Инна Семеновна тихо остолбенела, постояла и, придя в себя, нерешительно распорядилась:
– А вы… все-таки с ним побеседуйте о дисциплине… когда придет.
– Будьте спокойны…
Лена не жалела, что Лерка остался. Только думала, что он не придет. Но, когда затихли голоса и стрекот моторов, Лерка постучал в фанерную дверь, услышал Ленино «да» и возник на пороге.
Был он в голубой рубашке с подвернутыми рукавами и черных отутюженных брюках. Наверно, первый раз достал их из чемодана, собираясь на остров.
«Сразу и не узнаешь, – подумала Лена. – Какой кавалер!»
Лерка молчал и темными глазами спрашивал: «Ну вот, пришел. Что надо?»
– Иди, садись.
Лерка сел на табуретку и стал смотреть, как на окне качается марлевая занавеска.
Нужно было говорить о дисциплине. О том, что драться нельзя. О том, что правильно его не взяли на остров.
Лена вздохнула и закрыла книгу.
– Зря дуешься, – сказала она. – Думаешь, это я наябедничала про драку? Ничего подобного…
Кажется, Лерка растерялся. Немножко. Он заморгал, удивленно взглянул на вожатую, но тут же снова отвернулся к окну.
– Нет… Ничего я не думаю. Это, наверно, Рыбина всем раззвонила…
– Ну вот. А я ни при чем. А в общем-то сам ты виноват…
Лерка смотрел спокойно и серьезно.
– Я и не хотел ехать. Я уже два раза там был.
«А оделся», – подумала Лена.
Лерка сказал без улыбки:
– Они думают, что они там робинзоны… Это мы здесь робинзоны. Одни остались.
Смотри-ка ты! Лене понравилась такая ловкая мысль. Она отложила книгу и села.
– А ты читал книгу про Робинзона?
– Три раза, – сказал он, снова глядя на занавеску. Лена здоровой ногой зацепила табуретку и подтянула ее вместе с Леркой к раскладушке.
Лерка не пошевелился.
– Ну, Робинзон… А не скучно будет одному?
Лена думала, что услышит равнодушное «нет», но Лерка завозился на табуретке и сказал:
– Один-то день проживу как-нибудь.
– Говорят, на острове ягод много, – осторожно заметила Лена. Не хотелось ей дразнить Лерку, но и разговор кончать не хотелось.
– Много, – ответил Лерка без всякого огорчения. Потом помолчал, словно думал, стоит ли разговаривать. И все-таки добавил:
– Там такие поляны есть, просто не зеленые, а красные от земляники.
– Ну уж, красные… – сказала Лена.
– Нет, правда, красные, – настойчиво повторил он. – Я там в прошлом году ползал, ползал по одной полянке, а потом как поднимусь, а все как перепугаются. Думали, что я локти и колени ободрал до крови. А это ягоды были раздавленные.
Лена засмеялась. Она думала, что и Лерка засмеется тоже. Но он, наверно, не считал, что эта история такая уж веселая. Он вывернул острый свой локоть и разглядывал, будто хотел узнать, не остались ли на нем земляничные следы. Следов не было, темнела только старая коричневая ссадина, и краснели две новые. Но они не стоили внимания. Лерка повернулся к Лене и объяснил:
– Там и черника есть. Тоже много. Только земляники больше… Ты какие ягоды сильнее любишь? – вдруг спросил он, и Лена даже растерялась. Впервые Лерка проявил какой-то интерес к ее особе.
– Не… знаю… Какие сильнее? Наверно, одинаково. Нет, наверно, землянику… А ты?
– Я одинаково, – сказал Лерка. – А еще рябину люблю, только осенью, когда она уже не горькая. У нас во дворе растет рябина.
Он сдвинул брови и замолчал. Наверно, вспомнил рябину во дворе, и дом, и еще что-то. Заскучал, наверно.
