Смеркалось быстро. Он аккуратно закрыл журнал, положил его в свой дипломат, защелкнул кейс, а потом встал и пошел, направляясь к зданию в глубине двора. Я вытаращился ему в спину, решаясь: окликнуть – не окликнуть, когда он вдруг обернулся и поманил меня пальцем. Молча.
Я смел натюрморт в сумку одним движением, будто давно в этом тренировался, плюнул на всю свою конспирацию и подлетел к нему.
– От Бочарева – по гномам? – спросил он.
Я нервно сглотнул и кивнул. Мешки у него под глазами все-таки были. И вообще лицо было одутловатое и неприятное, властное лицо впередсмотрящего и поддающего одновременно.
– Бочарева я консультировал по гномам, – пояснил он мне в ответ на невысказанный вопрос. – Для посетителей, приходящих от других коллег, у меня другие места встреч. Таксу знаете?
В первое мгновение я не сообразил: слово «такса» у меня давно ассоциируется только с собаками, а потом помотал головой, в этот раз отрицательно.
– Десять тысяч и бутылка водки – до. И десять тысяч – по возвращении. Рублей, – добавил он, глядя на мой ступор.
– По возвращении – откуда?
Боюсь, что у него сложилось не лучшее мнение о моих умственных способностях. По крайней мере он убедился – после моих мотаний головой в ответ на предыдущие вопросы, – что у меня есть голос. Хотя почему-то осипший.
– Мне нужна консультация, – пояснил я.
Он на секунду задумался, потом мотнул головой.
– Хорошо. Но такса остается той же. Идемте.
Подъезд был не заперт, и мы прошли в полуподвальное помещение здания. Сисякин толкнул грязную дверь и мы очутились в помещении кафе. Даже не кафе, а того, что в забытые советские времена называлось столовкой. Ободранные фанерные стулья, тонконогие пластиковые столы, покрытые пятнистой клеенкой, желтый электрический свет лампочек под жестяными плафонами. У стенки за стойкой возилось бабообразное существо в почти белом переднике. На столике рядом с ней в тазу с водой лежали стеклянные граненые стаканы и серая тряпка, представляющая остатки вафельного полотенца.
Водку от стойки Сисякин к нам на столик сам принес. Между прочим, только с одним стаканом. Да я, собственно, и не набивался. И десять тысяч я перед ним на стол выложил. Если честно, то у меня больше с собой и не было, но это я пока говорить ему не стал.
Сисякин налил себе полный стакан водки и, мерно и без воодушевления отхлебывая – вот уж никогда не думал, что пить можно так скучно! – стал мне рассказывать про измерение гномов. Я слушал его внимательно, потому что мне все было внове.
Все наши миры и измерения взаимопроникают, то есть мы уже как бы находимся и здесь, и там, но сцеплены каждый со свои миром. Как эти измерения друг с другом сопрягаются – хрен их знает. Для опытного путешественника по мирам перенестись из одного, ему знакомого, в другой, какой он хорошо знает, – не фиг делать. Глаза закрыл, представил, что тебя окружает уже другое измерение, в ладошки хлопнул – и ты уже там. Для не таких опытных – нужно медитировать, травки курить, заклинания повторять до обалдения, – словом, в транс впадать. Глюки – это когда свой мир неустойчив и из него другие проглядывают. А вот кто в другом измерении еще не был – тот себе его никак представить не может. Начнет местным блестящим предметом перед носом крутить, от этого мира отвалит, а в тот так и не попадет. Просто останется под гипнозом в трансе. А вот ежели у него есть стоящая вещь из другого измерения, то хоть он там и не был, но как начнет представлять себя с вот таким кольцом или амулетом, так незаметно для себя туда и перейдет. Надо только не удивляться и не напрягаться, а желательно надраться как следует или таблетку-другую снотворного принять. Даже в народных сказаниях есть, вроде «Повороти кольцо на пальце, меня вспомни – и тотчас тут окажешься».
Я молча выложил перед ним изображение браслета. Сисякин поднес его чуть не к носу – это был уже второй стакан – и одобрительно покивал.
– Стоящая вещь, – сказал он. – Ценная. Обратите внимание на эти синие камушки. Видна рука мастера. Это работы самого Вацурина. Переходник между мирами. Практически гарантированный перенос из нашего мира. Все работы Вацурина являются государственной собственностью гномов, в исключительных случаях берутся на время, а после использования возвращаются в королевскую казну.
– А зарослики – это кто?
Второй стакан подходил к концу. Сисякин начал слегка преображаться. На щеках появился румянец, в глазах блеск, а в прежде бессмысленно тупом лице канцеляриста какое-то, еще не понятное мне, выражение.
– Зарослики или передрослики – так гномы называют людей. – Он продекламировал: – Господь сказал «Да будет свет!», рубильник щелкнув дома, но для строительства планет позвал бригаду гнома. В контракте есть свои права работы и игры – и шахты вяжут в кружева различные миры. Продаст зарослик за дублон работу и семью, но гном – он до конца влюблен в профессию свою… Ну, там дальше еще много куплетов есть: и про хоббитов, и про гоблинов, и про эльфов и баньши, и даже про кровок, – прервал Сисякин сам себя.
– Я вижу, вам гномы больше нравятся, чем люди, – подначил я его.
Сисякин хитро улыбнулся.
– А за что мне нас любить? Вот нашла у меня наша медкомиссия удобное для спецработы генетическое отклонение: связь между полушариями мозга нарушена. Как одно полушарие напьется и отключается, так другое командовать начинает. Одно для мира людей, второе для исполнения приказов руководства. Послали на курсы, задания дали, ну я и с дорогой моей душой. А потом за эту мою же профессиональную переработку, за мою, понимаешь, готовность здоровье для государства отдать, подлянку кинули, выперли. И кто я теперь? Можно сказать молодой инвалид без повышенной пенсии. Приходится на жизнь дополнительно подрабатывать. – На его порозовевшей одутловатой физиономии появилось хитренькое выражение. – Ты, значит, как раз этим браслетом занимаешься. Вон, пойди глянь во дворе: там я тебе сюрприз подготовил. Пойди, пойди, потом договорим…
Ладно, подумал я, понятно, что ты мне какую-то гадость подготовил. И гадости свои оправдываешь тем, что все другие виноваты, а тебе уж просто деваться некуда… Да заплачу я тебе твой гонорар, в конце концов консультация действительно оказалась полезной, просто придется отсрочку попросить – пошлю переводом. Или до банкомата вместе дойдем.
Я осторожно закрыл грязную пластиковую дверь, поднялся по ступенькам и вышел во двор.
И тихо удивился. В смысле удержался от того, чтобы заорать.
Двора больше не было. То есть он был, но совсем другой. Разноцветные лампочки или огни плавали в черном небе, где-то играла тихая музыка стеклянных гармоник, а передо мной, ближе того места, где еще сегодня вечером были аляповатые скамейки, стояли и скучали, перекачиваясь с носка на пятку, два рослых – мне по грудь – гнома. В руках у них были утолщенные магические жезлы. Или волшебные палки. Почему-то я сразу понял, что их черные кафтаны с серебряными кнопками и нашивками – это форма.
– О, – сказал один из них, радостно заржав, – гляди-ка! Передрослик! А денек-то налаживается.
– Так, – сказал второй, пока они неспешно повернули ко мне, – предъявите блямбу на проход между мирами. Незаконное проникновение.
– Пусть сперва зубы покажет, – притормозил его первый, – а то хоть и передрослик, но среди них, говорят, вампиры встречаются. Или еще страшнее: полузарослик, а вторая половина – кровка!
Я послушно ощерил зубы. Не хотелось бы получить волшебным жезлом по почкам. Вот Сисякин, вот гад! Передрослик, одним словом. Пора было брать инициативу, пока не посыпались непрятности. И дай бог, чтобы они ограничились колотушками, а не чем похуже.
– Прошу прощения, коллеги, – сказал я, – нечаянно забрел, превысив полномочия. Веду частное расследование по поручению их милостей Буторина и Магурина. У них где-то на переходе пропал браслет работы Вацурина. – Я осторожно вынул из кармана и показал им издали картинку.
– О-па, – сказал первый гном и чуть не сплюнул от досады, – а так ведь все хорошо начиналось.
– Да-а, – удрученно сказал второй, вглядываясь в изображение браслета издали и не делая попыток подойти ближе. Он почесал висок жезлом. – Нам лучше и не знать про такую пропажу до тех пор, пока официально не объявили.
– А вдруг мы первые найдем… – обратился к нему первый, но второй его сразу осадил:
– Официально не объявляли. Понял, чем пахнет?
– Понял, – скис первый.
Второй огляделся по сторонам.
– Значит, так, парень. Поворачивай обратно в дом и исчезай в свое измерение. Ты нас не видел, мы тебя не видели. Было одномоментное случайное ложное вторжение в результате глюка. А вот если не исчезнешь, – ну, тогда, извини, пеняй на себя.
– Спасибо, – честно и от души сказал я.
