Итак, меня будет слушать человек, которого мне не видно. Интересно, почему психоанализ строится на отсутствии зрительного контакта. То же самое у католиков – наверное, глаза мешают исповеди. Попробуй излить душу под взглядом другого. Во всем этом было одно преимущество: психолог мог заниматься чем угодно, пока я говорю. Мог спать, набирать на мобильнике сообщения, да мало ли что еще? Откуда я знаю, насколько он хорош как профессионал? Если на то пошло, в корпоративные психологи явно идут не лучшие представители цеха; что-то я слабо представлял себе, чтобы Лакан возился с нарушителями дисциплины, определяя, надо ли их увольнять.
– О чем вы хотите говорить? – начал он.
– Не знаю. Вам видней.
– Нет, это вам видней. Что вас сюда привело?
– Спина. У меня болит спина. Я весь извелся.
– Понимаю. Штука болезненная… спина-то.
Я не знал, что ответить на это бесспорное замечание. К счастью, он продолжил:
– Давно это вас беспокоит?
– Дней десять.
– И часто такое случается?
– Нет, первый раз.
– Что-то этому способствовало?
– Нет. Меня уже спрашивали. Я хорошенько подумал. Нет, не было ничего такого. Это случилось на ровном месте, безо всякой причины.
– Посмотрим. Причина непременно имеется. Ко мне не в первый раз приходят с жалобами на здоровье. Корни телесных недугов по большей части лежат в нашей психике.
– …
– Ну-с, для затравки составьте-ка мне список всего того, что вас угнетает.
– Того, что меня угнетает?.. Да вроде бы…
– Послушайте, месье, вы здорово покалечили своего сослуживца… тогда как все вокруг говорят, что вы тихоня, каких поискать… А говорите, вас ничего не угнетает.
– …
– Соберитесь с мыслями, не торопитесь. Подумайте, что у вас в жизни не ладится. Это единственный способ распутать клубок.
– …
– Ведь это именно то, что вам нужно: распутать все болезненные узлы.
– Да нет, мне и вправду… ничего не приходит в голову… не считая… да, вот пожалуй что… у меня были кое-какие неприятности на работе… надо сказать, есть там один человек… ну, громко сказано, человек… скот… самодур… извращенец… интересно знать, какое у него было детство… в общем, я хочу сказать… ни с того ни с сего таким подонком не станешь… форменная сволочь… я несколько месяцев горбатился над одним проектом… а он все это время водил меня за нос… в жизни не переживал такого унижения… раньше у меня всегда были теплые отношения с коллегами… с некоторыми почти дружеские, обстановка на фирме была неплохая… ничего особенного, но все-таки… и вдруг вот этот… как ни назови, все будет мало… с тех пор, как он тут… да нечего здесь, честно-то говоря, распутывать… я сам все распутал – дал ему в морду, и правильно сделал… выплеснул все, что держал в себе… мне стало намного лучше… и я только рад, что больше не работаю… я тревожился из-за денег… да, деньги, тут вы правы, это меня угнетало… ну да потом жена сказала мне, что получила что-то вроде наследства… так что все в порядке… я говорю, “жена”… а на самом деле – уже почти бывшая… я вам еще не сказал, но мы разводимся… ну, то есть я еще не до конца уверен… но она, похоже, настроена решительно… беда в том, что я никак не могу понять, как я на это смотрю. То ли мне горько, то ли гора с плеч. Такое часто бывает? Не знать, что именно чувствуешь… сегодня так, завтра сяк… с одной стороны, я, если честно, отчасти даже рад, что все так складывается… в браке я задыхался… все всегда вдвоем… но как-никак мы были счастливы… в общем, не знаю… вы говорите, нужно распутать клубок… а я не знаю, развод – это будет еще один узел, или, наоборот, мне полегчает… не знаю… в общем, я знаю только, что брак налагает ответственность… особенно когда есть дети… это постоянный напряг… ты должен быть на высоте, ведь ты глава семейства… нужно зарабатывать деньги, цепляться за свою работу… вся эта жизнь меня некоторым образом тяготила… теперь это стало ясно… это ужасно, но я прихожу к мысли, что счастливых часов в ней было раз-два и обчелся… у нас была прекрасная семейная жизнь, но ее погубила рутина… прагматичность… все как по расписанию… и потом, все это сложилось так быстро… слишком быстро… думаю, я просто не успел свыкнуться с мыслью, что я уже взрослый… дети появились так рано… я только-только начал работать… распрощался с юношескими мечтами… я ведь писал… не думаю, что мог бы стать писателем… так, баловался… но меня прямо-таки вытолкнуло в действительность, в размеренную, правильную жизнь… и то, что со мной сейчас происходит, конечно, пугает меня… но в то же время я сознаю, что мне всегда не хватало… чего-то неожиданного… возможности сорваться с места… жить, как говорится, одним днем… к слову сказать, примерно так я сейчас и живу… и был бы рад… если бы не эта гнусная болячка… она отравляет мне жизнь… просто душу выматывает… то, что я устроил тогда на работе, произошло главным образом из-за спины… я просто очумел от боли… я творю такое, на что никогда бы не решился… с ума схожу… и я так и не выяснил, в чем же дело… причина непременно имеется… иначе и быть не может… какой-то должен быть диагноз… из-за этих приступов настроение скачет… сегодня еще ничего… вот сейчас, когда я говорю с вами, спина болит меньше… я бы даже сказал, почти не болит… хотя зря это я… ведь всякий раз, стоит обрадоваться, стоит подумать, что боль утихает, как снова скручивает… еще хлеще… так что, скажем, сейчас более-менее… боль взяла передышку… наверное, потому что я говорю с вами, и меня отпускает… хоть не умолкай… такое чувство, что я должен выплеснуть все слова, что во мне засели… чтобы мне полегчало… излиться, чтобы задышать… действительно, становится легче… когда говоришь… освобождаешься… хорошая у вас работа… сидите себе с блокнотом… ничего не делаете, а людям облегчение… красота… а всего-то и надо, что пара ушей… хотя… наверняка все это гораздо сложней… нужны годы, чтобы научиться слушать… и вообще – солидная профессия… внушает уважение… по крайней мере, ваш отец наверняка не тюкает вас… ну а мой… после разговоров с ним меня всегда мучит чувство спины… ишь ты… хотел сказать, вины, сказал – спины… оговорка?.. это надо записать! Нет, это не оговорка… у вас должно быть специальное слово…
– Не вдавайтесь в теорию. Продолжайте.
– Хорошо… в общем, должно у вас быть слово для таких фокусов, когда подсознание подсказывает нам что-то… ну да ладно, в моем случае не так уж трудно докопаться до отца и наших отношений… вы и представить себе не можете, как это меня тяготит… я говорю, что мне все равно… что я привык к тому, что он постоянно меня унижает… но нет, разве можно это наверстать… любовь, которую тебе недодали… всю жизнь лезешь из кожи вон… хоть он иногда проявляет внимание напоказ… прикидывается на пару минут нежным папашей… это не поможет… не поможет искупить столько лет полного безразличия… я знаю, что вы скажете… мне известны основы ваших теорий… вы скажете, что он воспроизводит… в юности он и правда не то чтоб купался в любви… но разве это оправдание? Я же со своими детьми не такой… я их целую, обнимаю, говорю, что они замечательные, что я люблю их… неужели это так сложно? Разве это не заложено в нас от природы, любовь к своим детям? Безусловная любовь… Как можно не любить своего ребенка?.. Вот и мне иногда хочется наорать на отца… на них с матерью… потому что они ласковы со мной просто из вежливости… а этого мало… все эти невысказанные слова висят на мне мертвым грузом… родительская любовь должна быть неистовой… не удушающей, но неистовой… меня она распирает… бьет через край… я за детей боюсь… когда думаю о сыне, который сейчас живет в Нью-Йорке, я, конечно, горжусь им… но места себе не нахожу… все время трясусь… только и думаю, как бы с ним чего не случилось… я вовсе не из тех папаш, которые душат своей опекой, нет-нет… но я так люблю его… что просто умираю от беспокойства… да, тут тоже надо развязать узел… может, и в этом причина, не знаю… с тех пор как он уехал… у меня словно что-то отняли… это произошло так быстро… телу легче свыкнуться с постепенными переменами, а когда вот так рубят сплеча… может, поэтому и вступило в спину: внезапная реакция на его отъезд… конечно, у детей своя жизнь – но нехорошо это, сбегать на другой край света… я даже повидаться с ним не могу… кажется, только вчера забирал его из школы… только вчера катал его на плечах… я не умел ценить эти мгновения… да, знаю, это банально… но разве мы не имеем права страдать от самых банальных вещей?.. И дочка тоже… тут другое… но опять-таки я не смог принять перемены… она обижается… я до сих пор не удосужился зайти к ней в гости… я почти не знаю человека, с которым она живет… не знаю, почему мне так тяжело дается все новое… наверно, меня просто недолюбили, как по-вашему?
– …
– Так как же?
– Что ж, очень хорошо. Наш сеанс подошел к концу.
– Уже?
– Да.
– И что вы на это скажете?
– …
– Так как же?
– Что ж, очень хорошо. Наш сеанс подошел к концу.
– Уже?
– Да.
– И что вы на это скажете?
– Сеанс окончен.
– И… и… мне можно вставать?
– Да-да, вставайте.
– Все равно… спасибо, доктор. Спасибо за все… Как же, черт возьми, хорошо выговориться…
– …
– Вы великолепны.
Моя последняя реплика удивила его. Видно, не часто ему делали комплименты. Он хотел, чтобы мы сразу условились насчет следующего сеанса, но я соврал, что не взял с собой ежедневник. Он сделал вид, что поверил этой смехотворной отговорке. А мне просто-напросто не хотелось тут же брать и записываться на повторный прием. Я одним духом выплеснул то, что копил в себе долгие месяцы, хорошего понемножку. И потом, он сказал самое важное: нужно распутать клубок. Без всяких раздумий я понял, что начать надо с главного: с родителей.
2
Интенсивность боли: 1
Настроение: боевое
3
Тот ужин с кускусом был только разминкой. Старики и бровью не повели, узрев меня на пороге. Как будто не сомневались: раз уж за мной завелись странности, они еще дадут о себе знать. Отец откровенно покосился на мать: вот видишь, мол, я же тебе говорил. Ибо у нас нагрянуть без предупреждения означало грубейшим образом попрать семейные устои. Никто никогда этого не делал. Хочешь повидаться – изволь сначала предупредить. Желательно загодя: родные родными, но всему свое время.
Обычно я не расставался с галстуком. А тут заявился посреди недели, в разгар рабочего дня, весь какой-то расхлябанный – ни костюма тебе, ни вообще чего-либо общего с привычным имиджем.
– А, это ты, – произнесла мать.
– Да, я.
– Ну что, спине-то получше? – тут же подал голос отец.
Весьма неожиданный заход. Значит, отец таки в состоянии удержать в памяти нечто, касающееся моей особы. Правда, запоминались ему все больше мои неудачи. Впрочем, он всегда умел сбить меня с толку, миролюбиво поинтересоваться, как у меня дела, когда мне становилось невмоготу слушать его рассказы о самом себе. Он, как никто, чувствовал, когда собеседник накаляется до опасного предела. С подобного рода людьми невозможно разругаться. Редко, но встречаются такие зануды, способные ювелирно отмеривать дозу своей доставучести[19]. Они топчутся у самой грани вашего терпения, но никогда не переходят ее. У отца мастерски получалось выдергивать из меня уже заискривший запал, сводя на нет любую ссору. Иными словами, он никогда не давал мне дойти до развязки.
– Да… да, получше, спасибо.
– Вот и славно.
– Я избил до полусмерти одного своего сослуживца, и с тех пор мне действительно стало получше.
– …
– Но за это меня поперли с работы.
Мать так и рухнула – к счастью, позади подвернулся стул.
– Нет, это черт знает что, так огорошить мать прямо с порога! Посмотри, она чуть дышит! – взвился отец.
– Скажи пожалуйста, тебя волнует, что чувствуют люди! Это что-то новенькое.
– Что ты несешь?
– Что слышишь! Ты вечно думаешь только о себе. На других тебе плевать. Плевать, что они думают, что чувствуют. Главное для тебя – это ты, ты, ты сам, твоя драгоценная персона!
– Перестань! – взмолилась мать.
Ни слова не говоря, отец посмотрел на меня в упор. Я не мог понять, что выражал этот взгляд: то ли жестокую обиду, то ли молчаливое одобрение тому, что я впервые рассвирепел. Мне померещилось, что в глазах у него зажглась искорка радости. Глубоко-глубоко – на самом донышке… Возможно, я просто неверно истолковал это выражение, которого прежде за ним не замечал, но я чуть не пошел на попятный. К счастью, он спохватился.
– Ты что, сдурел? Что мы тебе сделали?
– Что вы мне сделали? И ты еще спрашиваешь? Да ты посмотри на себя, если можешь! Что ты мне сделал… что ты мне сделал… да ничего… вот именно, что ничего… раз ты даже не в состоянии понять…
– Да о чем ты, в конце-то концов? Я понимаю одно: ты рехнулся!
– Я о том, что ты вечно меня унижаешь. Хоть бы раз в жизни за что-нибудь меня похвалил. Хоть бы раз! Ты просто на это не способен.
– …
– Ну? Попробуй для интереса! Скажи мне что-нибудь хорошее.
– …
– Давай!
– …
– Мне нравится твоя стрижка, – наконец выдавил он.
Я забегал по кухне, повторяя скороговоркой: “Моя стрижка… моя стрижка…” По всему телу разливалась необыкновенная сила. Вот сейчас, сейчас я выплесну все, что меня угнетало, и спина скажет мне спасибо. Нарезав несколько кругов, я остановился перед матерью. Теперь ее очередь.
– От тебя тоже слова не дождешься! Не мать, а черствая корка!
– Довольно! – рявкнул отец. – Родители ему не угодили! Так убирайся к черту! Думаешь, ты у нас подарочек? Куда там! Но мы с матерью скандалов тебе не устраивали.
– Я не устраиваю скандал. Я говорю о том, что наболело. Вы не любите меня. Особенно ты, отец. Так лучше скажи это прямо и честно. По крайней мере, все будет ясно.
– …
– Ну же, смелей!
– Нет… это неправда… я не могу так сказать… – насилу выговорил отец.
– Папа любит тебя… – сказала мама, поднимаясь со стула. – Тебе сейчас приходится туго. У тебя болит спина, у тебя неприятности на работе… Но не думай, что во всем этом виноваты мы с отцом.
– Нечего мне зубы заговаривать. Вечно ты сглаживаешь углы. Но сегодня этот номер не пройдет…
На этот раз в отцовском амплуа амортизатора выступила мама. Но я не попадусь, нет, только не сегодня, главное – продержаться, не раскиснуть раньше времени, я не рехнулся, не озверел, они не любят меня, твердил я себе, не любят, иначе я не стал бы нападать на них. Старики стояли как побитые и смотрели на меня без всякой злобы. Похоже, их больно задело то, что я тут наговорил. Выходит, я же и виноват. Вот в чем подлость: годами сдерживаешься, молчишь, а когда взорвешься, так ты же, выходит, и виноват. Да я уже готов был извиняться. Но тут отец ринулся в атаку:
– Нет, это ты посмотри на себя! Думаешь, легко быть отцом такого сына, как ты? Ты говоришь, тебя все время унижают, но ты сам вечно ходишь с трагической миной. У тебя на лице написано, что ты – жертва. Меня не удивляет, что у тебя разболелась спина. Это вполне в твоем духе – скрючиться от боли… да еще и упиваться ею! Это ж предлог, чтоб тебя пожалели, а тебе только того и надо!
– …
– Ты хочешь, чтобы тебе пели дифирамбы, но, скажи на милость, чем ты их заслужил?
Это был удар под дых. Я думал: рубану родителям в глаза правду-матку – и наконец-то разрублю проклятый узел, а получилось все наоборот. Мне же еще и досталось. Выходит, мы сами виноваты, что нас не любят. Я держался изо всех сил. Ребенка надо любить, каким бы он ни был, и точка! Только у любящих родителей вырастают замечательные дети.
– Ты прав, – произнес я наконец. – Ты абсолютно прав. Я ноль без палочки. Простите, что отнял у вас столько времени. Вы меня больше не увидите.
– Каков артист! И почему ты не пошел на сцену?! – выкрикнул отец. – А еще прибедняешься – не любит он, видите ли, быть в центре внимания – как же! Да ты бы рад часами только о себе и говорить: как у тебя болит спина, какой ты несчастный и какие мы плохие! На целый роман набралось бы!
– …
– Ей-богу, на целый роман!
– Не надо так… не говори, что мы больше не увидимся… – прошептала мама. Она встала со стула и шагнула ко мне, но шла шатаясь, чуть не спотыкалась. Как будто мои слова лишили ее сил. Теперь я опустился на освободившийся стул. А родители остались стоять по сторонам. Меня тоже не держали ноги. Я не знал, что сказать. Неужели я все это выдумал? Неужели и правда я сам во всем виноват? Поди теперь разберись. Чуть погодя я пролепетал:
– Я развожусь…
– …
– Так мы с Элизой решили. Я пока перебрался к Эдуару.
– К Эдуару? Но почему? Позвонил бы нам и приехал сюда… домой… – проворковала мать.
Она совсем не удивилась. Похоже, они с отцом предвидели крах, который я теперь переживал. Как будто мои беды были в порядке вещей – как смена времен года.
– Приехал бы сюда, – повторила она.
– Мне как-то в голову не пришло…
– И напрасно, – отозвался отец. – Ты вот ругаешь нас, и, по правде сказать, все мы не без греха … но семья есть семья. Может, вполне естественно клясть ее, когда тебе плохо. Но мы всегда с тобой.
– Да, мы всегда с тобой, – повторила мать.
Они оба подошли ко мне вплотную, словно хотели утешить. А я вдруг превратился в мальчишку, который проснулся среди ночи от дурного сна. Чтобы окончательно сбить меня с позиций, мать добавила:
– Зря ты так… мы тебя любим.
Я не ослышался. Она так и сказала: “Мы тебя любим”. Я нахамил им, наплевал им в лицо, излил на них свою ненависть, и вот что увенчало сцену: слова любви. Слова, которые я слышал впервые. И не мог понять: то ли они побоялись меня потерять, то ли это новая форма издевательства? Если они теперь и вправду любили меня, то эта внезапная любовь была мне в тягость. Столько лет таились, а потом вдруг на тебе! Как тут поверишь? Вот не думал, что это признание так меня взбаламутит. Я хотел сжечь все мосты, а они мне не дали. Мы, дескать, семья. Мы с тобой. И где тут, спрашивается, хоть какая-то человеческая логика? Зачем я лез из кожи вон, чтобы установить с ними нормальные отношения или добиться, чтобы они ко мне переменились? Слова матери положили конец моим отчаянным попыткам – я ведь с самого детства изо всех сил пытался их понять. Вместо того чтобы признать раз и навсегда: мои родители с приветом и переделывать их бесполезно. Семью не переделаешь, какой бы нелепой, изнурительной, несправедливой, несносной она ни была.