– А я думала, ты вообще ягоды не ешь, – торопливо сказала Лена.
– Почему не ем?
– Конечно. Все поехали на остров, а ты даже ни чуточки не горюешь…
У Лерки оттопырилась губа.
– Горевать еще… Привезут же. Сколько хочешь привезут этих ягод.
– Ты так думаешь? – неуверенно сказала Лена. – Привезут… тебе?
Лерка не так ее понял. Кажется, ему стало немного неловко.
– Ну… может быть, тебе тоже привезут, – ответил он. Однако в его голосе не было уверенности.
– Может быть, – рассеянно и не очень весело усмехнулась Лена. – А тебе-то уж точно…
Лерка вдруг отвернулся и сказал тихо и серьезно:
– Ты не бойся. Если тебе ягод не достанется, я дам. Сколько хочешь.
Вот это да! Пожалел он ее, что ли?
– Спасибо… – сказала Лена. – Лерка… Послушай, ну почему ты подрался с Лодькой?
Лерка не сдвинулся с места. Даже не шевельнулся. Но в тот же миг он сделался колючим. Даже каждый волосок его коротенькой прически стал похож на негнущуюся проволочку: тронь – и уколешься до крови. И опять словно выросли вокруг него стеклянные шипы.
– Конечно, если это тайна, то не говори, – поспешно сказала Лена. – Мне, в конце концов, все равно…
Шипы растаяли. Лерка опустил плечи и как-то обмяк.
– Да не тайна… Все уж знают. Мы из-за термитника с ним деремся. Уже четыре раза дрались из-за термитника.
Ну ведь надо же! Из-за чего только не дерутся люди! Из-за того, что не поделили бумагу для маскарадных колпаков; из-за всяких глупых прозвищ; из-за того, что ночью один бросил в другого подушкой и попал в банку с рыбьими мальками; из-за девчонок, в конце концов, дерутся. И вот еще – из-за термитника…
– Постой. Термитник – это что? Это ведь такая башня, в которой термиты живут?
– Ну да. – Лерка встал и досадливо повел плечом.
– Смешно, – сказала Лена и выжидательно посмотрела на Лерку. – Смешно. Как это вы термитник не поделили. Их же здесь нет. Они в Африке бывают, по-моему.
Лерка сел. Он натянуто молчал. «Конечно, если это тайна…» – уже хотела начать Лена, однако вовремя вспомнила, что Лерка терпеть не может лишних слов и повторений.
Тогда она все-таки подвинулась ближе, положила руку на острое Леркино плечо и заглянула в лицо. Почти шепотом она сказала:
– Лерка, я же никому не буду рассказывать. Ты не бойся.
Лерка немного удивился. Он пошевелил плечом с Лениной ладонью, подумал и ответил:
– Да говори хоть кому… Все равно все говорят: «Не получится, не получится». Ты тоже скажешь, что не получится.
– А может, получится. Я же не знаю.
– Термитник хочу построить, – хмуро сказал Лерка. – А Лодька не верит. Вот и деремся.
Конечно, Лене полагалось сказать, что надо не дракой, а делом доказывать свою правоту. И что драться – это не по-пионерски. Хотя Лерка ведь еще не пионер. Но все равно…
– Ой, Лерка, – сказала она. – А зачем? А из чего их строят?
– Из глины. Глины много.
– А зачем?
Лерка несколько секунд молчал. Может быть, все еще думал: стоит ли говорить? И сказал:
– Для муравьев. Термиты ведь тоже муравьи, только большие. Африканские. Значит, у них привычки одинаковые, только наши муравьи не умеют строить термитники. А если им кто-нибудь построит, им же не хуже будет. Наоборот, как дворец. В один термитник хоть целый миллион муравьев влезет. Хоть два. Сколько хочешь.
– Не привыкли они к таким дворцам, – заметила Лена.
