Он вломился в нашу квартиру без стука, впопыхах наступил на машинку, которую Мася оставил в прихожей, и вкатился на ней в гостиную, как на роликовом коньке. Эффектное вторжение капитана в наше мирное жилище я отследила краем глаза и не сразу присоединилась к аплодисментам, которыми наградили второго в истории – после дяди Степы – милицейского конькобежца Колян с Масяней. Я поспешно вытерла мокрые руки полотенцем, прошла в комнату и вопросительно уставилась на Лазарчука, который беспрепятственно домчал на игрушечной машине до дивана и очень удачно на него упал.
– Извиняюсь, если я не вовремя, – буркнул Серега, сообразив, что вломился и без предупреждения, и без разрешения.
– Мы тебе всегда рады! – успокоил его Колян.
Лазарчук, на лице которого особой радости не замечалось, признательно кивнул ему и перевел взгляд на меня. Взгляд был откровенно затравленный.
– Что еще? – спросила я, сообразив, что у Сереги случилась какая-то новая неприятность.
– Она отказывается возвращаться домой! – в отчаянии воскликнул Лазарчук и в сердцах бухнул кулаком по дивану, что, впрочем, не произвело на диван никакого впечатления. На меня, признаться, тоже. – Бабушка Татьяна Батьковна категорически не желает ехать в Бураховскую, не повидав хворого Сергея Петровича!
– Это еще кто такой? – спросил Колян.
– Это я! – выкрикнул Лазарчук, после чего зажмурился и рухнул в подушки.
Вид у него при этом сделался действительно весьма и весьма нездоровым.
– А чем ты болен? – забеспокоился мой муж.
Лазарчук открыл один глаз и посмотрел на меня.
– Рожей, – вынужденно призналась я.
На Серегину рожу в этот момент стоило посмотреть!
– Давай специально для бабули Лариной устроим спектакль, – быстро сказала я, чтобы превратить стремительно назревающие разборки в конструктивную беседу. – Найдем среди пациентов инфекционной больницы подходящего старичка, ангажируем его и представим Татьяне как Сергея Петровича Лазарчука. Пообщаться плотно они все равно не смогут, в инфекционке посещения запрещены, «дедушка Сережа» бабушке Тане в лучшем случае ручкой в окошко помашет и головушкой приветливо покивает. А Татьяна Батьковна успокоится и тихо-мирно уедет в свою родную Бураховскую!
– План хороший, но ничего не получится, – мрачно сказал Лазарчук, вынырнув из диванных подушек. – Поздно! К сожалению, я уже сказал Татьяне Батьковне, что Сергей Петрович Лазарчук после долгой и продолжительной болезни скончался!
Тихо ахнул Колян.
– Так это же замечательно! Отлично придумано! – похвалила я изобретательного капитана. – Теперь-то бабушка Таня не будет настаивать на визите в больницу!
– Да, в больницу она больше не просится, – желчно подтвердил Лазарчук. – Зато теперь она желает проводить покойного деда Сережу в последний путь и в высшей степени настойчиво просится на его похороны! Не хочет уезжать, не порыдав на его могилке!
Тут мы с Коляном ахнули дуэтом.
– М-да… – Я немного подумала и решила: – Значит, делать нечего. Чтобы спровадить восвояси бабушку Ларину, придется нам тебя похоронить!
– Заживо?! – ужаснулся Колян.
– Зачем заживо? Замертво! – сказала я.
– Так мы убивать Серегу будем, что ли?! – Муж смотрел на меня с ужасом.
– Честно говоря, мне нравится ход твоих мыслей, – призналась я, пристально взглянув на неприятно удивленного Лазарчука. – Убить дурака действительно очень хочется! Сам вляпался в романтическую любовную историю, сам превратил ее в трагедию… Однако по старой дружбе мы Сергея Петровича пожалеем, в могилу загонять не станем. Похороним кого-нибудь другого.
– Есть кандидатура! – нехорошо оживился Колян. – У нас в газете имеется такой Миша Брюшкин, фотограф, он вечно приносит кошмарно плохие снимки – мутные, пересвеченные, с заваленным горизонтом, а мне их обрабатывать приходится! Надоело до смерти! Давайте Мишку убьем, если у вас никого другого на примете нету?
– Убивать мы никого не будем, задействуем готового покойника, – сказала я. – Серега, ты можешь по своим милицейским каналам выяснить, не планируются ли в ближайшее время похороны какого-нибудь старичка по имени Сергей?
– Я это без всяких ментовских каналов узнаю, в муниципальном предприятии «Память» – это при городском кладбище контора такая, – взбодрился Лазарчук. – Только почему тебе обязательно Сергей нужен? Приведем бабулю Ларину на похороны первого попавшегося старца – и все дела!
Я покачала головой:
– Представь, что хоронить будут какого-нибудь Василия или Григория. Будет несколько странно, если мы притащимся с венком, на котором будет написано: «Дорогому Сергею от Татьяны!»
– Ладно, я попробую подыскать Сергея, – признав мою правоту, неохотно согласился Лазарчук.
– И постарайся, чтобы он был более или менее известной личностью! – Я поставила еще одно условие: – Крайне желательно, чтобы похороны были пышными и многолюдными, чтобы мы могли затеряться в толпе. Иначе кто-нибудь из безутешных родственников непременно поинтересуется, кем мы приходились усопшему. Представляешь, как будет скомпрометирован ни в чем не повинный покойник, если Татьяна ничтоже сумняшеся назовется его возлюбленной?
– Репутация постороннего дедушки будет погублена безвозвратно! – кивнул Колян. – Трудновато будет после этого оправдаться человеку, который уснул вечным сном!
– Спокойной ночи! – услышав про сон, громко сказал вежливый Масяня.
Лазарчук истерически захохотал и удалился из нашего гостеприимного дома, вытирая слезы и нервно икая.
– Ты думаешь, с Серегой все будет нормально? – тихо спросил меня Колян, провожая друга обеспокоенным взглядом.
– Жив будет! – пожав плечами, ответила я.
Глава 9
Лазарчук позвонил утром, в половине девятого. Я как раз тряслась в троллейбусе, направляясь на работу, когда запел мой телефон.
– Чего надо? – не узнав входящий номер, с подозрением спросила я.
Вопреки моим опасениям, звонил не очередной юный вымогатель, а Серега.
– Чего-чего! Радостью поделиться! – весело ответил он на мой вопрос. – Слышь, Ленка, похоже, кончилась моя черная полоса, началась белая-белая! Как тапки!
– Какие тапки? – не поняла я.
– Говорю же, белые! Которые в самый последний путь обувают! – непонятно ликовал Лазарчук. – Повезло мне просто сказочно, нашелся-таки дублер!
– Какой дублер?! – в переполненном транспорте было душно, моим мозгам не хватало кислорода, и я отчаянно тупила.
– Ты забыла, что ли? И. о. дедушки Сергея Петровича! – напомнил Серега. – В точности, как заказывали: вполне приличный покойник преклонных лет, да еще популярный человек, композитор, так что хоронить его будут пышно.
– Он твой тезка, тоже Сергей?
– Не совсем, он Семен, но тоже Петрович! – Лазарчук чуток умерил радость в голосе и с легким беспокойством спросил: – Сойдет ведь Семен за Сергея, да? Или нет?
– Запросто сойдет! – успокоила я приятеля. – Мы замнем ленточку на венке, чтобы «Се» осталось на виду, а «мен» в складочку спряталось, и все дела! Кстати, а как полное ФИО твоего дублера?
– Семен Петрович Скоробогатиков, – отрапортовал Лазарчук. – И представляешь, какая еще удача? Он не от старости скончался, а попал под поезд, и хоронить его будут в закрытом гробу!
– Какую же удачу ты в этом видишь? И для кого? – удивилась я.
– Ну как же! Наш-то Сергей Петрович, по твоей версии, скончался от инфекционного заболевания, которое должно было обезобразить его благородные черты! – напомнил Серега. – Так что очень удачно, что лица покойного Татьяна Батьковна не увидит!
Он довольно хмыкнул и перешел на деловитую скороговорку:
– Похороны в одиннадцать, ты будешь?
– Композитор, говоришь? – повторила я. – Постараюсь прибыть.
Закончив разговор с Лазарчуком, я позвонила Ирке, оторвала ее от утреннего кофепития с плюшками и потребовала, чтобы подружка взяла ручку, блокнот и записала телефон нашего главного редактора.
– Как только дожуешь булку, сразу же позвонишь Мамаю, – велела я азартно чавкающей обжоре. – Скажешь, что ты из Департамента культуры, и поинтересуешься, будет ли наша телекомпания освещать торжественное мероприятие – прощание граждан с выдающимся сыном Кубани, видным деятелем культуры, композитором Семеном Петровичем Скоробогатиковым.
– Ты в самом деле думаешь, что мне это интересно? – простодушно удивилась Ирка.
– Еще как интересно! – уверенно сказала я и вкратце объяснила подружке интригу.
– Класс! – выслушав меня, восхитилась она. – Выходит, мы вроде как репетируем похороны нашего дорогого Лазарчука? Да, это шоу я пропустить не хочу. Когда и где встречаемся?
– В одиннадцать часов на городском кладбище, – ответила я. – Если, конечно, ты не забудешь позвонить Мамаю.
– В одиннадцать часов на городском кладбище, – ответила я. – Если, конечно, ты не забудешь позвонить Мамаю.
Ирка ничего не забыла, исполнила мой наказ в точности. Наш главред чрезвычайно уважительно относится к властям предержащим, ему даже прямых приказов не надо, довольно одного деликатного пожелания. Как и следовало ожидать, после звонка «из департамента» он моментально отрядил съемочную группу на освещение общественно значимого печального мероприятия. Правда, это задание первоначально досталось не нам с Вадиком, а Женьке с Наташей, но мы с ними поменялись. Коллеги с радостной готовностью уступили нам путевку на кладбище и поехали на кондитерскую фабрику снимать открытие новой вафельной линии. Мой оператор был состоявшимся бартером ужасно недоволен.
– В кои-то веки нам с тобой досталось что-то приличное! – сердито ворчал он по дороге на погост. – Не кровавое ЧП на вокзале! Не массовый падеж бройлеров на птицефабрике! Не торжественная установка новых помойных баков, закупленных мэрией на средства добрых спонсоров! Не приобретение тубдиспансером современного флюорографического аппарата! Презентация вафельной линии, надо же, прелесть-то какая! Небось и дегустация будет, и еще с собой вафель дадут! Жуй – не хочу! И от такой приятной и полезной съемки ты отказываешься в пользу похорон?!
– Ну извини, – примирительно сказала я. – Понимаешь, мне очень надо попасть на эти похороны. А вафель я тебе сама куплю, обещаю. Хоть целый килограмм!
– Лучше целых два, и обязательно со сливочной начинкой! – вредничая, сказал мой напарник.
Он выглянул в окошко, оглядывая длинный караван автомобилей, медленно втягивающихся в ворота кладбища, присвистнул и вполне миролюбиво сказал:
– А тут серьезное мероприятие планируется, персон на двести как минимум!
Я тоже высунулась в окошко, высматривая в веренице машин «Опель» Лазарчука.
– Скажи, а мы только процесс захоронения снимаем или еще и на поминки пойдем? – невинным тоном поинтересовался Вадик. – Ты не знаешь, кстати, где ритуальный обед будет? Наверное, в каком-то хорошем ресторане…
– Уймись, желудок! – строго сказала я. – Прекрати разговоры о еде и сделай приличествующее случаю печальное лицо!
– Не получается! – пожаловался напарник.
– Ничего, сейчас получится! – пообещала я и с силой наступила ему на ногу.
В результате Вадик вылез из машины со слезами на глазах и болезненно перекошенной физиономией. Я тоже не улыбалась, потому что напарник не сильно, но обидно стукнул меня по голове микрофоном. В общем мы отлично вписались в толпу скорбящих.
– Ты снимай все подряд, а я тут кое с кем встретиться должна! – сказала я Вадику, высмотрев на фланге Ирку и Татьяну Ларину.
Обе были в черном и издали походили на пару разнопородных насекомых: высокая сухощавая Татьяна напоминала сверчка, а круглая Ирка рядом с ней смахивала на навозного жука. Я не преминула ей об этом сказать, но из деликатности употребила синонимичное название насекомого:
– Ирка, в этом платье ты похожа на скарабея!
– Мы обе скорбим, – по-своему услышала меня подружка.
Она показала пальцем на венок, который придерживала Татьяна. Плетенка из искусственных еловых веток, густо усеянных разлапистыми бумажными цветами, была перевита черным крепом с золотым тиснением. На ленте, искусно смятой по моему совету, читалось: «Дорогому Се… Петровичу от друзей. Будем помнить!»
– Точно, я этого никогда не забуду! – пробормотала я, усилием воли сдерживая усмешку.
Ирка, услышав мои слова, закивала. Физиономия у нее была кислая и надутая, как будто подружка сунула в рот лимон и еще не прожевала, а глаза искрились весельем.
– А где наш капитан? – спросила я.
– Сам не смог прийти, попросил меня, – тихо ответила Ирка. – Сказал, слишком сильное это для него испытание. Ты же понимаешь, покойник ему не чужой!
– Это большое испытание для всех нас, – скорбно сказала я, покосившись на Татьяну. – Сегодня мы провожаем в последний путь нашего доброго друга, Сергея Петровича Лазарчука!
В этот момент над холмистой равниной погоста понесся усиленный мегафоном бархатный баритон:
– Сегодня мы провожаем в последний путь замечательного человека, гражданина, патриота Кубани, видного деятеля культуры, замечательного композитора Се…
– О-о-о! – громко взвыла Ирка, заглушая тоскливым коровьим ревом настоящее ФИО усопшего.
– Крепитесь, Ирочка! – сочувственно сказала ей Татьяна.
– Человек удивительной судьбы, редкой силы духа и большого таланта, Се…
– У-у-у! – возрыдала я.
– Крепитесь, Леночка! – призвала и меня бабуля Ларина.
На нас оглядывались. Ирка незаметно дернула меня за рукав, я умерила рев и превратила его в тихий жалобный скулеж, который не мешал нам обеим чутко прислушиваться к словам оратора, которого, как на грех, точно прорвало.
– Богатое творческое наследие, множество благородных поступков и добрых деяний, вся жизнь Се…
– А-а-а! – дуэтом заголосили мы с Иркой.
– Девочки, милые, я вижу, вам никак не выдержать всю церемонию до конца! – пожалела нас добрая бабушка Татьяна. – Может быть, вы уже потихоньку пойдете, а я останусь и прощусь с Сергеем Петровичем за всех нас?
– Нет, лучше я останусь и прощусь за всех! – деловито возразила я, перестав шумно рыдать. – А вы, пожалуйста, уведите отсюда Ирочку! Я смотрю, ей совсем плохо, она уже и на ногах не держится!
Тут, чтобы дело не расходилось со словами, я незаметно пнула Ирку в каблук, подружка пошатнулась, потеряла равновесие и тяжело повисла на плече Татьяны.
– Да, конечно, я помогу! – растерянно откликнулась доверчивая старуха. – Но как же венок? И земельку бы в могилу бросить, троекратно, как положено…
– Я брошу за троих, и веночек оттарабаню, – пообещала я, подталкивая и разворачивая неповоротливую Ирку. – Идите, идите! У аптеки остановитесь, валерианочки купите и выпейте!
– На брудершафт! – откликнулась Ирка каким-то подозрительным квохчущим голосом.
Я всерьез опасалась, что несдержанная подружка разразится гулким демоническим хохотом, и надеялась только на то, что это неуместное веселье удастся выдать за истерику.
Дамы неторопливо удалились – хрупкая Татьяна трогательно поддерживала дородную Ирку, а та трясла головой и жутко гримасничала, усиленно сдерживая смех. Узкий проезд между кварталами кладбища был тесно уставлен дорогими автомобилями, и за китовьей тушей джипа я потеряла наших с Лазарчуком подруг из виду. Свою простенькую «шестерку» Ирка припарковала где-то в отдалении.
– Лен, прости меня! – виновато сказал Вадик, которого я вытащила из толпы за рукав. – Я же не знал, что у тебя тут что-то личное. Ты была хорошо знакома с усопшим, да?
Сообразив, что мой жалостливый напарник видел и слышал, как мы с Иркой рыдали, точно две белуги, над гробом чужого старичка, я уклончиво сказала:
– Кто же не знает песен на музыку Семена Скоробогатикова?
– Я не знаю, – честно признался Вадик. – Напой что-нибудь, а?
– В другой раз! – отговорилась я, не имея решительно никакого представления о творчестве уважаемого Семена Петровича.
– Сейчас! – уперся капризный оператор. Он остановился и даже топнул ногой. – Сейчас же! Я стыжусь своей неосведомленности!
Я испытующе поглядела на напарника и вздохнула, покоряясь. По Вадику было видно, что он от меня не отстанет, будет неутомимо требовать заполнить досадный пробел в его эрудиции. Я огляделась, решила, что мы достаточно удалились от толпы скорбящих, откашлялась и фальшиво напела первое, что пришло в голову:
– Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки велика-ая Ру-у-усь!
– Да здравствует созданный волей народной великий, могучий Сове-етский Союз! – с готовностью подхватил Вадик.
– Никак партайгеноссе хоронят? – мотнув в сторону толпы у открытой могилы нечесаной кудлатой головой, спросил товарища-собутыльника бомж Борик, уютно устроившийся в поросшей травушкой-муравушкой расщелине между двумя могильными плитами. И, не дожидаясь ответа, присоединил дурной голос к слаженному дуэту:
– Сла-а-авься, отечество! На-а-аше свободное!
Приятель Борика, давно и основательно не мытый бродяга Леша, поднял лохматую голову над скамейкой, окинул увлажнившимся взором просторы отечества, густо уставленные покосившимися крестами и тотально свободные от жизни, и растроганно заблажил:
– Дружбы народов надежный оплот!
С дружбой народов на кладбище и впрямь был полный порядок, на обелисках, между которыми устроился Борик, мирно соседствовали фамилии Горгипидзе и Рабинович.
От полноты чувств Леша подпрыгнул сидя, и подгнившая лавочка, являющаяся недостаточно надежным оплотом, с треском переломилась, уронив певца в могучую кладбищенскую крапиву, так что вместо прочувствованных строк про партию Ленина и торжество коммунизма из кусачей зелени понеслась жутко матерная антисоветчина.