– Подкопченные получаются. Соли, правда, нет, но, думаю, после вчерашнего ужина моей прической сойдет. И вообще, так рассыпали мои маникюрные принадлежности, что щипчики для волос не найду никак!
Очарование первобытной картины отступило. Профессор язвительно хмыкнул:
– Ну, прическа – это самая малая плата за тот бред, в который ты меня вписала. А щипчики… знаешь, зачем древние славянки прыгали через огонь?
– Зачем?
– Ну волосы лишние удаляли, без всяких щипчиков, с ног и все такое. Потом сразу купаться бежали, а то несло, как от паленых кошек. Не веришь? Смотри!
Профессор выхватил из костра горящую головню и быстро несколько раз провел над предплечьем. Волосы заскворчали и свернулись крошечными оплавленными бугорками. Дарья испуганно ойкнула, отложила покусанную миногу. С любопытством вытянула шею.
– Ух ты, вот это фокус! И не больно?
– Не больно. Тут главное не передерживать. Ну что, зачем тебе щипчики? Вон огонь какой! Попрыгай, я отвернусь пока.
– Не… да это вообще и не для того щипчики. И вообще я еще не настолько заросла, – смущенно улыбнулась девушка.
– Ладно, ты тут обустраивайся на ночь, а я еще немного потренируюсь да поплыву на разведку. Надо отсюда выбираться, не век тут вековать.
– Прости…
– Да ладно, чего уж там, бывает. Разрулим как-нибудь.
– Прости, но мне до сих пор кажется, что все правильно сделала.
Угли подсвечивают лицо снизу, глаза поблескивают загадочно, губы чуть улыбаются.
– Ладно, проехали. А то ругаться начнем. Не люблю. Ладно, я на разведку, – буркнул Станислав.
Спустя несколько минут надоевшая ледяная вода сомкнулась над головой. Миноги на этот раз приплыли еще быстрее. Рыбки свободно давались в руки и охотно присасывались куда приставит. Попытался понять, как же они прилепляются, но крошечные круглые рты плотно приникали к коже и хранили тайну. Иссеченные стены подводных туннелей проплывали мимо, подсвеченные фонарем. Профессор перемещался с грацией диковинного осьминога, на ходу обретая сноровку, начиная загребать дополнительными конечностями ловчее. Память работает четко, запоминая каждый поворот. В целом система ясна: древние добытчики ломали известняк, выбирая побелее да чтоб вытащить проще. Потом нашли либо обратили внимание на полудрагоценный опал, и пошли ходы, нарытые как попало – вслед за удачей.
Время от времени бесшумно и грозно от потолка отделялись камни и медленно планировали на дно, поднимая облачка известковой мути. На полу копошились мелкие прозрачно-белесые раки. Огромные, в полторы ладони, серые перловицы торчали, как патриархи, вещающие нечто мудрое многочисленным мелким потомкам вокруг. Те же, разинув рты-раковины, благодарно внимали. Случайно хвост одной миноги зацепил створку, ракушка судорожно схлопнулась, вцепилась, и рыбешка сразу оторвалась от ноги, задергалась, пытаясь освободиться, но тут же попала в еще несколько капканов, гроздью повисших на длинном тонком теле. Видимо, случайности такие бывали частенько – торопливо набежали рачки, защелкали крошечными остренькими клешнями, кромсая нежную плоть.
Но вот за очередным поворотом вода помутнела, миноги забеспокоились, то и дело начали отлепляться и возвращались неохотно, словно из чувства долга. Славутич почувствовал, что дышать стало тяжелее, и тут выплыла широченная вертикальная труба.
Похоже на канализационный колодец. Фонарь выхватил из темноты маслянистую, радужно поблескивающую пленку. Вынырнул, вдохнул, и рыбешки радостно осыпались, умчавшись вглубь. А легкие наполнила такая мерзкая бензино-экскрементная вонь, что едва не нырнул обратно в чистые воды.
Луч фонаря описал круг и быстро нащупал ржавые склизкие ступеньки. Наверху должен быть день, так что нет смысла таскать тяжеленный фонарь, он повис, прицепленный удобной ручкой невысоко над полом. На ощупь двигаться по ржавым осклизлым ступеням тяжело. Однако выше попадались еще трубы, откуда тянуло менее тяжелым духом. Через несколько минут он, грязный и уставший, поднял прикипевший канализационный люк в какой-то посадке у дороги. Улегся навзничь, пытаясь отдышаться, но гадостная влага, казалось, пропитала насквозь. Мерзко першило в горле, ужасно воняли остатки одежды.
Профессор сделал волевое усилие – отвлекся от принюхиваний. Осмотрелся. Ничем не примечательная лесополоса – четыре ряда тополей вдоль проселочной дороги из разбитых бетонных плит. Ни километровых столбиков, ни ориентиров… Как и предполагал, мобильник не выдержал заплыва. Как ни заворачивал – влага просочилась и что-то нарушила там в электронных потрохах. Хотя можно попробовать… Славутич разобрал коробочку, тщательно протер аккумулятор, клеммы… Но телефон остался безжизненной коробочкой. Ну что ж, быстрый вызов помощи отменяется. Тяжелый вздох, и пошли на разведку, считая пары шагов.
Босиком ходить давно не приходилось, и в стопы то и дело втыкались колючки, даже репьи, казалось, царапали. То и дело попадались грибы. Да какие – знатные белые, подосиновики… жаль, собирать не во что. Вдруг внезапно появился и усилился знакомый голод.
Так, кажется, тело решило нарастить кожу на пятках… черт, надо попытаться контролировать такие позывы. А то дадут по морде – и нарастет, понимаешь, какое-нибудь костяное рыло. Доказывай потом, что не демон преисподней. Профессор усмехнулся, но голод не отменился. Похоже, включатель сработал, и сырые грибы казались вкуснейшим яством. На ходу он ел шляпку за шляпкой, одновременно ощущая, что кожа на ступнях быстро утолщается, колючки и даже сучки уже просто тычут, не прокалывая.
– Все! Достаточно! – сказал он организму и вдруг ощутил мощное, давящее волю сопротивление. Мол, ни фига ты не понимаешь, не лезь, надо усилиться еще и еще… – Достаточно, я сказал! Не нужны мне копыта на ногах! – Плеснулась злость, что какое-то тело смеет не повиноваться! И с неохотой, как бы на время отступая, бормоча «смотри, наступишь на гвоздь – попомнишь мое слово», организм сдался. Впрочем, голод не прекратился, но стал вполне терпимым. Славутич удовлетворенно вздохнул. Так, а ведь уже три тысячи пар шагов отмотал! Места вокруг удивительно безлюдные. Машины по дороге не ездят, вдоль трещин растет нетронутая трава… Наконец впереди открылся большой, полуосыпавшийся карьер. Дно заросло молодыми деревцами, кое-где края обрушились, обнажая пласты глины и неровные тонкие прослойки белого известняка. Все ясно – выработанный карьер, каких полно в районе. Поселков и деревень почти не осталось – все съехались жить в мегаполисы. Так что даже случайного прохожего встретить сложно, а тут и вовсе шаром покати. Пора обратно.
Три тысячи пар шагов… нет люка, четыре… нет люка! Славутич остановился, вдруг облившись потом. Почему-то показалось ужасным потерять… не найти… оставить Дарью в этом гиблом подземелье. Да какое там «сама виновата»! Вот если не найдет, то да, будет виноват! Он виноват – мужчина! Славутич начал нарезать круги по этим двум линиям, поражаясь, ну как можно было потерять канализационный люк! Такую здоровенную блямбу на двух тропках. Начало темнеть, а он все искал, наконец уже совсем в темноте, потеряв счет шагам, просто ходя уже туда-сюда, наступил на неплотно прикрытый край люка. Под ногой угрожающе громыхнуло, неровно положенный чугунный диск встал под тяжестью ноги на место. От души отлегло. Покрытая мхом и ржавчиной, крышка низко села в землю, превращаясь в невидимку уже в двух метрах.
– Да, понимаю теперь, почему пчелы обязательно круг над ульем делают перед вылетом, – пробормотал он с облегчением. Звук собственного голоса подействовал успокаивающе. – Так, сегодня не до поисков цивилизации. Да и кое-что я о себе новенькое узнал, да… – Как представлялось, что останется девушка в этом тяжелом подземелье, так сердце сжималось, а на лбу выступал холодный пот. – Удивительная реакция у меня на эту… эту двинутую вампироманку. – Озадаченный ощущениями, Славутич полез в гнусно смердящую подземную дыру. Пока спускался, вонь буквально выедала слезящиеся глаза, тошнотные спазмы раз за разом подбрасывали желудок к горлу.
Черт, как же мне такую гадость вдохнуть-то и не закашляться перед погружением – появилась и засвербела мерзкая мыслишка, и чем ниже, тем сильнее. Но вот уже вода… шлепает под ногами. Славутич нащупал фонарь, и конус белого света выхватил жидкость, на этот раз цвета желтого гноя.
Легкие потянули воздух, казалось, заполнялись гадкой слизью. Не выдержал и судорожно закашлялся, глаза заслезились, мокрота ошметками полетела в воду. Так, ладно, еще раз… и еще… На седьмую попытку удалось наконец приучить легкие, доказать, что как ни дергайся, а придется вылавливать кислород вот из этого… аромата, прости господи.
Ну где же эти чертовы рыбешки? Где спасительницы? Дышать уже почти нечем, хочется срочно выдохнуть эту дрянь и продышаться. Ага, язык словно понял проблему, высунулся и показывает слева и вверху вкус клубники со сливками, и очень разумно игнорирует вкус воды вокруг. Так, отлично, явно карман воздуха. Еще немного, и фонарь подсветил снизу серебристую открытую поверхность. Ноги, отчаянно барахтаясь, понесли вверх, в последний миг втянул голову в плечи, вспомнив о низких потолках. Но нет, на этот раз с мощным фырканьем вынырнул во вполне приличной пещерке. Да и воздух хоть и спертый, но уже не вонючий. Похоже, канализационная струя обходит здешние воды. Отлично. Так, вспоминаем повороты, ага… Все-таки коридоры – это не какой-то люк-хамелеон, что может спрятаться на ровном месте. Привыкший к трехмерному моделированию разум легко вспоминал все изгибы коридоров.
Ну где же эти чертовы рыбешки? Где спасительницы? Дышать уже почти нечем, хочется срочно выдохнуть эту дрянь и продышаться. Ага, язык словно понял проблему, высунулся и показывает слева и вверху вкус клубники со сливками, и очень разумно игнорирует вкус воды вокруг. Так, отлично, явно карман воздуха. Еще немного, и фонарь подсветил снизу серебристую открытую поверхность. Ноги, отчаянно барахтаясь, понесли вверх, в последний миг втянул голову в плечи, вспомнив о низких потолках. Но нет, на этот раз с мощным фырканьем вынырнул во вполне приличной пещерке. Да и воздух хоть и спертый, но уже не вонючий. Похоже, канализационная струя обходит здешние воды. Отлично. Так, вспоминаем повороты, ага… Все-таки коридоры – это не какой-то люк-хамелеон, что может спрятаться на ровном месте. Привыкший к трехмерному моделированию разум легко вспоминал все изгибы коридоров.
Славутич набрал побольше воздуха, вцепился в большой камень на дне пещеры и через пару минут удовлетворенно улыбнулся. Дрессированные рыбки приплыли на зов лишенного кислорода тела. Похоже, радиус призыва ограничен силой стресса. Путь назад оказался сравнительно легким и приятным. Станислав вытянул устало гудящие ноги, а рыбешек заставил двигаться на манер щупальцев кальмара, резко сжимаясь – разом отталкиваясь.
На этот раз он сумел отпустить рыб волевым усилием уже под водой, рядом с краем стены. Это оказалось неожиданно легко, как сунуть руку в карман. Причем возникло ощущение, что стоит захотеть – рыбки так и висели бы щупальцами, даже если б вылез наружу.
Дарья, похоже, устала ждать, заснула, свернувшись калачиком. Пещеру вновь заливал яркий свет, угли давно прогорели, но на сложенном уголке ковра вытянулись несколько жареных холодных рыбешек. Сразу захотелось есть. Нежные косточки захрустели на зубах. Славутич жевал, посматривал на Дарью… Она перевернулась на живот, из разреза спальника высунулась длинная белая нога… белоснежная просто в ярком свете белых ламп – профессор судорожно сглотнул, и жареная рыба была тут ни при чем. Вне спальника ноге показалось холодно, девушка, обиженно бормоча во сне, попыталась втянуть замерзшую конечность, но слишком слабо, и нога выползала на ковер все дальше и дальше… Появилась вторая. Видно, спать стало совсем холодно, Дарья пыталась укутаться. Вот показался и спрятался краешек ягодицы…
– Тьфу ты пропасть, пялюсь, как пятиклассник, – хмыкнул профессор. Подошел, аккуратненько ухватил за ноги и укутал в спальник. Движения сразу прекратились. Дарья улыбнулась, сладко вздохнула… и вдруг резко подскочила, согнувшись пополам, испуганно ойкнув.
– Профессор! – испуг сменился радостью. – Профессор!
– Ну что раскричалась-то! Соня. Спала бы и дальше… – смущенно буркнул он и вновь повернулся к ужину.
– А вас не было и не было. Я уж боялась, что-то случилось. Нет, чувствовала, что все хорошо, но все равно беспокоилась.
– Ну да, как же, великий древний, он же повелитель миног, да? И прекращай талдыкать – профессор да профессор. Меня зовут Станислав Владиславович. Ну, а за съеденные волосы можешь называть Станиславом… Иногда… пока, значит, не отрастут.
– Спасибо, конечно. Просто привыкла называть профессором, да и в моих снах вы именно профессор, так и называю там…
– Раздражают эти сны. Сильно, надо сказать, раздражают. То вроде нормальная, то вообще неадекватная…
– О девушках не говорят – неадекватная. Нужно говорить – загадочная, – фыркнула Дарья.
– Ну ладно, загадочная, выбираться-то отсюда собираешься? А то я выход вроде нашел, но только для себя с друзьями-миногами. А ты так под слоем 50 метров и остаешься. Ну-ну, не делай круглым рот. Есть задумка… Рыбехи обогащают кислородом мне кровь. Избыточно обогащают, мне часто приходится выдыхать – легкие распирает постоянно. Ну и буду дышать за двоих, как Ихтиандр. Поняла?
– Рот в рот? – спросила Дарья, покраснев.
– Что-то ты для крутой основательницы секты вампиролюбов часто рдеешь как маков цвет. Кровообращение хорошее, кожа здоровая, значит… Иди-ка сюда.
Дарья с готовностью потянулась, приоткрыла рот, прикрыла глаза. Гибкая спина выгнулась под ладонями. Те с готовностью прижали гладкую как шелк кожу, шмыгнув в дырки под мышками на куртке.
Профессор прижал ее ближе. Холодно сказал:
– Сейчас попробуем, слушаться беспрекословно, а то утонешь на фиг! Я вдохну, а ты лови весь мой выдох целиком. Выдыхать будешь носом.
– Да…
Славутич деловито прижался губами к ее нежным, розовым… влажным… горячим… Начал медленно выдыхать, потом быстрее. Кислорода надо ведь побольше вбросить. Грудь Дарьи легко поймала все дыхание целиком, отзываясь, как чувствительный камертон на свой звук. Глубокий вдох, быстрый выдох. Хорошо… Похоже, у девушки нет проблем поймать ритм. Гм, но что-то не хочется совершенно от нее отрываться…
– Отлично. Так и запишем, в плюс, – перевел дыхание Славутич, – давай теперь отработаем на отлично.
– Давай…
Через полчаса они заснули в одном спальнике, крепко обнявшись, голые, уставшие и довольные друг другом.
Глава VIII
Тело девушки напряглось, вот только что была мягкая, податливая, сопела в ухо, если тронешь губами сосок – улыбалась и приоткрывала рот. Явно снилось приятное. А то вдруг вздрогнула, словно пуля прострелила, повернула голову как-то набок и заговорила высоким свиристящим голосом. Впрочем, очень красивым, как если бы заговорил соловей размером с человека.
– Вот вы где, Славутич. Время закончилось, пора возвращаться.
– Дарья, ты чего? – Профессор выскочил из спальника метров на десять, озадаченно вытаращил глаза.
– Я обращаюсь через Дарью. Она хороший ретранслятор. Медиум, как говорят эзотерики.
– И чего угодно потусторонним силам от скромного ученого? – язвительно вопросил Славутич, скрестив руки на груди.
Дарья сделала движение, словно пытаясь приподняться и повернуться. Вместо этого голова закинулась к потолку, и она резко всхрапнула. Голова вновь склонилась набок.
– Извините, неудобно так общаться, конечно, я понимаю. Но, увы, иначе не выходит пока.
– А может, хватит ерунду городить? Что это за сеанс спиритизма?
– Выбирайтесь наружу, там получите дальнейшие рекомендации. Это в ваших интересах, профессор.
Тело девушки обмякло, она свернулась калачиком и тихо засопела.
– Дарья? Дарья, проснись!
Сонные непонимающие глаза девушки раскрылись, она вспыхнула, прикрыла грудь руками, но, словно опомнившись, лукаво улыбнулась и потянулась к профессору.
– Я уже не сплю… – мурлыкнула она.
– Что за бред ты сейчас несла?
Девушка озадаченно выгнула тонкие брови.
– Не сплю… я… Почему бред? Я же действительно не сплю! – Она обиженно втянулась обратно в спальник, как улитка в раковину.
– Что ты мне за сеанс спиритизма устроила?
– А что было-то? Не помню сегодня ничего, – нервно спросила девушка, усевшись в спальнике, замерла, словно гусеница, увидевшая скворца.
– Время, говоришь, закончилось, пора возвращаться. Куда возвращаться?
– Ну, домой, наверное, пора, не знаю… ты же меня здесь не бросишь? Правда?
Профессор оценивающе посмотрел на нее. Хмыкнул, вроде не врет… А она выпрямилась, прогнулась и уже совсем не похожа на испуганную гусеничку. Спальник пополз вниз, четко пропечаталась высокая грудь. Глаза прикипели, а ткань все сползала и сползала, а соски словно пытались задержать, проступая изнутри… победно выскочили наружу на миг и тут же были пойманы и прикрыты ладонью и краем.
Как это здорово у нее получается, инстинктивно, ну, наверное, инстинктивно. Естественно очень.
– Да… возьму, конечно.
Она радостно взвизгнула, словно месяц уговаривала, выскочила и напрыгнула, обхватила шею руками, туловище ногами, впилась в губы поцелуем… А руки уже жадно шарили по ее шелковистой коже, и профессор, как, наверное, и большинство мужчин в таких случаях, пожалел, что рук всего две…
– Удивительное ты существо… чудо какое-то вообще, – расслабленно пробормотал Станислав и тут же ощутил мягкие губы и быстрый язычок на шее. – Нет, нет. Это не комплимент, а констатация факта! Хватит разлеживаться, готовься к заплыву. Надеюсь, теперь организм нормально среагирует на тебя под водой – будет концентрироваться на заплыве и дыхании, а не на оплодотворении прижавшейся особи.
– А что, было бы не скучно… да и зацеп дополнительный, – обиженно протянула девушка, заставив Славутича громогласно расхохотаться.
– Ах ты, скромница – маков цвет! Вот ведь штучка!
Профессор затянул узелок с одеждой в наволочку, сделал вид, что хочет хлопнуть им, как дубиной, девушку.
– И никакая не штучка… ну, может быть, совсем чуть-чуть. – Она погладила мягкой ладошкой щетину на его подбородке.
– Ладно, ближе к делу!
Профессор подтянул ее к себе и деловитым поцелуем приник к губам. Она расслабилась в мощных объятьях, а он, с нею и с узлом в охапку, одним прыжком ухнул в воду. Фонтан брызг, казалось, взлетел до потолка. Она выпучила глаза, взвизгнула, забарахталась на поверхности.