездкой в Венгрию. Благо, что итальянцы нам оформили быстро шенген, и мы все же смогли поехать. Ездим много в силу нашей деятельности, и каждый раз получать разрешение на вывоз ребенка – лишние хлопоты.
Если говорить об адаптации, о которой предупреждают в школе приемных родителей, мне трудно сказать, была она у нас или нет. Наверное, это связано с тем, что мы не пережили появления кровного ребенка, не знали, как это обычно бывает. Но некоторые последствия учреждения точно удалось исцелить. Изначально Лилли все время была очень напряженной, непривычной к контакту. Плюс еще этот жуткий гипертонус. Она вся была как железная. Прекрасно помню тот момент, когда она впервые чуть-чуть расслабилась у меня на руках, голову на плечо мне положила – я думала, с ума сойду от счастья. Это было примерно через месяц после ее прихода домой. Сначала она стала у меня на руках это делать, а чуть позже и у мужа. Постепенно, шаг за шагом, напряженность исчезала. Конечно, мы проходили курсы массажа неоднократно. Первый курс дался нам очень тяжело, Лилли было 6 месяцев, и она ужасно плакала, кричала в руках массажиста – ей было безумно больно. Зато после первого курса она сразу начала переворачиваться, а несколько дней спустя первый раз сама обхватила ручками бутылочку, когда я ее кормила. До этого она в принципе ничего не брала и ничего не держала в руках. Через несколько месяцев мы сделали второй курс массажа и практически сразу отправились отдохнуть в Анапу – решили далеко не ездить, но на море все-таки побывать. И вот после второго курса массажа она у нас в Анапе села, встала в кроватке и поползла. Все сразу! Это было в 10 месяцев. До этого она сидела, только если посадишь, но сама не садилась. Причем поползла она сначала задом, а потом поняла, как включить «переднюю передачу». Пошла она тоже довольно поздно и тоже только после курса массажа – третьего по счету. Мы как раз поехали к бабушке в Италию праздновать ее годик, там она ходила за ручку, а если отпустить, тут же плюхалась. Без поддержки пошла примерно в год и три месяца. Сейчас уже бегает. Догнала всех своих сверстников, я бы даже сказала, что некоторых опережает. Нас наблюдала врач-неонатолог, и в какой-то момент она сказала: «Я своих детей, недоношенных, в толпе сразу узнаю. А вот по Лилли уже и не скажешь, что она недоношенная». Слава богу!
Если говорить об адаптации, о которой предупреждают в школе приемных родителей, мне трудно сказать, была она у нас или нет. Наверное, это связано с тем, что мы не пережили появления кровного ребенка, не знали, как это обычно бывает. Но некоторые последствия учреждения точно удалось исцелить. Изначально Лилли все время была очень напряженной, непривычной к контакту. Плюс еще этот жуткий гипертонус. Она вся была как железная. Прекрасно помню тот момент, когда она впервые чуть-чуть расслабилась у меня на руках, голову на плечо мне положила – я думала, с ума сойду от счастья. Это было примерно через месяц после ее прихода домой. Сначала она стала у меня на руках это делать, а чуть позже и у мужа. Постепенно, шаг за шагом, напряженность исчезала. Конечно, мы проходили курсы массажа неоднократно. Первый курс дался нам очень тяжело, Лилли было 6 месяцев, и она ужасно плакала, кричала в руках массажиста – ей было безумно больно. Зато после первого курса она сразу начала переворачиваться, а несколько дней спустя первый раз сама обхватила ручками бутылочку, когда я ее кормила. До этого она в принципе ничего не брала и ничего не держала в руках. Через несколько месяцев мы сделали второй курс массажа и практически сразу отправились отдохнуть в Анапу – решили далеко не ездить, но на море все-таки побывать. И вот после второго курса массажа она у нас в Анапе села, встала в кроватке и поползла. Все сразу! Это было в 10 месяцев. До этого она сидела, только если посадишь, но сама не садилась. Причем поползла она сначала задом, а потом поняла, как включить «переднюю передачу». Пошла она тоже довольно поздно и тоже только после курса массажа – третьего по счету. Мы как раз поехали к бабушке в Италию праздновать ее годик, там она ходила за ручку, а если отпустить, тут же плюхалась. Без поддержки пошла примерно в год и три месяца. Сейчас уже бегает. Догнала всех своих сверстников, я бы даже сказала, что некоторых опережает. Нас наблюдала врач-неонатолог, и в какой-то момент она сказала: «Я своих детей, недоношенных, в толпе сразу узнаю. А вот по Лилли уже и не скажешь, что она недоношенная». Слава богу!
Лилли у нас интеллектуалка, все хочет знать, все время допрашивает нас: «Это, не знаю!» (Значит: «Что это?») Я заметила, что каждая поездка для нее – это серьезный скачок в развитии. Мы съездили в Италию, там она начала ходить. Побывали в Армении, провели там всего неделю, у нее резко увеличился словарный запас. Кстати, она у нас сразу два языка естественным образом учит, правда, пока не отделяет один от другого – разные слова в одном предложении. А еще я с ней учу язык жестов. К нам несколько лет назад в церковь пришла группа глухих людей, чему мы были очень рады. Сначала они ходили с переводчиком, а потом я поняла – чтобы служить этим людям, как пастор я должна худо-бедно с ними общаться напрямую. Так я пошла учить язык жестов, влилась в эту культуру. Кстати, есть такое исследование, что слышащие младенцы, с которыми изначально общаются на языке жестов, быстро усваивают жесты и возникает коммуникация еще до того, как они смогут говорить. Более того, в дальнейшем они лучше развиваются в речевом и интеллектуальном плане, потому что язык жестов становится для них лингвистической основой для последующего речевого языка. А еще язык жестов используют с детьми, у которых есть проблемы с речью (например, у детей с синдромом Дауна и аутизмом). Лилли нравятся жесты, она воспринимает их как игру и с легкостью усваивает. У Лилли удивительно развит мыслительный процесс. Она наблюдательная, вдумчивая, часто сидит и книжку листает – смотрит, «читает». Но, конечно, и побегать любит – и на площадке, и дома.
Почему у нас до сих пор есть детские дома? Думаю, очень важно менять сознание людей, чтобы они принимали детей, научились не делить детей на «своих» и «чужих». Я как-то зашла к одной давней приятельнице в гости, мы разговорились. Речь зашла о садике прямо рядом с домом, и она говорит: «Я своих детей туда ни за что не отдам! Там одни нерусские». У меня тут же возникло желание развернуться и уйти, но потом я сказала: «Скажи, а мы какие?» (Лилли у меня осетинка, черненькая, глаза как угольки). Она начала оправдываться: «Ну, я не о том. Я же не про всех…» К сожалению, многие так думают. Я понимаю, что в людях сидит страх перед «другими», и страх этот постоянно подпитывается СМИ, обществом. Я 15 лет билась с ксенофобией даже среди церковных людей. Особенно тяжело было с людьми пожилого возраста. Они вроде слушают, соглашаются, но на уровне инстинктов все равно остаются эти разговоры, страхи. Жуткие въевшиеся стереотипы. Всегда всем рассказываю историю, которая произошла со мной в начале девяностых. Тогда жизнь была тяжелой, денег не было. А меня развели около метро, все деньги забрали. Причем я ехала за тортом, у мамы был день рождения. Так обидно было, денег нет, торт не купишь! Стою, плачу, а все идут мимо. Подошел только один парень, армянин, и спросил, что случилось. Я рассказала. Он потом пошел, разобрался с теми, кто меня «нагрел», и они мне все отдали. Вот он, армянин, помог, а русские просто шли мимо… Это лишь один пример, а таких много. Так что мне эти мифы про «своих/чужих» как кость в горле. Все дети одного Небесного Отца.
Дай бог, чтобы абсурдная ситуация с иностранными усыновлениями разрешилась поскорей, сколько детей из-за этого остаются в системе и не только не попадают в зарубежные семьи, но и в практически российские семьи, как у нас, тоже могут не попасть. Что касается нашей семьи, то в будущем мы хотели бы принять и ребенка постарше. Хоть я слышала мнение о том, что детей в семью нужно брать младше тех, которые уже есть, но, думаю, здесь все очень индивидуально. Ни возраст, ни национальность нам точно не помешают.
Семья Ставровых-Скрипник
До и после
Юлия Ставрова-Скрипник, учредитель и управляющий партнер детского развивающего центра «Солнечный город», мама шестерых детей, четверо из которых приемные.
Не так давно я поняла, что отправной точкой в детстве для меня стал фильм с Натальей Гундаревой «Хозяйка детского дома». Я его пересмотрела уже в зрелом возрасте и нашла тот кадр, который меня потряс. Наверняка я видела и еще какой-то фильм, потому что очень четко помню еще один кадр про детский дом, где ребенка посадили в стиральную машинку и там закрыли.
Мы тут недавно выяснили в разговорах с другими приемными родителями, что очень часто усыновители – это травмированные в детстве взрослые. У каждого своя история. Я, например, сейчас читаю книгу Людмилы Петрановской «Дитя двух семей» и без слез буквально ни строчки прочитать не могу. Мне настолько жутко стало, что я начала вспоминать, видела ли когда-нибудь фотографии своей мамы, беременной мной. А может, не случайно моих родителей спрашивали, не приемная ли я дочь у своего папы. В общем, с детства я знала, что так и будет – обязательно усыновлю. Более того, пока одна растила двух своих сыновей, у меня была собственная внутренняя установка: если до 35 лет не выйду замуж, то возьму девочку из детдома. Замуж я, кстати, вышла, это ничуть не помешало. А вот в части возраста все совпало – 8 февраля, когда мне должно было исполниться 36 лет, я собиралась лететь на Гоа с одной известной журналисткой, у нас с ней день рождения в один день. Но 11 января, пока мне еще было 35, я нашла Ангелину. И полетела, соответственно, не на Гоа, а в ЧАО – Челябинский административный округ.
Вторым переломным моментом, помимо поразивших меня кадров из фильмов, оказался тренинг личностного роста, который я проходила, когда мне исполнилось 33 года. В ту лидерскую программу была включена благотворительная цель – мы всей командой ездили в детский дом в Орехово-Зуево. И если до этого момента я все время просто думала, то здесь появилась решимость. Причем раньше у меня уже много раз были мысли, не пойти ли мне поработать волонтером в Дом ребенка – я где-то слышала, что младенцев надо держать на руках, а в учреждениях у нянечек и воспитателей такой возможности нет. Было такое вот наивное представление об этой теме. Единственное, я боялась идти в Дом ребенка, потому что понимала – мне тут же захочется всех там усыновить и удочерить. Я не смогу пережить такого стресса. А тут мы приехали в детский дом, пока там не было детей, и начали работать, как это делают все. Мы красили стены, стригли газоны, сажали цветы. То есть цель лидерской программы состояла не в том, чтобы просто собрать деньги и подарить детям подарки. Во-первых, мы должны были найти деньги для обустройства территории и на подарки – причем свои нельзя было вкладывать, надо было собрать средства у других. То есть мы учились привлечению людей в эту тему. И, во-вторых, мы обязательно должны были провести два часа личного времени с ребенком. В один из таких приездов мы организовывали веревочный курс командного образования уже вместе с детьми, вывезли их на природу, провели тренинг. На той встрече я познакомилась с девочкой, которой тогда было 15 лет. Это был 2008 год.