Нюрок засомневалась:
– А я вот рядом с похоронами была, как раз вроде Наташку и видала. Я как раз вот и подумала, что Нинка померла.
Мне очень захотелось достать фотографию покойницы для опознания, но я понимал, что этого делать нельзя.
– А что, сестры так сильно похожи, – спросил я, – двойняшки?
– Не, – дружно, хотя и вразнобой отвечали мне словоохотливые хранительницы информации, – двойняшки – это точно, а вот только непохожие, нипочем не спутаешь.
Я понял, что моя новая версия умерла, еще не родившись, но на всякий случай спросил:
– И чем они так сильно различались?
– Ну так ведь Наташка-то дура («Вся в мамашу, – подсказала ей подруга»), а Нинка – это да, умница.
– В отца, стало быть? – спросил я, распаляя информационный костер. На такое не выдержала и присоединилась уже и третья участница – повариха, ранее кружившая где-то в глубине своего пекла.
Общение было долгим, эмоциональным, путаным, но выведанная из него информация сводилась к следующему. Жила-была Верка-Верунчик Ладыгина, не особо умная и красивая (по крайней мере по мнению работниц питания), но симпатичная. Мужик у нее какой-то завелся, с этим все были согласны, и подтверждалось появлением детей, а также регулярной и не слабой денежной поддержкой – при том, что через почту алименты не поступали. О мужике ходили разные слухи, но описания различались, и достоверно его в селе никто не видел. Хотя и пытались – интересно же! Дочки-близняшки по фамилии были записаны на мать, отчествами Николаевны. Нина и Наташа внешне были схожи, но сильно различались характерами и способностями. Мать больше любила понятную ей Наташу и жаловалась, что безвестный соседям отец считает умной только Нину и хочет забрать обеих дочек к себе. Кто «он» и куда «к себе», она никому не рассказывала. Но при этом вертела из пальцев кукиши и приговаривала: «А хрен ему, ни одной не отдам! Раз не нам – так фиг вам!»
После школы обе дочки поступили учиться, только Наташка в медучилище в Арбатов, а Нинка в институт в Москву. Недавно одна из дочек померла. Вроде бы Наталья, потому как в Арбатове. Мать со второй дочкой привезли покойницу со свидетельством о смерти и похоронили как полагается. Вроде как нечаянное отравление, но тут тоже понятно, потому как если бы самоубийство оформили, так при церкви похоронить бы не позволили. А сейчас за денежки что хочешь причиной смерти оформят, хоть что тигры задрали – особенно если милиция не вмешивается. А если вмешивается – тоже ничего, только цена выше будет.
Но есть тут одно сомнение. Померла вроде Наталья и хоронили Наталью, а вот Нинка на похоронах какая-то не такая как всегда была. Прямо сама как покойница, хотя, если по правде, сестры очень дружны были, а что до схожести – так они иногда нарочно всех путали, молчали: пока не заговорит – толком и не поймешь которая.
Для начала я поехал на кладбище. На свежей могиле пока еще ничего не установили – земля должна осесть, но стояли венки, временный деревянный крест с табличкой и фотография. Фотография могла принадлежать любой из сестер, я их пока не настолько знал, чтобы различить. На табличке значилось «Н.Н. Ладыгина», что одинаково подходило к любой. То ли мать это сделала намеренно, то ли для временного креста больше и не требуется. Во всяком случае сомнение по поводу того, кто умер, у меня осталось.
Ну вот, кажется, я мог поздравить себя с удачей. Как минимум – с новой версией. На горизонте показался если не сам браслет работы великого гнома Вацурина, то по крайней мере след к нему – человек, который должен был знать, которая девушка умерла и зачем или за что ей давали браслет.
С кладбища я поехал к Вере Архиповне Ладыгиной. Она была дома. И очень похожа на фото дочки, просто одно лицо. Вот только по молодости она, может, и выглядела девушкой-цветочком, а со временем превратилась в целую необъятную клумбу. Это сравнение – для любителей природы, для других – ее можно было бы сравнить с фортификационной башней, оснащенной ронделями. Такая могла бы заткнуть любую вражескую амбразуру одной левой. Вид на хозяйку и – сквозь оставшуюся для обозрения щелочку дверного проема – на вешалку показывал, что денег от ее бывшего хватило не только на обучение дочек и их съемные квартиры.
– Здрасссьте, – с напускной профессиональной легкостью сказал я, двигаясь в атаку на рондели застывшей в дверях хозяйки, – страховая компания «Медполис-Арбатов». Могу я видеть Нину Николаевну Ладыгину, прописанную по этому адресу? Простите, это вы?
– Ну, – неопределенно сказала она, расплываясь в напомаженной улыбке. Ей польстило то, что ее приняли за дочь. – И чего?
– Оформление получения страховки, – казенным голосом сказал я. – Два миллиона. Документики все попрошу.
– Чего? – Она вскинула брови и сложила губы в бантик. – Что-то я вас не понимаю. Ну, заходите, раз пришли. – Хозяйка повернулась к мне тылом и отплыла в сторону, чтобы закрыть за мной дверь. Уж не знаю, какой хозяйка была в молодости, но мои смутные представления о предпочтениях гномов заколебались. Если спереди хозяйка была оснащена ронделями, то архитектурные формы сзади были целыми бастионами.
Комната была обставлена дорого и вне единого стиля. Мебель, музыкальный центр, телевизор – все было от дорогих иностранных фирм, разных материалов и стилей. Гномы здесь явно не работали. Хотя – я еще раз обозрел достопримечательности хозяйки, – возможно, я до сих пор судил о гномах только по детским книжкам, где все они – специалисты, занимающиеся горной металлургией и кузнечным и ювелирным ремеслами. А ведь должны быть еще всякие там гномовские чиновники, учителя, врачеватели, охранники и прочие. И возможно, что художественный вкус у гномовского королевского советника такой же, как у нашего обобщенного Черномырдина-Касьянова вне их команды дизайнеров. И он даже в кепке ходит как Ульянов-Лужков.
6
– Я мать Натальи и Нины, – сказала Вера, усадив меня за стол, покрытый поверх пластиковой клеенки кружевной скатертью. – Что вы там говорили про два миллиона, которые мне достаются после покойной дочки по страховке?
– Вам – ничего, – сказал я. – Ваша дочь Наталья за неделю до смерти застраховалась в пользу сестры Нины. Нам сначала в Арбатове милиция сообщила, что cмертный случай произошел в результате самоубийства, а в таком случае страховка не выплачивается. Но вчера позвонила девушка и сказала, что у нее есть документы о признании смерти не самоубийством, а следствием несчастного случая, неправильного обращения с медикаментозными препаратами. Нина прописана по этому адресу. Как мне ее увидеть? Если у нее такие документы есть, то пусть срочно оформляет заявление в течение недели, а то потом только через суд.
Вера законов не знала (естественно, кто ж у нас их читает?) и сразу пошла красными пятнами и заголосила.
– Ах, она… худая! Хочет все сразу: и рыбку съесть и на… сесть! Ей, значится, все, а родной матери – шиш с маслом! Ну, Наташка, ну, сволота! Зря я умных людей не послушала – аборт от этого уродца не сделала!..
Я с интересом слушал комментарий.
– И что вас так огорчает? Ведь родная дочь деньги получит.
Вера покосилась на меня с подозрением.
– Ну, это… Могла бы Наташка предупредить. И на родную мать записать. Или хоть в пополаме. А ведь ей еще двадцати одного года нет, значит, деньгами я распоряжаюсь?
– Нет, – огорчил я Веру, – это в Англии с двадцати одного деньгами распоряжаются. А у нас с восемнадцати без ограничений, а по решению суда могут и раньше.
Упоминание про суд ей не понравилось. Впрочем, это в США все судятся постоянно, а у нас люди нормальные: любой суд за версту обходят.
– Так мне-то что с того, что у Наташки деньги? В смысле, что Наташкины деньги получит Нинка?
– Если вы дадите мне ее адрес, – сказал я ласково и убеждающе, как просят собаку или ребенка отдать нужный предмет, – то я попрошу ее написать заявление о выплате страховой суммы. А уж она приедет к вам за бумагами о смерти, и тут вы договоритесь. У нее ведь нет этих бумаг, верно? А у вас нет страховых бумаг, правильно? Значит – договоритесь. А нужно все срочно, а то неделя кончается.
В конечном счете Вера Архиповна мне поверила и – со всей ее неохотой и подозрениями – написала Нинин адрес. Ехать в Москву немедленно самой и устраивать там разборки ей не хотелось, и она положилась на мое прекраснодушие.
Добираться до Москвы на вечер глядя я не стал. Был, конечно, риск, что мать позвонит дочери, а та начнет отпираться, что ни о какой страховке не знает. Но это тоже меня не очень пугало: в этом случае мать просто сочтет, что дочка скрывает правду о деньгах.
Спал я плохо. Ночью мне снились плавающие и танцующие огни, слышалась далекая музыка поющих садов гномовского Заречья, и я просыпался в холодном поту от ужаса, что перенесусь в другое измерение прямо во сне. В конечном счете я включил торшер и спал при свете, чтобы, просыпаясь, сразу увериться, что я дома, а не щупать лихорадочно в темноте край кровати. Еще меня в полусне тревожили другие измерения. Эльфов я видел на картинках в книжках, но чем они занимаются – воображал себе очень смутно. Леприконов представлял как нечто среднее между гномами и эльфами. Хоббитов, троллей и гоблинов я знал, но только от знакомых толкинистов и из кино. Название «баньши» слышал, но как они выглядят, даже придумать не смог. Еще смущали упоминания гномов-охранников о вампирах и каких-то кровках. Неужели есть целый мир вампиров? И чем они тогда там питаются? И – кровки. Я всегда думал, что выражение эльф-полукровка означает, что он наполовину эльф, а наполовину кто-то другой, человек, например. Как-то слово «кровка» прозвучало одинаково неприятно и у Сисякина, и у гномов. Я дал себе слово, что в ближние дни доберусь через Соколова или Бочарева до служебных библиотек и почитаю там о малых народцах все, что мне разрешат.
Если выезжать в Москву утром со всеми, то попадешь в пробки. А если позже, то Ладыгина может куда-нибудь завеяться погулять. Я не думал, что она с утра на занятиях, тем более что на курсе у нее должны были знать, что на днях она потеряла сестру. Но вряд ли она будет сидеть дома весь день. Пришлось мне встать рано. Очень рано. Не знаю, кто изобрел будильник: изобретатель был, безусловно, большим умницей, но сволочью. В юные годы я по утрам нашаривал орущий будильник и швырял его в противоположную стену, – пока не посчитал свои затраты и не подвесил следующий купленный на резиновую растяжку. Теперь, когда я утром отшвыриваю будильник, он кружит у меня над постелью и продолжает злобно верещать и каркать.
К дому, где жила Ладыгина-младшая, я подкатил в девять. На нижнем этаже был магазинчик, и я сразу узнал по фотографии девушку, выходившую из магазина в расстегнутой легкой курточке и с рюкзачком за спиной. Вот она, неудобная теперешняя мода: если бы она несла пакеты в руках, то при этих широких рукавах я сразу мог бы проверить наличие браслета.
Я боялся спугнуть девицу, но идти за ней в подъезд – это еще больше напугать преследованием. А дождаться, пока зайдет в квартиру, и позвонить потом – может и не открыть. Я подошел спереди, так что ей пришлось притормозить, и вежливо улыбнулся, глядя в глаза. Она притормозила.
Формально она была даже красива. Длинноногая, тонкая, лицо с очерченными скулами. Копна волос напомнила мне Ирину.
– Здравствуйте, Наташа, – тихо сказал я самым проникновенным голосом, какой мог изобразить после бесонной ночи, раннего вставания, ведерка кофе и часа за рулем. По крайней мере я был умыт, выбрит и глаза не красные. Она не шарахнулась, но напряглась. Я сразу продолжил:
– Мне дала адрес ваша мама, я был у нее в Турове.
– Я – Нина, – сказала девушка твердым голосом. – Это какая-то ошибка, – и попыталась меня обойти.
Я понизил голос еще больше.
– А еще вас вместе с браслетом ищет ваш отец. Может, это и ошибка, но давайте вы пригласите меня на чашку чаю и заодно поговорим. – Я заговорщицки улыбнулся. – А к чаю у меня даже шоколадка есть.
Она презрительно фыркнула.
– Вот еще, шоколадка, подумаешь! Нужна больно мне ваша шоколадка. А вы что, моего батю видели? Ладно, идемте.
Первые минуты Ладыгина была напряжена, а потом стало ясно, что ей и самой хочется выговориться. Нина и Наташа, несмотря на разницу в характерах, с малолетства были дружны и в случае проблем у одной всегда выступали единым фронтом против окружающего мира. Но друг друга ревновали ко всему – к одноклассникам, парням и родителям. Нина как раз была у Натальи в гостях, когда в дом явился родитель. Он не видел Нинки, она сидела в ванне, а Наталья ему не сказала, потому что знала, что он Нинку больше любит. Отец сделал подарок: вручил браслет, сам надел на руку и сказал, что через два дня в полночь заберет ее к себе. Не фиг, мол, ей тратить здесь время и красоту, добавив прямодушно, что все равно от этого толку никакого. А что Нинку он заберет позже, когда она окончит институт и превзойдет все земные науки в нем. Таким образом, он обидел сразу обеих дочерей: Наташу – лишний раз попрекнув бестолковостью и бесперспективностью, а подслушивавшую из ванной Нину – тем, что Наташку забирает сразу, а ее, Нину, любит не просто так, а хочет использовать в каком-то бизнесе. Отец ушел в зеркало и обещал еще заглянуть через полчасика. Это у него обычная манера – приходить и уходить через зеркала, ему дочки уже выговаривали и взяли с него слово, что он не будет являться, когда они с друзьями. Ну, с мальчиками. А то ведь любого можно хоть заикой, хоть импотентом сделать, когда вместо своего лица в зеркале такое видишь. Ну, это так, к слову, он обещания всегда выполняет. Когда Нина вышла из ванной, то ни одна из сестер ничего не сказала другой о визите отца. Но хитрая Нинка своевременно отправила Наташку за тортиком как раз в нужный момент, а сама надела ее длиннорукавный халатик. Мать их различает, а вот отцу мозги запудрить не сложно. Вот Нина и прикинулась Натальей, когда отец явился. Это она уж потом рассказала, когда в ту страшную ночь приехала в Арбатов. А тогда поприставала к отцу, расспрашивая подробности, как именно происходит переход, чем этому помочь и что делать, если неснимаемый браслет сам не перетянет. Вот отец ей про снотворное и сказал. Потом хозяйка еще подтвердила, она от своего племянника знает. Короче говоря, в следующий раз Нина приехала к Наталье в ту самую ночь. Нина из принципа хотела к отцу первой. А у Натальи как раз кончился роман с Вовкой, она познакомилась с приезжим гитаристом и вовсе не рвалась бросаться в неизвестный мир, где все, наверное, такие, как батя. Сначала сестры пытались снять браслет с Натальи и надеть на Нину, но не получилось. Потом Нинка поуговаривала Наталью принять таблетки вместе, но Наталье почему-то сильно-сильно не захотелось.
Без четверти полночь сестра приняла парочку таблеток, а потом, заволновавшись, что они не успеют подействовать, добавила еще. Ничего, сказала она, если что – отец там откачает, оживит. Помнишь, как мы с тобой в третьем классе клею нанюхались?
Вторая глядела на первую, заволновалась, когда та ушла в забытье, и стала ждать исчезновения сестры, а про свой браслет и забыла. В полночь ничего не произошло. Она ждала. Потом тоже ничего не произошло, хотя она и терла браслет, как Аладдин – свой чайничек. А потом, когда она решила перестать ждать, уже было поздно. Тогда она под утро взяла частника, помчалась в Турово, все рассказала мамане. А мать говорит: ну и плевать, в смысле, бог дал – бог взял, слезами горю не поможешь, а теперь считай за то, что батяня пока не заберет, погуляешь еще по Москве на папашкины денежки, а бог даст – и институт окончишь. А она сейчас думает – дура была, лучше бы уж сразу куда-нибудь туда, а то тут у Нинки книжки посмотрела – чего в том институте делать, только позориться!
