— Не сахар, надо сказать, у вас работа, — заметил Савелий.
— Да нет, я уже попривык как-то. Все лучше, чем бумажки с места на место перекладывать. А вы в Казань по какой надобности?
— Даже затрудняюсь вам ответить, — пожал плечами Савелий. — Так, небольшое свадебное путешествие.
* * *Обвенчаться Савелий с Лизой собирались еще шесть лет назад. Вернее, собиралась Лизавета, желавшая семейного уюта, спокойной, размеренной жизни и мечтавшая о детях. Как минимум двух: дочери и сыне.
— Я ведь уже не девочка, Савелий, — говорила она, заглядывая ему в глаза. — Я знаю, ты любишь меня, но мне, как любой бабе, нужна определенность. Кто я тебе: подруга, любовница, жена?
— И то, и другое, и третье, — терпеливо отвечал Савелий, считая, что Лизаветой овладел очередной бабий каприз. — Разве нам с тобой плохо?
— Нам хорошо. Но я устала от этой неопределенности. От постоянного ожидания твоего ареста. От этой твоей «работы».
— Эта, как ты называешь, моя работа дает нам средства к существованию. Весьма не бедного, надо сказать.
— Вот именно. Деньги у нас есть, есть золото, камушки, жемчуг. Почему бы тебе не остановиться на этом? Ты богат, ты победил. Ты победил их всех с их департаментами, управами, прокурорами, сыщиками и филерами. Что тебе еще надо?
Она волновалась и курила одну папиросу за другой.
— Ты много куришь, мне это не нравится, — сдержанно заметил Савелий. — И тебе это не идет.
Елизавета нервически потушила папиросу и продолжала все тем же взволнованным голосом:
— Мы можем где угодно купить дом, усадьбу, имение и просто жить, красиво и беззаботно. А хочешь, давай вернемся в Париж. Кажется, он тебе понравился.
Она замолчала и выжидающе посмотрела на него.
— А с кем ты собираешься жить? — неожиданно спросил Савелий, неотрывно глядя ей в глаза.
— Ты до сих пор этого не понял? С тобой, с кем же еще, — фыркнула Лиза. — Я уже не смогу без тебя.
— Вот он я, — жестко ткнул кулаком себя в грудь Савелий. — А в той уютной и спокойной усадебке я буду уже НЕ Я, а некто другой, совсем не тот, которого ты когда-то полюбила и, надеюсь, любишь теперь. Мне нужны в жизни риск, азарт, ощущение опасности; мне нужно всякий раз подтверждение того, что я — лучший в своем деле.
Он нежно посмотрел на Лизу и погладил ее по щеке ладонью.
— А без этого дела я просто зачахну.
— Да ты даже не пробовал… — не на шутку обиделась Лиза.
— А мне незачем пробовать, — ответил он. — Я просто знаю.
И она ушла. А через два месяца он увидел ее в Париже, в небольшом ресторанчике на берегу Сены.
Она была не одна, но все же подошла к столику Савелия.
— Здравствуй.
— Здравствуй. Никогда не думал, что ты любишь Европу, — буркнул он, стараясь не глядеть на нее.
Они немного поговорили, и Лизавета вернулась к своему спутнику. Скажи ей Савелий «пойдем со мной», и она, не раздумывая, бросилась бы к нему в объятия и пошла бы с ним куда угодно. Но Савелий молчал и глядел мимо.
Второй раз они встретились в поезде Москва — Санкт-Петербург. В купе Савелия робко постучали, и после его «открыто!» вошла… Лизавета.
— Привет, — сказала она так, будто они расстались всего несколько часов назад.
— Привет, — ответил Савелий, тоже, как могло показаться, ничуть не удивившийся этому ее появлению.
— К тебе можно?
— Входи, — разрешил Савелий сорвавшимся голосом.
Лиза вошла и… осталась. А полгода назад они обвенчались в приходской церкви Тихвинской Божией Матери.
Настоял на этом уже Савелий.
* * *Когда Савелий и подполковник Прогнаевский, не пожелав присоединиться к играющим, прошли на палубу, Елизавета осталась в гостиной и пополнила ряды зрителей, наблюдающих за игрой. Однако слова «лоб», «соник», «плие» ничего ей не говорили, и она решила спросить об этом у Афинодора Далматовича, только что покинувшего игровой стол с расстроенным видом.
— Семьдесят рублей коту под хвост, — сокрушался он, краснея полными щечками. — Ну это ж надо, а?
— Не сокрушайтесь так, господин Дорофеев, — тронула его за рукав Лизавета. — Ведь могло быть и хуже.
— Что может быть хуже бездарно потраченных денег? — вскинул на нее круглые глазки Афинодор Далматович. — Ведь сколько раз давал себе зарок не садиться за карточный стол, да нет же, все сажусь и сажусь, старый осел.
— Скажите, Афинодор Далматович, что такое «лоб»?
— Верхняя часть головы, — машинально ответил Дорофеев.
— Да нет, что такое «лоб» в этой карточной игре?
— Верхняя карта в колоде банкира, — ответил бывший депутат Государственной думы.
— А «соник»?
— Следующая за «лбом» карта.
— Господин Дорофеев, дорогой, сделайте милость, объясните мне правила игры в этот банк, — взмолилась Лизавета.
— Зачем же вам это знать? — удивился Дорофеев.
— А может, я сыграть захочу…. Когда-нибудь.
— Помилуйте, голубушка, банк — игра для мужчин.
— Ну Афинодор Далматович, ну миленький, — капризно надула губки Лиза, — вам что, трудно?
— Ну, не трудно, — замялся Дорофеев. — Только к чему вам это?
— Давайте, давайте, говорите, — нетерпеливо сказала Лиза.
— Извольте, — сдался Дорофеев. — Итак, при игре в банк игроки делятся на банкомета и понтеров. У каждого из них перед началом игры своя колода карт. Допустим, вы понтер. Из своей колоды вы выбираете карту и кладете ее рубашкой кверху, никому не показывая. Затем подрезаете колоду банкира…
— Что значит — подрезаете? — перебила его Лизавета.
— Ну… Вы в дурачка умеете играть? — не нашелся ничего ответить Афинодор Далматович.
— Умею, — кивнула головой Лизавета.
— После тасования карт раздатчиком что идет далее?
— Кто-нибудь из игроков снимает колоду, то есть делит ее на две части, и верхняя часть кладется вниз колоды, а нижняя — вверх.
— Верно. Это и называется «подрезать». После этого понтер уже не имеет права ни сменить свою карту, ни изменить ставку. Затем банкомет переворачивает свою колоду лицом вверх. Самая верхняя карта называется «лоб». Ее банкомет сдвигает вправо, открывая следующую карту, которая зовется «соник». Если «лоб» совпадает с выбранной вами картой по достоинству, например, «лоб» — тройка и вы выбрали тройку, то ставку забирает банкомет. Если же с вашей картой совпадает «соник», то выиграли вы. Запомните: «лоб» направо, «соник» налево. Масть карт не имеет никакого значения. Если у банкомета совпали «лоб» и «соник», например два валета, то куш безоговорочно забирает банкомет. Ежели не совпали никакие карты, делается новый круг, пока кто-либо не выиграет. Вот и все.
— Так просто? — удивилась Лизавета.
— Да, так просто, — ответил Афинодор Далматович.
— Спасибо вам, — улыбнулась ему Лиза и, дождавшись окончания партии, громко заявила: — Я тоже хочу понтировать!
— Но, сударыня… — попытался было кто-то возразить, на что, не дав говорившему больше раскрыть рта, Лизавета не сказала — отрезала:
— Еще император Александр Третий провозгласил эмансипацию, что значит равноправие женщин и мужчин. Вы что, против воли покойного государя?
Она распечатала поданную ей колоду и выбрала короля треф.
Понтировали трое: Лизавета, купчина, который до того метал банк, и грузинский князь. Банк теперь метал севший на пароход несколько часов назад в Нижнем Новгороде пожилой господин с густыми бакенбардами и сросшимися с ними сероватыми усами. Он сидел прямо и своим обличьем походил на генерал-фельдмаршала.
— Прошу, — с легкой усмешкой протянул он Лизавете колоду.
— Извольте, — бойко ответила Лиза и мастерски подрезала карты банкомета, вызвав одобрительный гул зрителей.
Пожилой стал метать: направо «лоб», налево «соник» — валет и семерка. У князя — валет, он проиграл. У купчины — туз. Он и Лизавета — при своих.
— Слущи, дарагой, тавай пависим ставку, э? — обратился грузин к банкомету.
— Я не против, — ответил тот.
— И я не против, — буркнул купчина.
— И я, — поспешила сказать Лизавета, так как все взоры обратились на нее.
— И каков будет куш? — поинтересовался банкомет.
— Пятьсот рублэй! — воскликнул князь.
— Не-ет, это мно-ого, — протянул купчина. — Сотенная.
— А вы как думаете? — обратился к Лизавете банкомет.
— Я как все, — вскинув голову, ответила Лиза. — Скажете пятьсот, будет пятьсот, скажете сто — будет сто.
— Тогда ставка — сто рублей, — резюмировал банкомет. — При выигрыше понтер имеет право удвоить ставку не более трех раз кряду.