– Привыкнут, – сказал он. – Им же только лучше от этого. Ну, сперва их мало будет, а потом разведутся. Туда же сто муравейников влезет. А муравьи полезные, они лес от вредителей берегут. Значит, и термитник полезный.
– Лерка, Лерка… – медленно сказала Лена. – Сам ты это придумал?
Он помотал головой:
– Я про муравьев по радио слушал. А про термитов Лодька рассказал. Сам рассказал, а теперь не верит… Да я бы уж построил, только не знаю, как купол делать. Он, наверно, провалится. Глина хрупкая, когда высохнет. В Африке, наверно, не такая глина. Ты не знаешь?
– Не знаю… Большой ты его собираешься строить?
Лерка вспрыгнул на табуретку, поднялся на цыпочки к вытянул к потолку руку.
– Вот такой. Не очень…
– Ой-ёй, – сказала Лена. – Ничего себе.
Он вытянулся вверх изо всех сил. Новые сандалии заскрипели.
– Настоящие-то еще больше.
– Попробовал бы сначала маленький сделать.
Лерка прыгнул на пол, но не сел. Он стоял теперь перед Леной, обняв себя за плечи и по-птичьи склонив набок голову. Потом сказал:
– Я люблю большое строить.
– Например, слона, – вспомнила Лена. – Да?
– Ну и слона… А что?
– Да ничего. Так…
– Все говорят «ничего, ничего». А потом смеются, – хмуро сказал он.
– Ты не думай, что я смеюсь. Мне интересно. Только непонятно. Про термитник понятно, а про слона нет. В него ведь муравьев не посадишь.
– Зато играть можно.
– Ого! Вот это игрушка!
– Думаешь, если большой, значит, плохо?
– Я… не знаю, – откровенно сказала Лена.
Лерка смотрел упрямо, почти сердито.
– Надо, чтобы игрушки были похожи на настоящие. Как на самом деле. Чтобы им лапы не отрывали.
– Какие лапы? – удивилась Лена.
– Плюшевые… В седьмом отряде три плюшевых медведя было. Теперь все – инвалиды. У одного даже голова на ниточке. Потому что их не жалко. Они на живых не похожи нисколько. А большой медвежонок, который из репейников, до сих пор целый.
– Плюшевые… В седьмом отряде три плюшевых медведя было. Теперь все – инвалиды. У одного даже голова на ниточке. Потому что их не жалко. Они на живых не похожи нисколько. А большой медвежонок, который из репейников, до сих пор целый.
Лена вспомнила: в самом деле, есть у малышей из седьмого отряда медведь, слепленный из репейных головок. С добродушной мордой, толстый, ростом чуть пониже Лерки. Сделали ему берлогу под высоким крыльцом, и любят его все, и возятся с ним.
Но все-таки медведь – это не то, что надо Лерке. Лерка хочет строить большое и прочное. Он готов, наверное, египетскую пирамиду сложить своими руками! Но не умеет. И термитник у него не получается, и слон…
– Знаешь, Лерка, – осторожно сказала Лена, – ведь термиты – не муравьи. Они просто похожи на муравьев, а на самом деле они совсем другие насекомые. И муравьи, по-моему, не захотят жить, как термиты.
Лерка помолчал, разглядывая пол. И тихо спросил:
– Это точно?
– Это совершенно точно. Я про это еще в «Пятнадцатилетнем капитане» читала.
Лерка задумался. Но не огорченно, а сосредоточенно. И было ясно, что он размышляет: чем же заняться вместо термитника.
Чем?
Что ему нужно?
В давние времена в приморских городах с острыми крышами и узкими улицами жили-были бородатые мастера. Они курили закопченные трубки и вырезали из громадных кусков старого дерева фигуры. Русалок, богатырей, ведьм и чудовищ. Лена читала в какой-то книжке, что мастера прибивали их на носах скрипучих парусных кораблей, под бушпритами, и эти диковинные звери и воины качались над волнами всех океанов.
Вот это была бы для Лерки работа!
Лена представила, как маленький коричневый Лерка цепко охватил ногами плечо деревянного колдуна-великана и топориком обтесывает ему ухо.
Но подумав о мастерах, о фрегатах и корабельных скульптурах, Лена вспомнила еще и о коряге у лесного ручья и о том, как мигал и разгорался на темном рейде маячный огонь Константиновского равелина.
Море Лена увидела в прошлом году. Она приехала на юг, к маминой знакомой, и стала жить в пустой белой комнатке, где по стенам ходили черные пауки, а на потолке спала мохнатая бабочка.
В первый же день она облазила все ближние скалистые берега, почти ослепла от синего блеска, чуть не подралась со смуглыми упрямыми мальчишками из-за почерневшей снарядной гильзы и сожгла на солнце плечи.
Ночью Лена просыпалась и слышала теплый сладковатый запах трав. Это были незнакомые травы юга. Ими пахло раннее крымское лето. И еще оно пахло теплыми сухими камнями.
Лена коротко вздыхала в темноте, улыбалась и думала, что эти запахи приносит из степи в город береговой бриз. Ночной бриз, с которым рыбаки уходят в море… А может быть, не было никакого бриза, и, наверное, он совсем теперь не нужен рыбакам, с их моторными судами. Но ей нравилось так думать: дует с берега ветер, и уходят в море парусные шлюпки.
Уходят… В море!
От того, что море совсем рядом, мгновенно вырастала в Лене громадная радость. Вернее, даже не вырастала, а взрывалась. Это был бесшумный, но сильный взрыв радости. Сон окончательно улетал. Хотелось куда-то бежать, с кем-то говорить, смеяться.
Но стояла густая теплая тишина. Только за оштукатуренной перегородкой сонно дышала мамина знакомая, тетя Варя. Чтобы не разбудить ее, Лена старалась двигаться тихо-тихо. Она вставала и подходила к раскрытому окну. Ночь за окном была темно-синяя, густо усыпанная черными пятнами виноградных листьев. Виноград сплошь оплетал маленький дворик. Узорчатые листья чуть заметно шевелились, а между ними дрожали большие белые звезды и редкие желтые огоньки; город лежал на крутых складчатых горах, верхние улицы висели высоко-высоко над нижними, и ночные огоньки поэтому жили рядом со звездами.
Иногда по листьям пролетал мгновенный голубой отблеск: на плавучем доке в Южной бухте вспыхивала электросварка. Было слышно, как за бухтой, на вокзале, тяжело дышали уставшие поезда… Изредка доносился очень далекий металлический грохот, словно по камням раскатывались пустые железные шары. Может быть, на рейде гремели якорные цепи?
Ни утомленные вздохи составов, ни дальний гром цепей, ни близкое дыхание тети Вари не мешали тишине. Здесь она все равно была хозяйкой.
За окном, кроме листьев, Лена различала кусок побеленного забора, а на фоне его – трехногий умывальник и островерхую конуру Барса.
На подоконнике были рассыпаны круглые морские камешки, плоские раковины мидий, крабьи клешни и обкатанные волнами осколки мрамора и черепицы – береговая добыча Лены. Добыча была так велика, что Лена теперь ничуть не жалела это добро. Она брала на ощупь камешек покрупнее и бросала его в будку. Камешек щелкал по доскам. Барс просыпался и вопросительно гавкал. Потом, смутившись, что поднял напрасную тревогу, начинал сердито скрести за ухом. Тесная будка скрипела и качалась. Но скоро Барс засыпал и принимался тихонько рычать и повизгивать. Наверно, ему снился Македон – облезлый соседский кот.
Лена вдруг поняла, что не может сидеть в комнате.
Она тихо надела платье и босоножки, выбралась в окно и на цыпочках прошла мимо будки с Барсом к калитке.
Над улицей, на столбе, горел фонарь. Он очень ярко горел, как на сцене, когда ночь ненастоящая. Листья большой акации просвечивали слабой зеленью. Они были похожи на большие перья с мушкетерских шляп. Ветра не было, и тень от листьев лежала на белых камнях забора неподвижным громадным веером.
Лена пошла в конец улицы. Там, изгибаясь на заросшем склоне, убегала вниз лестница. Вниз, к огонькам, крышам, освещенным улицам.
Лена остановилась на верхней площадке. Справа, за каштанами, погромыхивал и мигал цветными огоньками сквозь листья Северный рейд. Впереди и слева было Темное Пространство.
Там, в ночи, сливались море и небо.
В этой громадной темноте полз Одинокий Огонек. Очень маленький и очень заброшенный. Или фонарик на мачте, или окошко в каюте, кто знает…
Лене стало тревожно и одиноко, будто она вдохнула в себя всю эту большую ночь. И сделалось ей очень жаль тот дальний огонек. Бывает так: заберется в душу непрошеная грусть – и хоть плачь.
Но вдруг справа, у невидимого берега, прогоняя всякую печаль, вспыхнули другие огоньки – красные и белые. А из-под них ярко-голубой иглой ударил Большой Огонь. Он проткнул ночь, и там, где брел по темной дороге Одинокий Огонек, вспыхнула звезда ответного прожектора. Потом она погасла, но огонек побежал будто веселее.
А маяк сигналил, не уставая.
Лена вспомнила, что днем видела в той стороне желтую полуразрушенную крепость на мысу, а на крепости – вышку и мачту.
Она засмеялась и пошла домой. Ей было хорошо идти и знать, что там, над старыми бастионами, воюет с темнотой надежный маячный огонь. И никто не заблудится в ночи.
Это воспоминание осталось в ней как яркая звездочка.
– Лерка, – сказала Лена, – вот что… Есть одно дело. Тебе понравится.
Он глянул с недоверчивым интересом.
– Правда, понравится, – повторила Лена. – Только ты пока не спрашивай. Я рассказать не сумею. Это надо посмотреть. Ты согласен?
– Да, – сказал он и мягко, по-кошачьи, поднялся, не отрывая глаз от Лены. – А где это дело?
– Знаешь, где ручей впадает в озеро? Был там?
– Ну, был, – нехотя ответил он. – Один раз… Что там делать? Там нет хорошей глины.
– Неважно. Ты иди сейчас туда. Но не берегом, а лесом, по правой тропинке. Лесом – ближе. Там подожди.
– А ты?
– Я скоро приду… Послушай, а может, ты боишься один в лесу?
– Ну и вопросы ты задаешь, – сказал он совершенно по-взрослому.
– Ну иди… Постой. Ты переоденься, а то всю свою парадную одежду перемажешь. Будет много работы.
Лена сходила в сарай за веслами. Дотащила их, прихрамывая, до причального плотика, отцепила лодку.
Грести оказалось трудновато, потому что больной ногой нельзя было упираться в дно. Лена торопливо налегала на весла и беспокоилась о Лерке.
Зря беспокоилась. Когда лодка села на отмель в устье ручья, Лена сразу увидела Лерку. Его мятый ситцевый костюмчик розовел в темной зелени, как большой шиповник. Лерка уже отыскал корягу. Он по-хозяйски оседлал ее, опоясав толстый ствол коричневыми ногами.
– Я здесь, – отчетливо сказал он сверху и уселся поудобнее. Коряга угрожающе закачалась над откосом.
– Осторожней!
– Ты про этот пень говорила, что будет дело? – спросил он, качаясь.
– Про этот… Да осторожней ты! – с досадой сказала Лена и начала продираться наверх. Было жаль, что не удался сюрприз.
Поднявшись, она за рубашку стащила всадника с коряги и едва удержалась, чтобы не шлепнуть.
– Тоже мне наездник! Вот сломаешь шею!
Лерка не обиделся. Отколупнул гнилушку и доверительно сказал: