— Так я и знала! Что же вы ей сказали?
— А что я мог сказать? Ты же ничего не делала и ничего не говорила.
Услыхав такое, она призадумалась, наморщила лобик; заговорила, однако же, совсем о другом:
— Я не знала, что между вами и мамочкой что-то было. Конечно, я тогда была совсем ребенком — ничего бы не поняла, даже если бы заметила. Я даже не знала, что вы так запросто, по имени друг друга зовете.
Нора со смехом отвернулась от зеркала.
— О-о, уже интересно. — Своим гребнем она указала на Дороти. — Продолжай, милая.
Дороти вполне серьезно повторила:
— Так вот, я не знала.
В это время я вылавливал из своей рубашки булавки, которые туда повтыкали в прачечной.
— А сейчас ты что знаешь?
— Ничего, — сказала она и стала постепенно краснеть, — но могу догадываться. — Она склонилась над чулком.
— Можешь, и догадываешься, — прорычал я. — Только кончай разыгрывать смущение, дуреха. Если у тебя порочный склад ума, тут уж ничего не поделаешь.
Она подняла голову и рассмеялась, но вопрос задала серьезным тоном:
— По-вашему, я очень похожа на маму?
— Такие случаи нередки.
— И все же, как по-вашему?
— Тебе хочется, чтобы я сказал «нет». Нет.
— И вот это мне приходится терпеть, — весело сказала Нора. — Он неисправим.
Я оделся первым и вышел в гостиную. Мими сидела у Йоргенсена на коленях. Вставая, она спросила:
— Что вам на Рождество подарили?
— Нора подарила мне часы. — Я показал их Мими.
Она заметила, что часы прелестны, и была совершенно права.
— А вы ей что подарили?
— Ожерелье.
Йоргенсен сказал:
— С вашего позволения, — и встал смешать себе коктейль.
В дверь позвонили. Я препроводил в гостиную Квиннов и Марго Иннес и представил их Йоргенсенам. Нора с Дороти наконец-то оделись и вышли из спальни, и Квинн немедленно прилип к Дороти. Ларри Кроули приехал с девицей по имени Денис, а несколько минут спустя прибыли Эджи. Я выиграл у Марго — в долг, разумеется — тридцать два доллара в триктрак. Девице Денис пришлось отправиться в спальню и немного прилечь. В начале седьмого Элис Квинн удалось, с помощью Марго, отлепить своего мужа от Дороти и утащить на какой-то прием, где они непременно обещали быть. Ушли и Эджи. Мими надела пальто и принудила мужа и дочь последовать ее примеру.
— Извините, что не смогла пригласить заблаговременно, — сказала она, — но, может быть, зайдете к нам отобедать завтра вечером?
— Конечно, — сказала Нора.
Все обменялись рукопожатиями и любезностями, и они ушли.
Закрыв за ними дверь, Нора прислонилась к ней спиной.
— Боже, какой красавчик, — сказала она.
VIII
В тот день я еще понимал, и где мое место во всей этой истории с Винантами, Вулф и Йоргенсеном, и что я должен делать — то есть, нигде и ничего. Однако, когда на следующее утро, часа в четыре, мы зашли в «Кафе Рубена» выпить кофе по пути домой, Нора раскрыла газету и в одной из колонок светских новостей вычитала следующее:
«Ник Чарльз, бывший ас Трансамериканского следственного агентства, прибыл с тихоокеанского побережья с тем, чтобы раскрыть тайну убийства Джулии Вулф.»
А когда, примерно шесть часов спустя, я открыл глаза и принял сидячее положение, Нора усиленно трясла меня, а в дверях спальни стоял человек с пистолетом в руке.
Он был молод, упитан, темноволос, среднего роста, с широкими скулами и близко посаженными глазами. Одет он был в черный котелок, черное пальто, сидевшее как влитое, темный костюм и черные штиблеты; и все это выглядело так, словно было куплено не более четверти часа назад. В руке у него покоился черный автоматический пистолет тридцать восьмого калибра, никуда конкретно не направленный.
Нора говорила:
— Он заставил меня впустить его, Ник. Он сказал, что должен…
— Поговорить с вами должен, — низким хриплым голосом произнес человек с пистолетом. — Поговорить — и все, но обязательно должен.
Я к тому времени уже проморгался, окончательно проснулся и посмотрел на Нору. Она была взволнована, но нисколько не испугана — впечатление было такое, будто она наблюдает, как лошадь, на которую она поставила, идет по дистанции, опережая других на ноздрю.
Я сказал:
— Ладно, говорите, но будьте так любезны убрать пушку.
Он улыбнулся одной нижней губой.
— Да уж знаю, что на испуг тебя не возьмешь. Наслышан. — Он положил пистолет в карман пальто. — Я Шеп Морелли.
— Не слыхал про такого, — сказал я.
Он шагнул в комнату и принялся покачивать головой.
— Джулию я не убивал.
— Очень может быть, только ты со своими новостями не по адресу. Этим я не занимаюсь.
— Я ее три месяца не видел, — сказал он. — Разошлись мы.
— В полиции расскажи.
— Не было у меня причин желать ей зла. У нее со мной все было честь по чести.
— Все это очень замечательно, — сказал я, — только такой товар здесь не принимают.
— Послушай. — Он еще на шаг подошел к постели. — Стадси говорил, ты — что надо. Поэтому я и пришел. Сделай…
— Как Стадси поживает? — спросив я. — С тех пор как он загремел в двадцать третьем, не то в двадцать четвертом, я ни разу его не видел.
— Он в порядке. С тобой хотел бы повидаться. На Сорок Девятой Западной кабак держит, «Клуб Чугунная Чушка» называется. Но, слушай, что ж они со мной-то делают? И вправду считают, что я убил, или же просто хотят еще и это на меня навесить?
Я покачал головой.
— Сказал бы, если б знал. Газетам не верь — я этим делом не занимаюсь. Спроси в полиции.
— Это было бы просто гениально. — Он снова улыбнулся нижней губой. — Просто умнейший поступок в моей жизни. Как раз ихний капитан три недели в больнице провалялся — поспорили мы с ним маленько. То-то бы ребята порадовались, если б я к ним заявился и начал вопросики задавать. Дубинки бы от счастья запрыгали. — Он поднял руку ладонью вверх. — Я к тебе без балды пришел. Стадси говорит, что с тобой можно без балды. Давай без балды.
— Я и так без балды. Если бы что знал, так уж…
Во входную дверь застучали. Три раза, резко, настойчиво. Стук еще не прекратился, а Морелли уже выхватил пистолет. Казалось, что глаза его задвигались во всяких направлениях одновременно. Из груди его вырвался какой-то металлический рык:
— Ну-у?
— Понятия не имею. — Я присел чуть повыше и кивнул на пистолет: — Тебе игру вести. — Пистолет был направлен мне точно в грудь. Я слышал биение пульса в ушах и чувствовал, что губы мои распухли. Я сказал: — Пожарной лестницы здесь нет, — и протянул левую руку к Норе, сидевшей на другом краю кровати.
В дверь снова забарабанили, и низкий голос сказал:
— Откройте. Полиция.
Нижняя губа Морелли наползла на верхнюю, под радужкой глаз показались белки.
— Ты, сука! — произнес он тихо, даже как бы с некоторым сожалением. Он слегка пошевелил ступнями, придавая себе больше устойчивости.
В замке лязгнул ключ.
Левой рукой я ударил Нору — она упала и прокатилась по полу. Подушка, которую я правой набросил на пистолет Морелли, казалась невесомой — она плыла по воздуху медленно, как бумажная салфетка. И не было в мире звука — ни до, ни после — оглушительней, чем выстрел из этого пистолета. Что-то ожгло мне левый бок, а я распластался на полу, ухватил Морелли за лодыжку и перевернулся на спину. Он повалился на меня и принялся лупить меня пистолетом по спине, пока я не высвободил руку и не начал, в свою очередь, лупить его, целя как можно ниже.
Вошли люди и растащили нас.
Чтобы привести в чувство Нору, понадобилось пять минут.
Она села, держась за щеку, и водила глазами по комнате, пока не увидела Морелли, который стоял между двумя полицейскими агентами с наручником на одной руке. Лицо у Морелли было не очень — фараоны немножко над ним поработали, не могли отказать себе в удовольствии. Нора гневно воззрилась на меня.
— Придурок чертов! — сказала она. — Зачем же было меня совсем вырубать? Я же знала, что ты его возьмешь, да только очень уж посмотреть хотелось.
Один из фараонов рассмеялся.
— Боже мой, — сказал он восхищенно. — Вот крепкая баба!
Она улыбнулась ему и встала. Когда она посмотрела на меня, улыбка сошла с ее лица.
— Ник, ты…
Я ответил, что, по-моему, это пустяки, и расстегнул то, что осталось от пижамы. Пуля Морелли прорыла канавку, дюйма четыре длиной, под левым соском. Оттуда текло много крови, но рана была неглубокая.
Морелли сказал:
— Жаль. Не повезло. Пару дюймов повыше — и все было бы как надо.
Фараон, который восхищался Норой, — высокий, рыжеватый, лет сорока восьми — пятидесяти, в сером костюме, сидевшем на нем не очень ладно, — ткнул Морелли ладонью в рот.
Кайзер, управляющий «Нормандии», сказал, что вызовет врача, и направился к телефону. Нора побежала в ванную за полотенцами.
Кайзер, управляющий «Нормандии», сказал, что вызовет врача, и направился к телефону. Нора побежала в ванную за полотенцами.
Я положил полотенце на рану и прилег.
— Суетиться не надо, я в порядке, подождем врача. Как же это вас сюда занесло?
Полицейский, который ударил Морелли, сказал:
— Да вот услыхали случайно, что тут образуется вроде как сборный пункт для семейства Винантов, адвоката его и всяких прочих. Вот мы и решили — посмотрим-ка за этим местечком, на случай, если он сам сюда заявится. А сегодня утром этот вот паренек — он тут для нас вроде как сторожил — увидел, как эта пташка сюда впорхнула. Он, стало быть, звонит нам, мы прихватываем с собой мистера Кайзера, поднимаемся — и считайте, что вам крупно повезло.
— Да, крупно повезло — а то еще, неровен час, и не подстрелили бы.
Он подозрительно посмотрел на меня. Глаза у него были светло-серые, водянистые.
— Этот типчик что — ваш дружок?
— В первый раз его вижу.
— Чего ему от вас надо было?
— Пришел сказать, что не убивал Вулф.
— А вам-то что?
— Да ничего.
— А он как думает?
— У него и спросите.
— Я у вас спрашиваю.
— Спрашивайте на здоровье.
— Ладно, спрошу о другом: вы намерены заявить, что он на вас покушался?
— На это тоже не могу сразу ответить. Возможно, это был только несчастный случай.
— Ладно. Времени у нас полно. Боюсь, придется задать вам побольше вопросов, чем мы предполагали. — Он обернулся к одному из своих спутников — всего их было четверо: — Мы эту хазу обыщем.
— Только с ордером, — сказал я ему.
— Вы так считаете? Давай, Энди. — И они начали обыск.
Пришел врач — невзрачный, хилый, гнусавый человечишка — посопел, покудахтал возле меня, остановил кровотечение, наложил повязку и поведал мне, что если я полежу пару дней, то никаких оснований для беспокойства не будет. Никто ничего ему не стал рассказывать. К Морелли его не подпустили. Ушел он еще более блеклым и пришибленным, чем пришел.
Рыжеватый полицейский вышел из гостиной, держа одну руку за спиной. Подождав, когда уйдет врач, он спросил:
— Разрешение на хранение оружия у вас есть?
— Нет.
— Тогда как насчет этого? — И он достал из-за спины тот самый пистолет, который я отобрал у Дороти Винант.
Мне нечего было сказать.
— Об акте Салливэна слыхали? — спросил он.
— Да.
— Значит, положение свое понимаете. Оружие ваше?
— Нет.
— Чье?
— Сразу не упомнишь.
Он положил пистолет в карман и сел на стул возле кровати.
— Послушайте, мистер Чарльз, — сказал он, — по-моему, мы оба делаем не то, что надо. Я с вами ссориться не хочу, да и вы на самом деле не хотите ссориться со мной. Вы, пожалуй, не очень-то здорово себя чувствуете из-за этой дырки в боку, так что пока не буду вас беспокоить, отдохните немного. Тогда, может, и потолкуем как следует.
— Спасибо, — сказал я, и сказал не кривя душой. — Мы купим чего-нибудь выпить.
— Разумеется, — сказала Нора и поднялась с краешка кровати.
Крупный рыжеватый человек проводил ее глазами, с серьезным видом покачал головой и не менее серьезно сказал:
— Ей-богу, сэр, вы счастливый человек. — Он протянул руку. — Меня зовут Гилд. Джон Гилд.
— Мое имя вы знаете. — Мы пожали друг другу руки.
Нора вернулась с подносом, на котором стояли сифон, бутылка виски и стаканы. Один из них она хотела дать Морелли, но Гилд остановил ее.
— Страшно любезно с вашей стороны, миссис Чарльз, но по закону арестованному можно давать алкоголь или наркотики только по предписанию врача. — Он посмотрел на меня. — Ведь так?
Я сказал, что так, и мы выпили.
Гилд поставил пустой стакан и встал.
— Придется мне взять эту пушку с собой, но об этом не тревожьтесь. Вот поправитесь, тогда и наговоримся вдоволь.
Он взял руку Норы и неловко над ней склонился. Надеюсь, вы не обиделись, что я тут про вас сказал, но я хотел сказать…
Нора умеет очень мило улыбаться. Ему она послала одну из милейших своих улыбок.
— Обиделась? Что вы, я была польщена.
Она проводила полицейских с арестованным до дверей. Кайзер ушел несколькими минутами раньше.
— Он очень мил, — сказала она, возвратившись. — Сильно болит?
— Нет.
— Это ведь я во всем виновата?
— Чепуха. Может, выпьем еще?
Она налила мне.
— Я бы сегодня на это дело не налегала.
— Не буду, — пообещал я. — Неплохо бы селедочки на завтрак. А теперь, когда наши беды, хоть и ненадолго, но, вроде бы, позади, пускай нам приведут нашу псину, стража нашего нерадивого. И попроси телефонистку ни с кем нас не соединять — а то еще газетчики понабегут.
— А что ты намерен сказать в полиции по поводу пистолета Дороти? Что-то ведь сказать придется.
— Пока не знаю.
— Пик, скажи мне — я очень глупо себя вела?
— В меру.
Она рассмеялась, обозвала меня греком паршивым и пошла звонить.
IX
Нора сказала:
— Тебе просто повыпендриваться захотелось. А зачем? Я же знаю, что от тебя пули отскакивают. Мне-то этого доказывать не нужно.
— Оттого что я встану, хуже не будет.
— А если хоть денек полежишь, тоже хуже не будет. Доктор сказал…
— Если бы он хоть что-то понимал, он бы себе насморк вылечил. — Я сел и спустил ноги на пол. Аста принялась щекотать их языком.
Нора принесла мне тапочки и халат.
— Ладно, железный человек, вставай, раз уж хочешь кровью ковер запачкать.
Я осторожно встал. В общем, все обстояло нормально — надо было только не слишком активно двигать левой рукой и держаться подальше от лап нашей Асты.
— Ну, подумай здраво, — сказал я. — Впутываться во все эти дела я не хотел и не хочу. Но много ли я выиграл от своего невмешательства? Теперь мне так просто из игры не выйти. Надо бы во всем разобраться.
— Давай уедем, — предложила она. — На Бермуды или в Гавану на недельку-другую, или обратно на Побережье.
— Все же в полиции надо что-то сказать насчет пистолета. А вдруг окажется, что это тот самый пистолет, из которого ее убили? Это они сейчас и выясняют, если уже не выяснили.
— Думаешь, это тот пистолет?
— Можно только гадать. Сегодня сходим к ним на обед и…
— Никуда мы не сходим. Совсем с ума сошел? Хочешь с кем-то повидаться — пусть сюда приходят.
— Это не одно и то же. — Я обнял ее. — А насчет этой царапины не беспокойся. Я в норме.
— Опять выпендриваешься, — сказала она. — Хочешь, чтобы все видели, какой ты герой — даже пуля не остановит.
— Не злобствуй.
— Буду злобствовать. Я не собираюсь, чтобы ты…
Я прикрыл ей рот ладонью.
— Я хочу видеть Йоргенсенов вместе, в домашней обстановке. Я хочу видеть Маколея, и хочу видеть Стадси Бэрка. На меня же со всех сторон давят. Хватит! А то тычут, как слепого щенка. Пора самому во всем разобраться.
— Ты ужасно упрямый, все-таки, — недовольно сказала она. — Пять часов только. Приляг, одеваться еще не пора.
Я пристроился на диване в гостиной. Мы послали за вечерними газетами. Выяснилось, что Морелли нанес мне две раны (это по сообщению одной газеты, а согласно другой — целых три), когда я пытался арестовать его за убийство Джулии Вулф, и что я при смерти — настолько при смерти, что ни навестить меня, ни переправить в больницу невозможно. Рядом с фотографией Морелли была помещена и моя — тринадцатилетней давности, в какой-то дурацкой шляпе. Я вспомнил, что так меня сфотографировали, когда я занимался взрывом на Уолл-стрит. Дополнительные сообщения по убийству Джулии Вулф были, по большей части, маловразумительны. Мы читали их, когда прибыла наша штатная гостьюшка, Дороти Винант.
Голос ее я услышал уже из передней, когда Нора открыла ей:
— Внизу не захотели передать вам, что это я. Пришлось тайком пробираться. Пожалуйста, не прогоняйте меня. Я могу помогать вам ходить за Ником. Я все буду делать. Нора, ну пожалуйста.
И только тут Нора смогла вставить:
— Заходи.
Дороти вошла и вытаращилась на меня.
— Но… но в газетах пишут, что вы…
— Я похож на умирающего? С тобой-то что приключилось?
Нижняя губа у нее распухла, в уголке был порез, на щеке — синяк, на другой — две царапины от ногтей, а глаза красные и припухшие.
— Мамочка избила, — сказала она. — Вот, смотрите. — Она сбросила пальто на пол, расстегнула платье, оторвав при этом пуговицу, вытащила руку из рукава, спустила платье и показала спину. На руке были темные синяки, а на спине — красные полосы крест-накрест. Она заплакала. — Видите?
Нора обняла ее.
— Бедненькая.
— За что она тебя избила? — спросил я.
Она отвернулась от Норы и опустилась на колени возле дивана. Подошла Аста и потрогала ее носом.
— Она решила что я… я пришла к вам рассказать про отца и Джулию Вулф. — Слова ее прерывались рыданиями. — Она затем и пришла сюда… выяснить… а вы ее убедили, что это не так. Вы… вы внушили ей… и мне тоже… что вам до всего этого дела нет… и все было хорошо, пока она не прочла в газетах… Тогда она поняла, что вы обманываете… что вы этим занимаетесь… И она избила меня… Хотела, чтобы я ей рассказала… что я сказала вам…