— Тогда я не буду играт, — обиженно произнес грузинский князь и демонстративно вышел из-за стола.
— Ладно, выбирайте карты, — сказал банкомет, тасуя колоду.
— Тогда ставка — сто рублей, — резюмировал банкомет. — При выигрыше понтер имеет право удвоить ставку не более трех раз кряду.
— Тогда я не буду играт, — обиженно произнес грузинский князь и демонстративно вышел из-за стола.
— Ладно, выбирайте карты, — сказал банкомет, тасуя колоду.
На этот раз Лизавета выбрала десятку бубен. Купец подрезал колоду, и банкомет перевернул свои карты.
Наверху лежала семерка. Пожилой господин стал медленно двигать ее вправо. Показалась масть — черви, а затем и сам «соник» — десятка пик.
— Ваша десятка убита! — воскликнула Лизавета, по-детски захлопав в ладоши. Купец снова остался при своих.
— Изволите получить? — поклонился банкомет.
— Да, сделайте одолжение, — улыбнулась Лиза и приняла от него сотенную. — Я желаю удвоить ставку.
— Принято, — коротко ответил банкомет.
Лиза долго сомневалась, что ей выбрать, короля или даму. Наконец выбрала короля. И правильно сделала, потому как налево легла дама. Купец грустно выдохнул и полез в лежащее на столе портмоне — он выбрал даму и проиграл.
Медленно, очень медленно двигалась дама червей вдоль колоды. Зрители, окружившие игроков, затаили дыхание, вперив взоры в колоду банкомета. А через мгновение гостиная взорвалась громкими возгласами и рукоплесканиями: налево лег король. Лизавета с улыбкой посмотрела на слегка порозовевшего банкомета:
— Ваш король убит.
Пожилой господин протянул Лизавете двести рублей.
— Желаете еще раз удвоить ставку?
— Нет, не желаю, — спокойно ответила Лизавета, принимая деньги.
— И вы не предоставите мне даже возможности попытаться отыграться? — с надеждой спросил банкомет.
— Нет, — сухо ответила Лизавета.
Банкомет поймал ее взор. Он был холоден и спокоен. На него смотрела не азартная и простоватая эмансипэ, но умная и расчетливая женщина, умеющая владеть своими волей и чувствами.
— Благодарю вас, господа, — почти надменно сказала она и царственной походкой вышла из гостиной на палубу. Правда, царственность тут же улетучилась, когда она увидела беседующего с Прогнаевским Савелия.
— Савушка, Савушка, — подлетела она к нему, — а я начала обеспечивать себя сама.
Савелий непонимающе сморгнул.
— Что?
— Я только что выиграла в банк триста рублей!
— Ого! — воскликнул Прогнаевский. — Это больше моего будущего годового пенсиона!
— Ты играла в банк? — удивился Савелий.
— Да. Меня научил господин Дорофеев, — едва сдержалась она, чтобы не захлопать в ладоши.
— Ну вот, извольте видеть, Михаил Васильевич, — шутливо обратился к Прогнаевскому Савелий, — мало того, что моя супруга курит эти несносные папиросы, так она еще стала играть в азартные игры!
— И выигрывать, заметь! — засмеялась Лиза.
— Ну, что делать, — в тон Родионову промолвил Прогнаевский. — Эмансипация.
— А я еще люблю водить мотор, ездить на велосипеде и угощать приятных мне мужчин шампанским! — воскликнула она весело. Ее глаза так сверкали смешливыми искорками, что Савелию едва удалось удержаться, чтобы не расцеловать их.
— Значит, ты предлагаешь нам отметить твой выигрыш? — заразился ее веселием Савелий.
— Так я о том и толкую, господа мужчины. Какие же вы тугодумы.
— Вы как, Михаил Васильевич? — обратился к Прогнаевскому Савелий.
— Вы знаете, — улыбнулся подполковник, — хоть это и противоречит моим принципам, но я — за.
Они расположились за одним из столиков, что стояли прямо на палубе. Волга после того, как «Ниагара» прошла Нижний, разлилась, и редкие далекие огоньки по ее невидимым берегам совершенно сливались со звездами.
Немолодой официант принес шампанское в ведерке со льдом. Они выпили и замолчали, ибо, когда над тобой звезды и черное бездонное небо, все слова не более чем пустой звук.
— Вы так интересно рассказывали о поисках похищенной иконы, — все же нарушил молчание Савелий. — А вы сами верите, что найдете ее? И этот крест от короны?
— Честно признаться, не очень. Есть показания малолетней дочери сожительницы похитителя, что он разрубил икону в куски секачом, коим рубят мясо на котлеты, и сжег в печке. На щепках от сей православной святыни они согрели себе утренний чай. Следствие и суд эти показания не учли, да на них и нельзя строить ни обвинения, ни даже версий. Однако я думаю, что так оно и было.
— Вот как? А крест? — без всякого интереса спросил Савелий.
— А крест похититель спрятал в одном из своих тайников. Где — знает только он.
— Да, интересно было бы взглянуть на эту знаменитую икону, — задумчиво сказала Лизавета.
— Ну, это вполне возможно, — сказал Прогнаевский. — У меня есть фотографическая карточка.
Он полез во внутренний карман и достал довольно большую фотографию.
— Вот, прошу, — протянул он ее Савелию.
Родионов пододвинул лампу поближе и стал рассматривать святой образ. Изображение Богоматери было грудное, а Богомладенец был написан стоящим, обвитым по одеянию десницею и благословляющим двоеперстием. Лики Девы Марии и юного Иисуса были темны. Образ Божией Матери венчала вделанная в ризу корона в форме куполка, наподобие куполов православных храмов, только с более выпуклыми боками и разрезом посередине. Корона имела на маковке крест, буквально усыпанный мелкими бриллиантами. И было хорошо видно, что сам куполок короны украшен десятками очень крупных бриллиантов, а обод ее сплошь усеян алмазами.
— Впечатляет, — вздохнул Родионов, показав карточку Лизавете и вернув ее затем Прогнаевскому. Если и существовали у Савелия какие-то сомнения относительно задуманного дела, то теперь они отпали полностью. Овчинка выделки, несомненно, стоила.
Глава 11 РАЗДОЛЬЕ ДЛЯ ЛЕШАКА
Холм полукруглой формы, на котором стоял Свияжск, напоминал ежика, утыканного иголками: всюду кресты и купола, купола и кресты. Не город — сплошной монастырь. И вправду, в этом небольшом уездном городе, коего больше были даже кое-какие села по правому берегу Волги, имелось монастырей аж целых два: мужской Успенско-Богородицкий и женский Иоанно-Предтеченский. В каждом из них соборов да церквей не по единой, да в самом городу приходских церквей то ли семь, то ли восемь. Так что издали и немудрено было городок сей за один огромный монастырь принять.
Когда подошли ближе, увиделось: нет, в городке этом и двор гостиный имеется, и управа, и казначейство, и обывательские домы, и лавки. Имелись ремесленная школа, уездное училище, земская больница, кабаки и каменная тюрьма — все, чему и положено быть в каждом обыкновенном городе.
И все же Свияжск показался Лизавете каким-то особенным городом. Одиноко стоящий у широкой водной глади, он как бы парил над ней, плывя в обратную по ходу «Ниагары» сторону.
— Прямо какой-то Китеж-град, — сказала она Савелию.
Они стояли на палубе, облокотившись о борт. Утренний кофе был выпит, в каюту идти не хотелось, до Казани оставалось ходу часа два. Средь густого леса, сплошь покрывающего правый берег Волги, показался на небольшом плато Макарьевский монастырь, тоже какой-то сказочный, таинственный, похожий из-за окружающей его каменной стены на средневековый замок. А вокруг него — чаща, где и медведям, и лешакам, и самой Бабе-Яге не житье, а настоящее раздолье.
Потом прямо по-над берегом показались две огромные паровые мельницы, и Лизавета покачала головой:
— А вот и кончилась сказка.
Проплыл навстречу буксирный пароход, деловито пыхая из длинной трубы черным дымом, он тащил за собой аж три огромные баржи, из-за размеров коих казался почти игрушечным.
На палубе сейчас находились едва ли не все пассажиры первого класса, как и бывает обычно, когда багаж уже собран, каюта стала не добрым жильем, а казенным временным пристанищем и до конечной цели путешествия осталось совсем чуть-чуть. Кто стоял, как Лизавета с Савелием, облокотившись о перила, кто совершал последний променад по палубе, кто сидел за столиками, попивая чай с вареньем и бубликами, — во всем была некая печалинка, как в празднике, который вот-вот должен был кончиться.
Скоро показались Услонские горы с разбросанным по ним большим селом и дачами по их склону с яблоневыми и вишневыми садами и теплицами, в которых выращивались и арбузы, и виноград, и чудный заморский овощ — ананас.
А вот и Казань. Правда, покуда виднелись только ее колокольни и минареты, как бы вырастающие из серебристого тумана. И только через четверть часа показался сам город.
«Ниагара» вошла в устье Казанки и сбавила ход. Она прошла мимо ряда пароходных пристаней, сделала оборот вокруг горы с монастырем на ее маковке и причалила у пристани с прибитой под крышей большой вывеской «Пароходное об-во „НАДЕЖДА“. Затем машина встала, и из окна трактира пристани послышалось ухарски-пьяное: