– Я ничего в тебе не понимаю.
– Это хорошо. Это хорошо, – шептала я, целуя его волосы с проседью. – Ты не представляешь даже, как это хорошо.
– Но почему?
– Потому что… я совсем не такая, какой ты меня видишь. Но, знаешь, я больше всего боюсь, что эта ночь кончится и ты уйдешь. У меня ничего нет, кроме этой ночи.
– Я никуда не уйду.
– Обещаешь? – теперь уже я спрашивала его.
Все это было страшной глупостью, все это было необдуманно и опасно. Но мы просто не могли расстаться. Утром я отвезла его на работу. Он даже не заехал домой. Не переоделся, не принял душ, и позавтракали мы в Макдоналдсе. Мы смеялись и кормили друг друга какими-то ужасными картофельными оладьями, залитыми маслом. Было вкусно.
– И что теперь? – спросил Архипов, стоя у входа в свою больницу, и сомнение отражалось на его лице. И еще немножко ужас. Я же чувствовала, как что-то болезненное разрывает меня изнутри. – Ты опять пропадешь на месяц?
– Я собираюсь увольняться.
– Правда? Ты это серьезно? Но разве… может, ты могла бы перевестись на такую работу, чтобы не пришлось постоянно уезжать? Я бы не хотел, чтобы твоя карьера была испорчена из-за меня. Я просто… Я боюсь, что ты опять исчезнешь и я не увижу тебя ни сегодня, ни завтра, и вообще никогда. Я так не могу жить.
– Я тоже. Тоже не могу так больше. Дай мне немного времени, я все устрою, обещаю. Я больше не хочу заниматься карьерой. И, знаешь, я буду ждать тебя тут, у этих ворот. Сегодня.
– Серьезно? – просиял он.
– Во сколько ты заканчиваешь?
– В четыре. Сегодня у меня поликлиника, короткий день.
– Я буду тут в половине четвертого.
– Но я не хочу, чтобы ты ждала! – воскликнул Архипов.
Я склонилась к нему и поцеловала. Мы простояли так минут десять не в силах оторваться друг от друга. Мы не замечали никого и ничего вокруг. Время бежало так быстро и стремительно, что его катастрофически не хватало.
– Я хочу тебя ждать. Я буду сидеть в машине и смотреть на всех людей, которые выходят из больницы. И буду гадать, ты это или не ты. А в какой-то момент это будешь и на самом деле ты, это будет здорово.
– Нет, все-таки ты совершенно невероятная. Ты знаешь, я ведь не могу без тебя жить. Совершенно не сплю. У меня есть твое фото, я тебя щелкнул на мобильник. Так я смотрю на него часами. Какой-то глупый юнец! – рассмеялся Архипов.
Я взъерошила его волосы.
– Иди на работу, юнец. А то еще тебя уволят из-за меня.
– И останемся мы оба на улице.
– Я не так уж и против… – улыбнулась я.
Архипов шел по дорожке парка, поминутно оборачиваясь и махая рукой. Когда он исчез за большими дверями, я вернулась в машину и долго сидела в остывшем салоне, не включая мотор. Я легла на руль и закрыла глаза. Я была одновременно и счастлива, и глубоко несчастна.
Возможно, поэтому я решилась на то, на что не должна была решаться ни при каких обстоятельствах. Никакие аргументы и факторы не могли стать причиной того, чтобы Архипов оказался у меня дома, в квартире, купленной Свинтусом на Свинтусовы деньги, обставленной Свинтусом, где в гостиной стояло любимое Свинтусово массажное кресло. В своем ли я уме? Что может быть рискованнее и опаснее? Чего я хотела добиться?
Сказать по правде, я даже не думала ни о чем таком. Чего я хотела? Всего лишь еще одной долгой темной ночи, еще немного счастья, тишины и покоя в его руках, сладости его поцелуев. Я хотела быть с ним и поэтому привезла его к себе домой.
А потом была суббота.
Была суббота, день рождения Свинтуса. Ему исполнилось пятьдесят лет. Сегодня он с кучей своих друзей будет безостановочно есть и пить. Друзья станут провозглашать тосты, будут говорить Свинтусу о том, какой он прекрасный человек, какая красивая у него жена и совершенно замечательная дочь, и о том, какого колоссального успеха он добился в жизни. Потом они все выпьют, будут танцевать под «Так будьте здоровы, живите богато» и хором петь: «Есть только миг между прошлым и будущим». Снимут пиджаки и повесят на стулья галстуки. Кто-то станет курить прямо за столом, хотя это и не разрешается. Кто-то положит рядом с тарелкой салата табельное оружие.
Завтра будет болеть голова, все поднимутся лишь к обеду и примутся похмеляться. Все станет проще и менее формально. Они поедут на рыбалку, начнут охотиться на выпущенную для них свинью. Кто-то подерется. Кто-то с кем-то переспит. Кто-то будет сидеть в слезах и с синяком под глазом. Кто-то притащит с собой любовницу, что приведет в бешенство всех официальных жен.
Была суббота, и у меня в запасе было как минимум двадцать четыре часа. Это по моим самым скромным прикидкам. Я отзвонилась Свинтусу, поздравила его с днем рождения, сказала, что скучаю, что лягу спать пораньше, так как у меня разболелась голова, а потом отправилась за Архиповым. Я привезла его ко мне главным образом потому, что у него дома была мама и он почему-то не мог познакомить меня с ней. То ли боялся, что я буду стесняться ее, то ли – она меня. То ли он сам стеснялся заниматься любовью, когда в квартире находилась мать.
Конечно, надо было ехать в отель. Сейчас в Москве полно отелей, выбирай любой – на вкус и цвет. За любые деньги, любая степень комфорта. Не знаю, почему мне это не пришло в голову. Что можно сказать хорошего о голове влюбленной женщины. Весь день я потратила на то, чтобы скрыть видимые следы присутствия Свинтуса в моей квартире. Я перевесила в дальнюю секцию шкафа все его вещи, убрала его обувь. Тапки смешала с остальной кучей привезенных со всего мира тапочек из отелей. Не так уж много следов мужчины оказалось у меня в доме. Свинтус приезжал сюда на правах хозяина, на практике же ни одной его фотографии не стояло на комодах или полках. В ванной комнате жили бритва и крем, но остальное все было – мое. Шампуни, гели и кремы – все только женское. Никаких чашек с его фотографией, никаких сувенирных пивных кружек.
– Ничего себе! – присвистнул Архипов, остановившись на пороге.
– Проходи. – Я потянула его за рукав и заставила войти внутрь.
– Слушай, я теперь буду комплексовать. Надо и мне было не медициной заниматься, а идти в экономисты. Может, еще не поздно? – Он растерянно улыбнулся.
Я потащила его в кухню. Там на стеклянном столе уже стояли хрустальные бокалы, белоснежные тарелки, фрукты были разложены на блюде, а приборы были завернуты в шелковые салфетки. Я целый час колдовала над ними, читая инструкцию по IPad. Все должно было быть на высшем уровне.
– Я не знала, что ты пьешь. У меня есть вино, виски и коньяк.
– Я… я в шоке. Я не знаю, что сказать, – выдохнул Архипов. – У меня такое чувство, что я попал в телевизор, в какой-то фильм о красивой жизни богатых и знаменитых.
– Представь, что ты – арабский шейх, – улыбнулась я и призывно покачала бедрами.
Архипов скользнул по мне взглядом и протянул руку. Мы поцеловались, и все же какая-то рассеянность, какая-то легкая потерянность сквозила в его лице. Я представила вдруг, как, должно быть, далеки от его мира все эти хрустальные бокалы и изысканные дизайнерские тарелки. Как антиподы, мы жили в совершенно противоположных мирах. Он предпочел бы, чтобы над плитой и в моей кухне были растянуты веревки для сушки белья. Он явно дергался, а когда я протянула ему бокал с вином («Альдзеро», оригинал), он чуть не уронил его, принялся извиняться, как сумасшедший.
– Слушай, а может, я в чашку перелью? – волновался он.
– Прекрати заниматься ерундой.
– Дорогой же бокал, я же вижу.
– Знаешь что? – разозлилась я. – Не в бокалах дело. Плевать мне на них, я хотела сделать тебе приятное. И все. А ты сидишь, как школьник в музее.
– Признаться, я так и чувствую себя, – пожал он плечами.
– Хочешь, уйдем? Поедем снова целоваться в машине? – предложила я. – Не так удобно, зато там ты был куда раскованнее.
– Ладно, признаю. Я веду себя как полный идиот! – Архипов улыбнулся и притянул меня к себе.
Я прижалась к нему всем телом и прошептала, что хочу только одного – чтобы он был рядом.
– Всегда-всегда!
– Это не я, а ты куда-то постоянно пропадаешь! – пробормотал он.
– Я больше не буду. Я постараюсь, – шептала я, думая про себя, что еще неизвестно, когда я смогу исполнить это обещание и смогу ли вообще.
Никто не даст и цента за мое будущее, если Свинтус не решит вдруг все-таки бросить меня, заменив на кого-то другого. Что бы там ни придумала Марина, все это были шаткие схемки слабых женщин, каждая из которых надежно зафиксирована в своем капкане. Но сейчас, сегодня все это было совершенно не важно. Главное – мы были вместе, мы держались за руки и стояли друг перед другом. Сегодня ночью я буду спать, находясь в его объятиях. Сейчас я могу целовать его, могу чувствовать его объятия, ощущать на себе его сильное тело, отдаваться его жадным, беспокойным рукам, прикасаться к нему губами. Чего еще можно желать! Я отключила все – и мозг, и мысли, и телефон. Мы были вместе, что может быть еще нужно для счастья?
– Ты завтра не уезжаешь? – спросил он, лежа на боку и не сводя с меня горящих страстью глаз. – У меня выходной, мы можем быть вместе хоть целый день.
Я задумалась. Сейчас суббота, день рождения Свинтуса. Хотя уже наступило воскресенье, стрелки часов подползали к двум часам ночи. Мы были усталые, измотанные, обожженные открытым пламенем нашей запоздалой, взрослой любви. Завтрашний день был весь наш. Дашка возвращалась только вечером, и это не было проблемой даже на секунду. Свинтус вернется в понедельник.
– Никуда не уезжаю. Будем валяться и заниматься любовью, пока ты не устанешь от меня и не запросишь пощады.
– О нет, такого не произойдет, – рассмеялся Архипов. – Я доктор, и я в отличной форме. Это скорее ты запросишь пощады. Ну-ка, дай-ка я измерю твое давление. Вам, дорогуша, прописаны физические упражнения. Вам нужно больше заниматься любовью, да!!
– Что ж, подчиняюсь науке! – Я приподнялась на локте и поцеловала его в плечо. – А что, сон мне не показан?
– Думаю, тоже не помешает, – усмехнулся Архипов. – Все-таки час поздний. Иди-ка ко мне.
Я прижалась к нему и закрыла глаза. В тот момент, когда я практически уже уснула, когда я была на мосту между сном и реальностью, на узком лезвии сознания я отметила, что вот наконец, впервые в жизни я, кажется, чувствую, что это такое – счастье. Именно этот короткий миг. Не такая уж и плохая штука судьба, если она создала такого человека, как Архипов, и привела меня прямо к нему в руки. Судьба…
– Что это за звук? – спросил Архипов, и я открыла сонные глаза. Звук шел откуда-то из прихожей, и я понятия не имела, что это такое. Какое-то треньканье.
– Чей-то телефон? – пробормотала я, зевая.
– О, это, наверное, мой. Недавно купил новый аппарат, никак не привыкну к его звуку. – Архипов сел и спустил ноги на пол.
– И кто тебе может звонить в такое время? – удивилась я. Была половина третьего, мы только-только уснули.
– Наверное, ошиблись.
– Не бери, а?
– Не буду, – кивнул он.
Но телефон продолжал и продолжал звонить. Я окончательно проснулась и разозлилась. А потом мне вдруг стало страшно, настолько страшно, как может быть страшно животным, инстинктивно чувствующим беду. Какое-то чувство катастрофы, чего-то неизбежного и большого, как наводнение или извержение вулкана. Архипов встал и достал телефон из кармана своей куртки. После короткой паузы он ответил.
– Алло. Марина? – удивленно пробормотал он, и в этот момент мое сердце упало вниз и разбилось об пол.
Судьба.
Глава 17, в которой чета Москвитиных решает подать на развод
Марина не была хорошим человеком и уже давно перестала убиваться по этому поводу. «Не я такая плохая – жизнь такая!» Эта мысль стала чем-то вроде девиза для нее и для множества людей вокруг, всех, кто ее окружал. Все было просто до смешного. Люди жили либо для радости, либо для совести. Люди, которые жили правильно, жили плохо. С теми, кто жил плохо, у Марины не было ничего общего, за исключением коллег из больницы, с которыми Марину связывало нечто большее, чем просто понятия выгоды и престижа. С бывшими коллегами ей было просто хорошо. Она любила посидеть с Агатой за чашечкой простого, растворимого кофе, послушать байки про рожениц, рассказать про свое житье-бытье генеральской жены. До генерала Вася не дослужился, но образ жизни Марина вела на зависть всем, и ей нравилось замечать в глазах бывших коллег легкие отблески зависти и восхищения. Даже Mini Cooper у них считался крутой машиной. И потом, Марине нравился Архипов.
Это странное, еле заметное и почти ничем не выраженное чувство поселилось у нее в душе и согревало холодными ночами, когда Вася опять и опять не приходил ночевать. Тут не было ничего серьезного. Ничего больше, чем спутанные, одетые в туман мечты, мысли, проносящиеся в усталой голове перед тем, как провалиться в сон. Все остальное кругом было таким сложным и острым, все ранило и задевало чувства, слишком много требовалось компромиссов каждый день. Архипов был простым и понятным, в своих голубых джинсах, в бежевом вельветовом пиджаке, с вежливой улыбкой и рассеянным взглядом красивых темных глаз.
Конечно, это все было – чушь и морок. Мечты уставшей от бессмысленного одиночества домохозяйки, чувство сродни тому, которое возникает, когда читаешь слезливые неправдоподобные романы о вечной любви. Сексуальные сцены, которые вызывают отклик, которого давно уже не вызывал муж. Конечно, сам Архипов ничего об этом не знал. Он спокойно здоровался с Агатой, иногда оставался и пил с ними чай, расспрашивал о Дашке и ее самочувствии. О том, какого рода отношения связывают Марину, Дашу и Юлю, он тоже ни сном ни духом не знал. Да и не показывал он никаких чувств к Юле. Ни разу. Никогда.
Когда Дашка выдала на-гора это откровение, Марина почувствовала (не в первый раз в жизни, это уж точно), как кровь приливает к щекам и странная неприятная пустота образуется в области солнечного сплетения. Снова по каким-то причинам Юля перешла ей дорогу, пусть даже и ненароком, пусть случайно. Пусть! Никакие доводы разума, никакие аргументы не могли помочь Марине перестать испытывать боль от этого невольного предательства.
В ее мечтах, которые заставляли ее улыбаться и ждать темноты, вместо того чтобы ее бояться, – в этих мечтах Архипов помнил Марину молодой и никогда не забывал ни на секунду. В ее мечтах они уезжали вместе в Крым или на Алтай, покупали там дом, жили долго и счастливо, разводили кур. Архипов косил траву, Марина приносила ему молоко и собственноручно испеченный хлеб. Разве многого она хотела? Разве кого-то в реальности задевали ее мысли? Не настолько уж они материальны. Неужели не могла Юля, любовница ее мужа, женщина, из-за которой Маринино сердце и так немало страдало, полюбить кого-то другого? Почему именно Архипов? Зачем он ей, зубастой акуле с длинными стройными ногами, тонкой талией, плохим аппетитом и чистой, бархатной кожей? Ей что, олигархов мало?
Марина была возмущена. Чувство это носило совершенно иррациональный характер, и всю дорогу в Завидово она сидела в машине мужа тихая и молчаливая и думала о своем, удивляя его этим немало.
– Ты как, в порядке? – даже спросил он, когда они остановились на заправке в Клину.
Марина рассеянно кивнула и отошла, стараясь скрыть свои чувства от человека, ставшего ей теперь во многом чужим и к которому она, что удивительно, ощущала безразличие.
– Ты позвонила насчет мяса? – спросил он, решив, что ее молчание и апатия какие-то подозрительные.
– Я позвонила во все места, все сделала и все заказала, – коротко ответила она и забралась обратно в машину.
Вася пожал плечами, но больше ее не трогал. Не очень-то и хотелось. Подумаешь!
Марина не желала Юле зла. Может, это покажется странным, но за прошедший год у Марины появилось гораздо больше общего с этой странной, красивой и несчастной женщиной, за плечами которой чувствовалась непростая жизнь. Марина любила прогулки с Юлей чуть ли не больше, чем посиделки с Агатой. В конце концов, не так уж много у Марины было подруг. Юля была из тех женщин, дружбу с которыми ценишь, даже если никак нельзя объяснить, почему. Если бы Юля полюбила кого-то другого, Марина и на секунду бы не помедлила, сделала бы все, чтобы помочь любовнице мужа выбраться из собственноручно сооруженного капкана. Но Архипов… Все надежды на то, что между ним и Мариной может быть что-то большее, чем простой разговор… Они умирали в мучениях. Нет, что говорить, эти надежды были бесплотными. Они были ни на чем не основаны. Они жили только в ее голове. Но теперь и на них был поставлен крест. Юля – ее крест, ее карма, ее судьба. Она пришла, чтобы разрушать все, что у Марины есть. Это было несправедливо.
– Ты собираешься хотя бы накраситься? – спросил ее Вася, когда до приезда гостей оставались считанные часы.
– А что, я плохо выгляжу?
– Хм! – фыркнул он с таким презрением, что Марина моментально нахохлилась и обиделась. Пусть он не интересовал ее больше, но это не значит, что он не мог сделать ей больно. Во всех смыслах он мог и хотел. И делал. С каким-то изощренным упорством Вася не упускал ни одного случая, чтобы не ткнуть ее в больное место и не провернуть по живому рукоятку кинжала.
– Какая разница, как я выгляжу! – возмущенно воскликнула она, тряхнув рыжими волосами.
– Ты как бы моя жена, и сидеть рядом со старым потрепанным пугалом – это не по мне. Знаешь что. Сходи спроси, может, тут есть какой-то визажист. Пусть нанесет на тебя толстый слой этого… шоколада, – Вася усмехнулся «удачной» шутке и вышел, не дожидаясь ответа жены.
Марине вдруг стало так тошно и плохо… Захотелось пойти и надавать Васе пощечин, прямо здесь и сейчас, около этих идеальных треугольных голубых елей, таких советских, таких номенклатурных, что аж противно. Марине опротивело все, но мириться с этим теперь, когда рядом не было даже призрака Архипова, когда этот самый призрак смотрел восхищенными глазами на Юлю, стало окончательно непереносимо.