4
Интенсивность боли: 4
Настроение: растерянно-недоуменное
5
Еще минута – и я очутился на улице, огорошенный результатом визита. Машинально побрел, куда глаза глядят. Утро стояло на удивление ясное. Солнце выглянуло впервые за долгое-долгое время. И несколько человек наслаждались этими первыми в году теплыми лучами на открытой террасе ближайшего кафе.
– Уже? – обратилась ко мне одна из посетительниц.
– …
После легкого замешательства я узнал в ней ту самую женщину, с которой только что повстречался в приемной.
– А-а… да.
– …
– …
– Чашечку кофе? Вы не спешите? – предложила она, чтобы положить конец взаимной неловкости.
– Пожалуй.
Я сел за столик напротив нее, спиной к солнцу. Вся надежда была на нее – я-то совсем не владею искусством беспечного трепа на террасе кафе. Я решительно поднял руку, заказывая кофе, – надо же было показать, что я хоть на что-то способен. Просто так посидеть со случайной знакомой – я давно от такого отвык. Даже смотреть на нее было неудобно после того, что я ляпнул в приемной. Хотя уж это совсем глупо. Ведь если она меня пригласила, то именно из-за тех слов. Наверно, всякой женщине приятно услышать, что она великолепна. Сорок лет мне понадобилось, чтобы сделать это грандиозное открытие, проливающее свет на загадочную женскую душу[15].
Почему же так быстро закончился ваш сеанс, опять спросила она. И рассмеялась, выслушав ответ. Сам я комической стороны происшествия как-то не углядел. Впрочем, до меня частенько не сразу доходит смысл событий.
– И что же? – полюбопытствовала она. – Вы поступите, как она сказала?
– Я еще не решил.
– Советую прислушаться. Она редко ошибается.
Но я и правда был настолько ошарашен тем, как прошла консультация, что не успел вникнуть в суть. Что, собственно, я узнал? Готов поверить, что природа моих болей чисто психологическая. Прекрасно – от таких вещей не умирают. Ни у кого еще эдипов комплекс не переродился в опухоль, а эротический трансфер не привел к раку. По мнению магнетизерши, спина не пройдет до тех пор, пока я не осознаю, в чем моя проблема. Ум должен разгадать загадку тела. Придется рыться в недрах подсознания. Причем за последние дни я уже несколько раз вплотную подходил к подобной мысли. Сначала меня неприятно удивила идея, что мы сами можем создавать себе болезни. Потом жена предположила, что мои боли связаны с неприятностями на работе. Возможно, но это не единственные сложности в моей жизни. Так в чем корень всех бед? Должна же быть какая-то причина. Самая главная, объясняющая все. Выходит, мне нужно ложиться не в больничную палату, а на кушетку психоаналитика. Все подтверждало диковатую гипотезу о том, что физическое состояние зависит не столько от здоровья организма, сколько от прихотей психики.
Тактичная незнакомка не прерывала мой внутренний монолог. Ну а я, погруженный в раздумья, забыл, что надо поддерживать разговор. Совсем разучился общаться с людьми. Очередь была за мной, но что сказать? И почему я так при ней робел? Казалось бы, наоборот. Все так просто. Ни она, ни я не собираемся судить друг друга. Два совершенно незнакомых человека и счастливая возможность, воспользовавшись случаем, довериться друг другу без опаски.
– А вы к ней по какому поводу пришли?
– Меня укусила собака… еще в детстве… давно…
– …
– Прошло столько лет, а укус не проходит, мне до сих пор больно… хотя медицина не видит причин.
– Понимаю.
– Ее сеансы помогают. И я надеюсь, что скоро наконец избавлюсь от этой беспричинной боли.
Она подробно рассказала, как на нее набросилась собака. Ей было восемь лет, и, если бы не вмешался прохожий, все кончилось бы еще хуже. Не блеща оригинальностью, я спросил:
– Наверное, вы теперь боитесь собак?
– Нет, ужасно люблю. У меня даже есть своя. Страх перед той, что меня искусала, не распространяется на всех собак.
– Понимаю… – машинально повторил я, хотя и не был уверен, что это так. Не важно – пусть бы она часами говорила про собак (ничто на свете не интересовало меня меньше[16]). С ней было так хорошо. Эта женщина сразу понравилась мне, когда я увидел ее во весь рост (с коленями), и то же самое я испытывал сейчас, когда она передо мной сидела (а колени скрыты под столом). То есть от перемены ракурса чувство не менялось. Лицо ее мне тоже нравилось, обширнейшая гамма выражений отражалась на нем. То она похожа на скромную-скромную пай-девочку, этакую школьницу из швейцарского пансиона, то вдруг мелькнет в глазах озорной, даже безумный огонек – и перед вами русская женщина. Мы болтали о том о сем, и время пролетело быстро. Хотя, по-моему, ничего особенного мы друг другу не сказали. Так, верно, и бывает, когда с кем-то тебе хорошо. Это чувство не зависит от того, был ли толк от беседы и содержалось ли в ней что-то по-настоящему важное. Мы перебрасывались ничего не значащими словами, недоговоренными мыслями, наслаждаясь блаженнейшей беззаботностью.
А после разошлись, не обменявшись телефонами и даже не назвав своих имен. Продолжения не будет. Мы больше не увидимся.
6
Интенсивность боли: 2
Настроение: швейцарско-русское
7
Вот уже несколько дней я жил с часу на час. Привыкший планировать все заранее, теперь я шел или не шел куда-то, сообразуясь с настроением и состоянием. После счастливой передышки в компании незнакомки боль вернулась. Итак, надо искать психотерапевта. Я и раньше, как многие, об этом подумывал, без особого повода, а просто подчиняясь расхожему мнению: дескать, все приличные люди должны когда-нибудь пройти психоанализ. Но всегда отказывался от этой мысли. Возможно, из страха. Я недолюбливаю психологов. Впрочем, никто их прямо так не называет. Не говорят “хожу к психологу”, а говорят “хожу к специалисту”. “Специалист” на нашем языке означает “психолог”. Так вот, я никогда еще не бывал у “специалиста”, который сказал бы мне, кто я такой.
Американские горки продолжались – теперь я снова рухнул в депрессию. Один за другим отпадали способы лечения. Чтоб не раскиснуть совсем и ухватиться хоть за что-нибудь, я вспомнил о своем проекте. Эта парковка стала для меня спасительным плотом “Медузы”. Хотя никакой срочности не было. И никого в агентстве не волновало, как продвигается дело. Меня, что называется, задвинули в угол. Некоторые образные выражения необыкновенно точны. Именно так. Задвинутый в угол, я так и буду сидеть, ожидая, пока меня выгребут и я снова займу достойное место среди коллег.
В офисе меня встретило гробовое молчание. Вчерашние товарищи шарахались от неудачника, как от зачумленного, будто понижение по службе – это заразная болезнь. Наверняка Гайар продолжал за глаза поливать меня грязью. Чтобы совсем уж опозорить. Тем более что после злополучного совещания он пошел в гору и теперь его побаивались. Только секретарша Матильда была все так же приветлива. Избытком честолюбия она не страдала, а потому могла себе позволить оставаться собой. Как и в прошлый раз, она сразу зашла поздороваться:
– Как вы?
– Спасибо, Матильда, все нормально.
– А как жена? Как она все это перенесла?
– Жена?
– Ну да, ваша жена?
– …
– …
– Я ей ничего не сказал.
– Вот как? Но… как же это…
– Не хочу ее расстраивать.
– Но… вы уверены, что…
У секретарши был ошарашенный вид. А я не понимал, что такого ужасного в том, что я ничего не рассказал Элизе. Тем более хвалиться-то нечем: коллега подложил свинью. Недоразумение разрешилось, когда Матильда сказала:
– Но это же… как-никак… ее отец!
– …
– …
– Ах, вы о похоронах! Простите, я не понял. Естественно, она знает… Я думал, вы спрашиваете, как жена отнеслась… ну… словом, извините.
– …
– В общем, она ничего. Держится. Хотя, конечно, тяжело. Она обожала отца… но она сильная женщина.
– Ладно, не буду вам мешать. Если понадоблюсь, вы знаете, где меня найти.
– Спасибо, Матильда. Спасибо за вашу доброту.
– …
Матильда вышла с каким-то застывшим лицом. Хоть она и поддерживала меня наперекор всем, но теперь, похоже, засомневалась: “Все-таки он немножко того…” Но я не виноват. У меня забот невпроворот – пришел на работу и начисто забыл о смерти тестя. Я представил себе весь наш разговор и усмехнулся. Получилось смешно. Особенно мой ответ – “я ей ничего не сказал”. И физиономия Матильды, которая поверила, что я и впрямь мог не сказать жене о смерти ее отца.
Очень скоро мое жалкое положение напомнило о себе. Я включил компьютер и проверил почту. Соль на раны – я все еще был среди адресатов рассылки по японскому проекту. Так что мог ознакомиться со всеми деталями предстоящей поездки в Токио, взглянуть на жизнь, в которой больше не участвовал. Должен признаться, особой горечи я не почувствовал. И это заставило меня задуматься о самом себе. Гайара я, вне всякого сомнения, ненавидел, но долго терзаться из-за неудачи был не способен. Такой я, что ли, незлобивый? Жаль, конечно, что я не посижу вечерами с коллегами в караоке-баре в компании по всем правилам загримированных японок. В воображении промелькнула картинка: как я потягиваю саке, а рядом гейша в шелковом кимоно. Лишнее доказательство моей чрезмерной склонности к стереотипам. Но не прошло и пяти минут, как грубая реальность вырвала меня из мечтательного полузабытья.
Очень скоро мое жалкое положение напомнило о себе. Я включил компьютер и проверил почту. Соль на раны – я все еще был среди адресатов рассылки по японскому проекту. Так что мог ознакомиться со всеми деталями предстоящей поездки в Токио, взглянуть на жизнь, в которой больше не участвовал. Должен признаться, особой горечи я не почувствовал. И это заставило меня задуматься о самом себе. Гайара я, вне всякого сомнения, ненавидел, но долго терзаться из-за неудачи был не способен. Такой я, что ли, незлобивый? Жаль, конечно, что я не посижу вечерами с коллегами в караоке-баре в компании по всем правилам загримированных японок. В воображении промелькнула картинка: как я потягиваю саке, а рядом гейша в шелковом кимоно. Лишнее доказательство моей чрезмерной склонности к стереотипам. Но не прошло и пяти минут, как грубая реальность вырвала меня из мечтательного полузабытья.
Гайар без стука вошел в кабинет и сухо спросил:
– Свидетельство принес?
– Не беспокойся, получишь.
– Просто таких, как ты, которые выдумывают похороны родственников, лишь бы побездельничать, я насквозь вижу!
Я промолчал. Отвечать на хамство я не собирался. Но все-таки Гайар хватил через край. Я вспомнил, как горевала и плакала Элиза. Со мной творилось что-то непривычное, чтобы не сказать небывалое. Впервые я подумал, что не такой уж я тюфяк, просто раньше сдерживал свою ярость. А теперь она нарастала и набирала силу, как волна. Но я по-прежнему тихо сидел на стуле, маскируя улыбочкой подступающее бешенство.
Гайар не сказал ничего больше и вышел, видимо досадуя, что не удалось меня раздразнить. Такая игра ему скоро надоест, он станет грызть другую кость – выберет кого-нибудь еще, чтобы срывать на нем злость. Однако мы не договорили. Раз Гайар курировал мою работу, я должен был обсудить с ним мой проект. И я окликнул его. Мог бы встать, догнать, но все произошло иначе: я окликнул его, и он вернулся, вне себя от моей наглости. Хотя в глубине души, я уверен, довольный, что наклевывается второй раунд.
– Это ты меня так зовешь?
– Ага.
– Если желаешь меня видеть, обращайся к моей секретарше. Посмеешь еще раз вот так крикнуть, я заведу на тебя дисциплинарное дело.
– Отлично, шеф.
– Так что тебе надо?
– Хотел с тобой поговорить по поводу парковки.
– Какой еще парковки?
– Ну как же… парковка в Валь-д’Уаз. Я ездил на местность.
– Ты… что? Нет, ты смеешься, что ли? Ты правда туда ездил?
– Правда.
– Ой, держите меня! Олух… Какой же олух!
Он зашелся хохотом и весь побагровел – того гляди, задохнется.
– Да я же просто так сказал – в шутку!
– …
– Мы получили письмо… Ну, они там мечтали нас нанять… И я принес тебе бумажки ради хохмы… вот уж не думал, что ты туда попрешься… Нет, это слишком даже для тебя!
– …
– Ты что же, думал, у какого-то паршивенького городишки хватит средств оплатить нашу работу? У них небось глаза на лоб повылезали, когда ты к ним явился.
– …
– Я знал, что ты кретин, но не до такой же степени! И хорошо, что я тебя так обул с японцами.
Все еще заливаясь смехом, он вышел из кабинета. Шаги его удалялись, но смех остался тут, словно набился мне в уши. Если я ничего не сделаю, он так и останется со мной навсегда, будет всю жизнь глумливо напоминать: ты слабак! И тут все сдерживающие центры в мозгу разом отказали. Бешеный зверь, которого правила приличия держали в узде, наконец пробудился. Гайар перегнул палку. Я спокойно встал, вышел в коридор, сначала медленно пошел, потом прибавил шагу. Догнал Гайара в несколько прыжков. Рванул за шиворот. Он повалился навзничь, закричал: “Эй-эй, ты что!” А больше ничего и крикнуть не успел – я со всей силы заехал ему ногой в челюсть. Хрустнул сломанный зуб, впрочем, это могло мне и померещиться. Он вырубился с первого удара, мне бы на этом и остановиться. Но я не мог – во мне клокотала ярость. Я бросился на колени и приподнял Гайара. Он попытался оттолкнуть меня – значит, что-то соображал. Но я размахнулся и саданул его кулаком прямо в нос. Насчет зубов я, может, и ошибся, но тут уж никакого сомнения: нос я ему сломал. Он взвыл от боли, хлынула кровь, залила лицо и шею. Я бы лупил его и дальше, если бы не подоспели двое коллег. Меня схватили за руки, оттащили. Гайар, окровавленный, лежал на полу. Сбежалось уже много народу. Но вместо того, чтобы оказать ему помощь, все стояли, ошеломленные.
8
Интенсивность боли: 1
Настроение: большое облегчение
9
Я побрел в свой кабинет, постепенно приходя в себя. Все время, пока я догонял и избивал Гайара, во мне словно говорил кто-то другой, кто вывел точный счет всем обидам. Я закрыл за собою дверь, сел за стол. И сразу почувствовал: что-то изменилось. У меня не болела спина. Боль исчезла бесследно, первый раз за десять дней. Чудеса! Она поутихла и отползла, когда мы были в Бретани, но тут совсем прошла. Какое блаженство. Самое большое счастье – когда у тебя ничего не болит. Во мне проснулась жажда жить и любить. На какой-то миг эта яркая вспышка заставила меня забыть, что я натворил. Скорей всего, одно с другим тесно связано. Это из-за него, из-за Гайара, у меня заболела спина, а теперь, когда я с ним сквитался, все наладилось. Откровенно говоря, какая-то напряженность ощущалась, еще когда мы только готовились к тому злосчастному совещанию, было заметно, что Гайар темнит, но я не придавал этому значения. Тело оказалось прозорливее сознания и по-своему отозвалось на коварство. Я бегал по врачам, делал рентген, МРТ, искал и не находил, в чем причина боли, а виновник каждый день расхаживал рядом со мной. Словом, если у тебя что-то болит, иногда стоит просто пошире открыть глаза и посмотреть по сторонам.
Не знаю, сколько я просидел так один. Десять, двадцать минут или час? Мне полегчало, и я выпал из времени, минуты порхали вокруг меня мотыльками. Я слышал шепот и беготню в коридоре, кто-то топтался перед дверью моего кабинета. До меня стало доходить: кажется, что-то пошло не так. Наконец в дверь постучали. Я сказал: “Войдите”, и передо мной возник Одибер. Мой вид его, похоже, шокировал:
– Вы… улыбаетесь?
– Нет… то есть не из-за того… А потому что спина перестала болеть.
– Вы хоть понимаете всю серьезность того, что вы учинили?
– Да, месье.
– Ну и… вы сожалеете? Раскаиваетесь?
– …
– Имейте в виду: никакие оправдания не помогут. Вы будете уволены.
– Я понимаю.
– И что же, вам наплевать?
– Нет… разумеется, нет.
– …
– …
– Мне очень неприятно. Вы проработали у нас десять лет, и я всегда ценил вас как серьезного, положительного человека. Вообразить не мог, что вы способны на такое…
– Я тоже.
– Но почему же вы это сделали?
– Да как-то… не знаю.
– Ладно, не хотите говорить – как хотите, дело ваше. Но должен вас предупредить: вы будете уволены за тяжкий проступок. То есть без выходного пособия.
– …
– А перед этим вам придется пройти одну процедуру… Это ничего не изменит, но таков порядок в подобных случаях.
– Какую процедуру?
– Вы должны посетить психолога.
– Психолога?
– Да. Психолога.
10
Интенсивность боли: 0
Настроение: тревога за будущее, но все равно облегчение
11
После разговора с Одибером я собрал свои вещички (всего-то набралась одна коробка). Не так уж много материальных следов осталось от времени, которое я тут провел. Одного часа хватило, чтобы упаковать все десять лет. Я всегда предпочитал работать без лишнего шума, вкалывать, а не пускать пыль в глаза, но теперь – баста. Отколошматив Гайара, я не только дал волю злости на мерзавца, что довел меня до крайности, но и покончил с собой как с обеспеченным служащим. Сломал карьеру собственными руками.
Можно было истолковать эту выходку и так. Теперь у меня нет выбора. Придется выбирать другую дорогу, и я чувствовал, что сил у меня хватит. Увы, мой оптимизм был тут же посрамлен. Не успел я поверить, что теперь все будет хорошо, как спина разболелась опять. Дал выход агрессии – и все в порядке? Как бы не так! Боль возвращалась как настырный нахлебник: думаешь, наконец-то от него избавился, а он опять тут как тут. Нет, я не выздоровел. Наоборот – после затишья новый приступ казался еще острее. К физическому страданию добавлялась мучительная мысль, что избавления нет и не будет.
Из кабинета я вышел несчастным и сгорбленным. Коллеги с ужасом смотрели на меня (спасибо хоть смотрели!). Должно быть, думали, что я сгибаюсь под бременем вины. А мне хотелось сдохнуть, я не знал, куда деваться от нескончаемой боли. Я зашел в тупик и уже не питал особых надежд на психоанализ. Начать с того, что мне трудно лежать, поэтому кушетка не годится. Выходя, я оставил охраннику свой пропуск-бейдж. Все кончено. На улице было все так же ясно, меня едва не ослепило солнце. Но очень скоро, будто в наказание за шалость, его закроют облака.