Осторожно зашел внутрь, затворил дверь, закрыл глаза и привалился лбом к холодной каменной стенке, страстно желая, чтобы мир гномов растаял как наваждение.
5
Хороший сыщик не должен все время мчаться по следу как ищейка или легавая. Время от времени следует остановиться, присесть, подумать, поскрести лапой за ухом.
Я сидел у себя за письменным столом, но не как прежде – расслабившись и положив ноги на стол, – а крутясь в офисном кресле и заглядывая себе за спину. Легкость возврата в родной мир меня поразила, и теперь все время казалось, что вот-вот стена разверзнется – и там, в ночной тьме чужого мира, будут стоять рослые гномы в форме, а вдали за их головами запляшут, затанцуют огни садов иного измерения. Мой офис – самый пыльный и скучный уголок в мире – превратился в ненадежную створку чужой вселенной.
Чужая или не чужая, а нравы похожи всюду – и я для себя описывал расследование понятными земными примерами. Пропавший гномовский браслет, из-за которого меня наняли, оказался не просто украшением, а необыкновенно дорогой вещью из королевской казны – да еще и с магическими свойствами. Волшебное яйцо Фаберже. Или нет, лучше так – шапка Мономаха, которая одновременно еще и шапка-невидимка. Да, это, пожалуй, подходящее сравнение. И взять такое на время из королевской казны мог только очень высокопоставленный гном, ну, я их чинов не знаю, скажем, канцлер или казначей. Вроде как Касьянов или Черномырдин взял на время предмет из Грановитой палаты. Ведь мог бы? Мог. Но мог и не для себя, а за переданный ему богатым человеком, гномом то есть, денежный залог-подарок. Или не за подарок, а под угрозой шантажа. Вот поэтому патрульные гномы и побоялись принять участие в официально незаявленном расследовании. Если премьер взял на время из Грановитой палаты шапку-невидимку – и не вернул, а какой-нибудь дотошный сержант милиции разболтает об этом журналистам… Интересно, как у гномов расправляются с такими? Нет, лучше не знать! Я сейчас подозревал, что и сам узнал больше, чем следует для спокойного выживания.
Заказчиком, конечно, были не Буторин и Магурин, это так, посредники. Гном, берущий предметы из королевской казны, должен быть намного круче. Но и ему, видимо, надо поторопиться вернуть пропавший браслет. А зачем этому вельможе нужно было передавать его девчонке? Элементарно, Ватсон: чтобы переправить ее в свое измерение. Вы радуете меня, Гастингс! Еще бы, Шарапов! Тому, кто может на время брать шапку Мономаха из Грановитой палаты или браслет-переходник работы Вацурина из королевской казны, добыть земную девчонку – пустяки. Значит, он хотел провести ее скрытно, мимо патрульных гномов – и именно вот эту. Была ли она его страстной любовью, собственной дочерью или объектом шантажа другого высокопоставленного гнома – бог весть.
Браслет найти у меня не получалось. Узнать, кто там был на квартире в ночь, тоже. Но понять, зачем его подарили именно Наташе Ладыгиной, я мог попытаться. Может быть, тот, кто его принес и надел, знал, как снять и унести? Вряд ли меня убьют, если я отыщу еще кусочек головоломки.
Перед отъездом в Турово я вкратце рассказал о своем хождении в мир гномов Бочареву. Обычно насмешливый и ерничающий Эдик выслушал меня неожиданно серьезно. И вздохнул:
– Везунчик ты, Серега, одно слово.
– Почему? – удивился я. – Ну, было страшновато, да. Но ведь кончилось все нормально. Да и что могло приключиться? Выслали бы, наверное…
– А вот как ты думаешь, какие у тебя шансы выжить, например, в самурайской Японии тринадцатого века? А тут ведь вовсе другой мир, информацию о котором спецслужбы десятилетиями по крохам собирают. Угадай, сколько людей у нас побывали в измерении гномов и сколько из них вернулись, чтобы хоть что-то рассказать? Говорили мне, что гномы проводили масштабное исследование на людях «О передаче человеческого счастья воздушно-сопельным путем». Только почему-то в острых экспериментах, по счастью, никто не выжил. Понял? Доходит? Напиши мне подробный рассказик, я его потом передам кое-кому.
Я скривился. Сроду ничего для особистов не писал. И заканючил:
– Да чего я видел-то? Там и писать-то не о чем…
– Да? А хотя бы о том, что там оказались двое патрульных. И разговаривали они с тобой, между прочим, на русском языке. То есть не случайно они там стояли. Ну как, начинает доходить?
