Ярится пламя, танцует и вьётся, плетёт вечные кружева. Точно так же плясало оно и в тот день, когда…
— Здравствуй, Отец Богов.
Старый Хрофт не поднял голову. Он узнал и голос, узнал и походку.
— Что ж, заходи, коль пришла, Гулльвейг. Гостьей будешь.
Великая ведьма, прародительница всего их племени, не изменилась. Да и как могла измениться та, чья суть — магия?
— Давно не виделись, бог Один, — Гулльвейг сбросила отороченный мехом плащ, оставшись в длинном белом платье, плотно облегавшем тонкий стан и высокую грудь. — Хорошо ли служит тебе мой меч?
— Спасибо, жаловаться не приходилось, — Старый Хрофт поднялся. — Прости, угощение у меня нынче простое. Всё больше своё, чем местные леса богаты.
Гулльвейг прошлась вокруг пляшущего пламени. За её спиной словно растекалась пронизанная золотыми искорками темнота, мягкая, обволакивающая, зовущая.
Старый Хрофт не глядел на гостью. И не притрагивался к выставленным яствам.
— Хорошо у тебя здесь, покойно. Не как в Асгарде, — гостья плыла, плыла, словно стягивая в тугой узел вокруг них всю темноту дома.
— В чём твоя нужда, Гулльвейг?
— Помнишь наш уговор, бог Один? Когда я отдала тебе свой талисман? Тот самый, что старше Валгаллы?
— Бог Один не забывает ничего. Если тебе нужна моя служба, исполню, как уговорились. Да и как могло быть иначе? Уж не решила ли ты, гостья, что Отец Дружин станет увиливать от собственного обещания?
— Когда-то владыке Асгарда случалось нарушать клятвы.
— Верно. И за это владыка Асгарда уже заплатил. Так что ж тебе нужно, Гулльвейг? Ты помогла мне в оный час, Мать Ведьм. Я готов помочь тебе.
— Тогда сделай то, о чём я прошу, — Гулльвейг склонилась к самому лицу сидевшего Одина, легонько коснулась седых волос. — Сделай то, о чём я толковала тебе тогда, отдавая талисман. Время пришло. Звёзды сошлись, и пославший меня напоминает о необходимом.
— Пославший тебя? Кто это? Великий дракон?
Улыбка на соблазнительных алых губах.
— Неважно, бог Один. Мы, Древние, должны помогать друг другу.
— Я готов, Гулльвейг.
— Ты неучтив, достойный хозяин.
— Я помню, как всё начиналось. Как ты пришла в Асгард. Как вела прельстительные речи о красоте и власти золота. Зачем, Гулльвейг? Ясно, ты исполняла волю пославшего тебя, но для чего? Какая цель? Эпохи родились и канули с того дня, нет больше ни асов, ни Асгарда, а мы с тобой всё живём, обломки сгинувшего времени.
— Такова воля судьбы.
— Быть может, — пожал плечами Старый Хрофт. — Я неучтив, это верно. Но я готов исполнить слово.
— Печально, — вздохнула Гулльвейг. — Я тогда помогла тебе, а ты бежал от меня так, словно я покусилась на твою невинность.
— Я не был верен Фригг, пока она была жива, Мать Ведьм, но сейчас я не изменю её памяти.
— Думаю, она предпочла бы обратное, — фыркнула гостья. — Но я скажу тебе так: когда в твою дверь постучится Истинный Маг по имени Хедин, не отворачивайся от него.
Отец Дружин пожал плечами и бросил в огонь ещё одно полено, взвилась целая стая пламенных искр.
— Это нетрудно сделать, Гулльвейг. Если, конечно, он таки постучится. Или я должен сам отыскать его?
— Нет, бог Один. Ты ничего никому не должен — кроме меня.
— Обнадёживает, Гулльвейг.
— Конечно. Я всегда дарю надежду. Разве не так? Разве твой золотой меч не достаточное доказательство?
— Твою просьбу исполнить легко, — повторил Отец Богов, уклоняясь от прямого ответа. — Мне даже неловко. Ты отдала мне действительно могущественную вещь, а я…
— Вещи мертвы, бог Один. Кому, как не тебе, знать это. Просто вы, мужчины, так любите красивые игрушки… даже если вы проживёте века и века, внутри вы всё равно мальчишки. Иногда мне даже завидно. Хотела бы я… становиться такой… — она улыбнулась, — такой простой. Чтобы целью становилась бы разукрашенная рунами и чарами железка, лучше других способная рубить другие железки.
— Ты всегда умела красно говорить, Гулльвейг. Но всё-таки просьба твоя… кроме неё, ничего? Ничего больше? Не отказывать от дома молодому магу Хедину?
— И отвечать на его вопросы, — улыбнулась Гулльвейг. — На все. Какие б он ни задал.
— Нетрудное дело…
— Что-то повторяешься ты, Отец Богов, — лукаво сощурилась гостья. — Замышляешь чего-то? Не бойся, никто тебя не обманывает. Клятва твоя исполнена будет, слово даю.
— Не люблю я таких клятв, — как бы с раздражением проворчал Старый Хрофт. — Ты мне — талисман, а я тебе… Попросила б тоже какую диковинку добыть!
— Разве что меч Ямерта, — звонко рассмеялась Гулльвейг. — Не бойся, шучу. Мне эти игрушки без надобности.
— Ишь, гордая, — хмыкнул Старый Хрофт. — Меч Ямерта ей без надобности! Может, ты ещё и знаешь, где его добыть? И как?
— Знаю, — пожала плечами Гулльвейг. — Но мне он не нужен. Да и тебе тоже.
— А может, я это сам решу?
— Ох, бог Один, бог Один! Пропадёшь ты без женского пригляда. Затеешь какое-нибудь безумство и пропадёшь.
— Уж не станешь ли ты плакать, Гулльвейг?
— Может, и стану, откуда ты знаешь?
— Ничего я уже не знаю и знать не хочу, — махнул рукой Старый Хрофт. — Просьбу твою исполню, мага Хедина — приму, если он только сам назад не повернёт.
— А ты его испытай, — медовым голоском посоветовала Гулльвейг.
— И это нетрудно. Однако, гостья дорогая, скажи, зачем всё-таки…
— Не нужно тебе знать этого, бог Один, владыка мой. Волю мою ты обещал исполнить, вопросов не задавая.
— Обещал, — вздохнул Старый Хрофт. — Будь по-твоему.
— Вот и хорошо, — тьма сгустилась, окутав Гулльвейг словно плащом. — Прощай, Отец Богов, не скоро свидимся. Недосуг мне будет, дел уж слишком много. Большие дела затеваются, дела невиданные, но ты меня в них не ищи. Не там я буду.
— А где же? — не удержался Один.
— Ах, Отец Дружин, Отец Дружин! У Матери Ведьм своего начатого хватает. А боги, маги, восстания, войны — это ваши, мужские, забавы. Кончатся они в один прекрасный день, и миром займёмся мы, ведьмы. На наши плечи ляжет всё.
— Не могу дождаться, — съязвил Старый Хрофт.
— Ждать и впрямь долгонько придётся, — легко согласилась гостья. — Но что для нас с тобой время, друг мой?
«Какой я тебе друг?» — едва не брякнул Отец Дружин.
— Всё равно, — сказал он вслух. — Помня тебя в Асгарде, Гулльвейг, поневоле задумаешься.
— Что ж, тогда помогу, — она наклонилась к уху Отца Богов, быстро и горячо зашептала:
— Будут войны, будут походы и битвы. Пламя повсюду, огонь, смерть, как положено от века. Мать Ведьм видит и знает. Видит, как расступятся стены мира, как войдёт сквозь них чернота, что не чернота, и ночь, что не ночь, но Мать Ведьм останется незримой. Не стоит искать её и призывать, ибо справитесь без меня. И тебе лучше обо мне забыть, бог Один, пока не настанет час, пока не изменится мир, пока не прогремит по всему сущему и несущему гибель богов, великая, настоящая. Никто не поможет вам, кроме лишь вашего разума, а я, Мать Ведьм, займусь извечно женским: буду готовиться принять роды.
— Чьи?
— Нового мира, конечно же, — её губы слегка коснулись виска Старого Хрофта. — Если не удастся мужам, настанет черёд жён. Но не на поле битвы.
— Загадки, Гулльвейг, загадки…
— Таковы уж мы, ведьмы. Обожаем говорить загадками. Ну, прощай, бог Один. Мы увидимся. Хоть и не скоро. Да! Чуть не забыла. О Фенрире я позаботилась. Твой названый племянник в безопасности, Отец Дружин.
И она исчезла.
(Комментарий Хедина: никогда я не слышал от Старого Хрофта об этой встрече с загадочной Гулльвейг. Сам я этой особе никогда не придавал значения — в Упорядоченном преизрядно древних сил, Молодые Боги истребили их без числа, но и осталось немало. С иными мы оказывались в союзе, иные, окончательно обезумев, выступали против нас, иные оказывались в заложниках у сил молодых и дерзких, вроде так называемых «Безумных Богов», кого пришлось давить Гильдии Боевых Магов; иные так и оставались сами по себе, ни нашим, ни вашим; их не трогали ни мы, ни наши противники.
Прародительница ведьм, основоположница женской магии — но при этом никогда ни во что не вмешивавшаяся открыто. Загадочные сущности вроде Лунного Зверя всегда интересовали меня гораздо больше. Однако, перечитав эти строки Старого Хрофта, я невольно подумал, что эту самую Гулльвейг неплохо бы отыскать. Потому что уж больно всё это смахивало на заговор. Самый настоящий заговор, ну или чей-то «план» с большой буквы.
Не привык становиться мелкой тавлейной фигуркой в чьих бы то ни было руках.
Не привык становиться мелкой тавлейной фигуркой в чьих бы то ни было руках.
Добавлено уже совсем на полях страницы, всё той же рукою Хедина:
Гулльвейг скрылась, подмастерья не могут отыскать никаких её следов.
Ещё дальше, иным пером и другими чернилами: Специально вернулся к рукописи Хрофта — Гулльвейг нет нигде. Множество лет так называемая «мать ведьм» никак и ничем себя не проявляет. Она не в союзе с козлоногими, она не в союзе с Дальними. Она сама по себе и так запряталась, что не вдруг отыщешь. Подмастерья требуются в иных местах, поиски прекращаем.)
IX
Была весна. Старый Хрофт ненавидел весну. Ненавидел всем сердцем, потому что помнил, как оно было, когда отступали снега и Большой Хьёрвард оживал, дружно сбрасывая ледяные оковы. Радовались асиньи и асы, радовались эйнхерии, на время забывая даже о ратных забавах. Слейпнир весело нёсся сквозь легкие облака, и даже сумрачные гримтурсены на краткий срок забывали о собственной воинственности.
Сейчас, когда в Восточном Хьёрварде, у Живых Скал, вновь журчали бесчисленные ручейки, а мелкая лесная нелюдь пела и плясала, Старый Хрофт мрачно сидел внутри дома, заперев дверь на засов. Очаг пылал так, словно на дворе стояла лютая зима, а бог Один пил хмельную брагу, забывая утереть усы и бороду.
Весной, когда всё возвращалось к жизни, осознание вечной потери становилось почти нестерпимым.
Что делать, как жить с кровавой раной вместо памяти?
Отец Дружин видел молодого мага. Он шёл медленно и осторожно, Живые Скалы могут напугать даже Истинных. Нет, не потому, что с самими чародеями со Столпа Титанов что-то может случиться, но оттого, что кто-то, кроме них, оказался в силах сотворить подобное.
Маг Хедин явился один. До Старого Хрофта доходили слухи, что с его учеником — Флавием, верно? — приключилось что-то нехорошее.
А Истинный-то — колеблется. Чувствует, что переступает не просто через порог. Что ж, Отец Дружин помнит слова Гулльвейг.
Стучит.
— Кого тут принесло?
— Досточтимый Хрофт?
— Он самый. А что надо у меня Истинному магу?
Он изменился, этот Хедин. Время не властно — до срока — над его племенем, однако они позволяют себе стареть, как давно уже понял Отец Дружин, просто меняя внешний облик. Наверное, для солидности.
Волосы до плеч, густые брови, резкая линия скул. То же лицо, что тогда, на ярмарке. Простая одежда, никакого оружия. Правда, многовато перстней на пальцах и талисманов.
(Комментарий Хедина: да, всё наше Поколение проходило тогда через увлечение всякими магическими игрушками…)
— Знания, могущественный Хрофт.
— Льстишь, чародей, и льстишь неумело. Иди отсюда. Дверь у тебя за спиной.
Не уходит, однако в лице что-то дрогнуло.
— Я говорю правду, достойный Хрофт.
— А я отвечаю — ты даром тратишь красивые слова, достойный Хедин.
— Слова в разговоре двоих не могут потратиться даром. Так я войду?
— Нет, ты не войдёшь. Тебе нет места возле моего огня. Ступай обратно, в Замок Всех Древних.
— С каких же это пор хозяин стал отказывать усталому путнику в приюте?
— Послушай, маг. На улице — весна, пришло тепло. Тебе не составит труда устроить свой собственный приют, достаточно лишь сотворить пару-тройку заклинаний. Разве не так?
— Может, и так, — маг Хедин шагнул к скамье, но сесть не осмелился. — Конечно, Хрофт, мне не составит труда воздвигнуть здесь дворец. Но я явился говорить с тобою, а не пререкаться. Отчего ты гонишь меня? Твои честность, прямота и открытость давно уже легенда.
— Вот именно потому, что я честен, прям и открыт, я и гоню тебя, маг. Мы не одной крови, между нами — бездны времени. Вы явились на готовенькое, играть, радоваться и забавляться. Прости, но детские игры — не для меня.
— Мы? Явились на готовенькое? — искренне возмутился Хедин. — Как может «явиться на готовенькое» Великий Предел? Как можно назвать «детскими играми» великую борьбу добра и зла, творения — и разрушения? О чём ты, почтенный Хрофт?
Он шёл прямиком в ловушку, молодой и горячий маг Хедин, ещё не сделавшийся холодным и рассудочным Хедином Познавшим Тьму.
(Комментарий Хедина: в ловушку тогда у нас топал Старый Хрофт, и куда более прямым путём! Я сразу понял, куда он клонит, и быстро составил (зачёркнуто) так что не составило особого труда ему подыграть.)
Отец Дружин протянул руки к огню, словно замерзая.
— Скажи, маг Хедин, зачем ты здесь? Только скажи правду. Тебе нет нужды хитрить.
— Знания, — пожал плечами молодой чародей. — Великий Предел только тогда именно Предел и именно Великий, когда вбирает в себя всё доступное. Магия не может пребывать безнадзорной. Текучее, неупорядоченное — всё собирается злом. Две твердыни в этом мире — тёмная и светлая, и очень жаль, что тьма досталась злу.
— Какие две твердыни, маг? Кому они принадлежат? Почему тьма досталась злу?
— На вопросы твои, достойный Хрофт, ответить легко, — Хедин напоказ пожал плечами, но Старый Хрофт видел — глубоко внутри Истинного Мага гнездилась неуверенность. Он пришёл, потому что старые пути завели его в тупик, он пытался отыскать новые. Дело оставалось за малым — направить его туда, куда требовала месть Хрофта.
— Твердыня света — это Обетованное, удел Молодых Богов. Оттуда исходят порядок и добро. Твердыня зла… — он чуть замялся, — это тьма. На Дне Миров, в сопредельных областях, где нет света и, следовательно, нет настоящей жизни. Страшный Кипящий Котёл питает те места, даруя им подобие… движения, скажем так.
— Отчего ж тогда не уничтожить эту «твердыню зла»? — усмехнулся Старый Хрофт. Он не сомневался, что молодой маг заговорит про равновесие. И не ошибся.
— Великие весы не потерпят исчезновения одного из первоначал, к сожалению. Нам приходится терпеть тьму, но злу мы противостоять можем. И всё живое, смертные и бессмертные, люди и эльфы, гномы и драконы, кобольды и демоны, коим нет числа, — все мы принимаем одну из сторон. Их только две, как лишь две стороны есть у Великого Предела.
— Две стороны вашего предела? И это всё? Больше ничего? В огромном мире?
— Да, — кивнул маг. — Это так. Много цветов, но всё сводится к двум. Белому и чёрному. Великие противоположности, жизнь и смерть. День и ночь. И так далее, почтенный Хрофт, и так далее.
— Зачем тебе тогда мои знания, маг? Тем более что ты не уверен, откуда они взялись. Да полноте, ты ведь небось и не знаешь, кто я таков?
— В мире множество тайн, — напустил на себя вид бывалого знатока Истинный Маг. — Некоторые надо разгадать во что бы то ни стало, некоторые могут подождать. Не стану терзать тебя ненужным любопытством, достойный Хрофт.
— Что ж, и на том спасибо, — буркнул Отец Дружин.
— Я заходил на сторону Тьмы, оставаясь верен Свету, — напыщенно продолжал молодой маг.
— Кому ты там верен, мне неважно, — Старый Хрофт взглянул на прямого, выпятившего грудь чародея, так и застывшего подле двери. — А важно то, что станется с того, коль я поделюсь с тобою тем, что знаю.
— Что станется? — не понял маг.
— С тобой. С твоим Поколением. С другими. Или ты собираешься просто упрятать всё, что удастся узнать, под спуд?
— Под спуд? О, нет, конечно. Великий Предел не неподвижен и не неизменен, он вечно колеблется, приводя к равновесию силы. Нужны самые разные заклятия, и потому…
— То есть примерно как кузнецу нужны инструменты, — усмехнулся Старый Хрофт. Он знал ответ.
— Можно сказать и так, — пожал плечами молодой маг. — Но главное — в преумножении магии, в расширении границы познанного. Могущество наше…
— Чьё? — жёстко перебил Отец Дружин. — Истинных Магов? Молодых Богов? Кого-то ещё?
— Всеобщее, — не моргнул глазом Хедин. — Всеобщее могущество всех, кто живёт в Упорядоченном.
— Так не бывает, — тяжело сказало Хрофт. — «Все» не могут оказаться «могущественны». Есть сильные и слабые. Есть властолюбцы и есть те, что превыше всего ставят скромность. Есть алчные и ненасытные — и те, кто едва ускользает от цепких лап голода и холода. Что ты имеешь в виду, Истинный? Кому будет прок с твоих заклинаний?
— Говорю же, всем! Так или иначе, но всем. Могущество Великого Предела служит благу всего живого. Быть может, не моментально, не каждому в единый миг, но…
— В том-то и дело. Не моментально и не каждому. А когда-нибудь потом.
Истинный Маг пожал плечами.
— Только солнца светят всем одинаково. Но даже и они где-то благословение, а где-то проклятие.
— А Великий Предел, значит, нет?
— Великий Предел нет.
— Ты не сможешь это доказать, маг.
— Разве нужно доказывать, что свет отличается от тьмы, а красное — скажем, от синего или зелёного?