А там небось тоже люди живут, она среди них еще какой-никакой королевой станет. Батяня поможет. А нет – так найдет способ обратно сбежать, у Ладыгиных в роду сроду дур не водилось.
Я про себя усомнился в последнем утверждении, но решил придержать свое мнение при себе. Ясно, что каждая из сестер утаила от другой часть информации, и одна сестра умерла в результате попытки обойти другую. Было это сделано намеренно или нечаянно – бог им судья. Браслет получила та, которая была в комнате, а не в ванной. Была ли это простодушная Наталья или расчетливая Нина, играющая роль Натальи, прикидывающейся Ниной?.. В квартире она ориентировалась без малейшей заминки, прекрасно зная, где что лежит. Формально любой вариант был правдоподобен. Я слышал сказанное женщинами из столовой и Валей Лизуновой, поэтому знал правду.
– Спасибо за чай-сахар, – сказал я ей. – Давай отправимся в тот мир. Ты получаешь то, что в конечном счете выбрала, а я, будем считать, выполнил порученное мне задание. Готова?
Она кивнула.
Я продел пальцы под браслет на запястье девушки – так, чтобы он оказался сразу как бы и на ее руке, и на моей.
– Смотри, – сказал я ей, – делай как я: вглядывайся в узор и камушки. Кстати, а откуда взялись снотворные и зачем ты пригласила хозяйку прийти на следующий день? – В глазах у меня стало темнеть, и окружающее пространство заволакивалось туманом. Я приготовился увидеть танцующие огни и поющие сады Заречья.
– В глазах все расплывается, – пожаловалось она. – Ничего я ее не приглашала. И пилюли как раз Сися дала. Специально принесла, сказала, что очень слабые, нужно помногу принимать. Она в первый Нинкин приезд заходила, я ей браслет показала, похвастала. Ей камушки синие еще понравились. Только она дура старая, ничего не понимает в таких делах. А пилюли на следующий день принесла, сказала – племянник достал.
– Сися – это кто? – спросил я тупо, борясь с туманом в глазах.
– Так говорю же – хозяйка наша. Мы ее так за спиной зовем. Ей и по фигуре подходит, и фамилия у нее Бондарь по мужу, а в девичестве она Сисякина. Ой, туманеет в глазах, уже не вижу, что тут вокруг в комнате.
– Приготовься: сейчас прибудем в мир гномов, к твоему отцу-гному, – сказал я, пытаясь переварить новую информацию, соединяющую убийственные пилюли, хозяйку и Сисякина.
– Не-а, – сказала она, – он мне рассказывал: это специальный переходник, сделанный гномами, но не к гномам. Потому что мой батя не гном. Он – кровка.
Туман замерцал и исчез. Что-то жестко передавило мне горло, и, теряя сознание, я понял, что мы прибыли в новый мир.
7
Очнулся я с жесткой болью в горле. Я сидел в глубоком кресле, обитом кожей (на всякий случай не буду думать – кто водится в этом мире и чьей кожей), в комнате, которая могла бы быть гостиной. Центр комнаты был устлан толстым пестрым ковром, вдоль стен стояло еще несколько однотипных кресел. В одном из них сидела еще не очнувшаяся, но дышащая Ладыгина. Окон в комнате не было, ровный мягкий белесый свет равномерно исходил из потолка. Пространство и освещение увеличивались большими зеркалами в простых рамах, заполнявших простенки. Зеркальная гостиная, подумал я, сюда бы канделябры со свечами – так даже красиво было бы. И потянулся из кресла. Отражение напротив повторило мое движение – да-а, выглядел я плоховато. Жалко, что нет окон: интересно, каков он – мир кровок. И что собой представляют сами кровки? По крайней мере, пока что я жив. Я потер горло – похоже, что меня кто-то слегка придушил.