Писать я ему ничего не стал: хватит и устного рассказа, пусть, если захочет, сам по инстанциям докладывает. Но постепенно, уже в дороге, до меня начало доходить. Дошло до меня, как говаривала незабвенная сказочная Шехерезада. Так дошло, что, когда я гнал машину в сторону Алексина, мне стало просто страшно.
Только теперь я по-взаправдашнему ощутил, что через одно и то же место проходит множество измерений и моя сцепленность с земным миром – состояние, легко меняемое одним пинком. Каждый раз, переключая сцепление коробки передач, я вспоминал, как я вернулся в наше родное измерение – просто зажмурив глаза и переключившись на него. А это означало, что стоит мне зажмурить глаза и ярко представить виденные через головы патрульных гномов веселые танцующие огни их Заречья, как я могу снова вернуться туда. А здесь пустая машина на скорости уйдет в кювет или врежется – во что придется. Сколько их там в сводках, пропавших без вести? Ушел и не вернулся. А алкоголики, которые в пьяном угаре то видят, то не видят какие-то странные рыла! Господи, гномы – это, видимо, еще не худшее измерение. А сколько их, еще неизвестных, откуда не вернулся вообще никто? Я как можно крепче вцепился в руль и вытаращил глаза, чтобы увеличить свое сцепление с родным земным измерением.
В этом отношении Турово меня порадовало: оно было очень земным, самым что ни есть настоящим. И в чем-то – неуловимо прошлым, советским. Незачем изобретать машины времени или ехать в Белоруссию, чтобы увидеть прежний СССР, – вот, пожалуйста, 220 км от Москвы – и вы в Турове. Я не сразу поехал к дому Ладыгиной, а сначала заехал за информацией.
Самые информированные люди – это нянечки в детском саду. Малыши притаскивают, зажав в молочных зубках, в группу все домашние секреты, засвечивают подсмотренные захоронки и заначки и закладывают своих близких даже в таком эдаком, чего по малолетней своей благопристойности и вовсе не понимают. До такой информации мне было все равно не добраться, да и не было, наверное, малолеток у Ладыгиных: раз мать Натальи приезжала вместе с ее взрослой сестрой. Следующими за воспитательницами по информированности идут почтовые работницы, но туда мне путь был заказан: повод отсутствовал, зато я сам, как человек в селе новый да приезжий, превращался в подопытный исследуемый объект. Далее примерно на равных по информированности должны были идти продавщицы находящегося на главной улице супермаркета «Фобос» и работницы расположенной рядом столовки с претензионным названием «Гнездо глухаря». Я решил одним ударом разжиться информацией и подкрепиться. И не ошибся.
То есть столовая как объект питания страждущего населения была вполне обычна. В поселках, где кормят забегающих своих, продукты не больно раскрадывают, а еда – добротная, хотя и скучноватая. Пусть это плов с рисовой кашей, зато гарантированно не отравишься. А вот к информации я подбирался, как кошка к воробью. Она как бы незаинтересованно смотрит в сторону от птички, но тщательно и сторожко передвигает лапы в нужном направлении. Прежде всего я попросил что-нибудь посоветовать из меню, потому как холостяк (что было правдой) и в кулинарных изысках не разбираюсь (это уже было враньем, но для пользы дела). Холостяк, даже если он не является прямым объектом интересов, всегда вызывает у женщин какое-нибудь желание, хотя бы просто поруководить им. Исключение составит разве что уж совсем какой-нибудь дряхлый лысый пенсионер размером полтора на полтора метра. Вторым шагом был комплимент селу: его природе и свежему воздуху. С таким отзывом надо быть очень осторожным, потому что многие сельские жители справедливо видят в нем скрытое чванство обитателя большого города и намек на первобытное отсутствие цивилизации. Но я сразу же предупредил обиды, сравнив с Арбатовом, где даже молодые якобы долго не живут.
Последнее было сильным ходом, так как показывало, что я не из столицы, ненавидимой за высокие заработки, доплаты от мэра, разгульность и шик жизни, не лицемерно хвалю Турово, а завидую как Человек Московской Области из задрипанного областного городка, и – главное – наводило на ассоциативную цепочку «Арбатов – смерть – Ладыгина». Это сработало.
– Нюрок, – сказала кассирша, – а вот че-то помню я: это не в Арбатове ладыгинская-то девчонка померла?
– Ну, – ответила раздатчица. – Вроде как точно. Вот только не помню которая.
– В вашем городе и померла, – радостно объявила мне кассирша. – Точно. Стало быть Наташка, потому что Нинка в Москве училась.
Нюрок засомневалась:
– А я вот рядом с похоронами была, как раз вроде Наташку и видала. Я как раз вот и подумала, что Нинка померла.