– Никак я к этому не отношусь вообще. Слышите? Оставьте меня в покое. Я не хочу с вами разговаривать.
Катя молча наблюдала за этим, так сказать, «допросом». Допрос явно не клеился. Во всем – особенно в обстановке этой донельзя запущенной, когда-то очень благополучной, роскошной квартиры – ощущался резкий диссонанс. Лена Уфимцева на контакт не шла. Катя даже подумала: все ли в порядке с головой у этой внучки? Что это – душевная болезнь или такой странный образ жизни?
– Значит, вы никуда не выходите из своей квартиры? – спросила она мягко. – А почему, Лена?
– Не хочу.
– Даже когда погода хорошая, солнечная – не гуляете?
– Нет. Что на улице мне делать?
– Но дома же скучно все время одной сидеть.
– Мне не скучно. Нет, мне совсем не скучно, – Леночка тоже вроде как смягчилась.
– А по магазинам или с подружками куда-то?
– У меня нет подруг. Я от них избавилась. А магазины… все же в Интернете можно купить. Все домой привезут.
– Да, это удобно, – согласилась Катя. – И вчера вы тоже дома сидели?
– Да.
– Значит, вы слышали, как пришли наши сотрудники, звонили в дверь, оставили вам повестку?
Леночка низко нагнула голову. Она молчала.
– Слышали и решили никого не впускать, – подытожил Страшилин. – А третьего дня вечером?
– Я же говорю вам – я всегда дома. Я всегда тут. – Леночка обвела рукой кухню. – Я позвоню папе, ладно… Но туда, в наш дом, не поеду. И на похороны не пойду. Я сейчас больна. Я не могу никуда ходить. И делать ничего не стану.
– Девчонка с большим приветом, с тараканами в голове, – заявил Страшилин, когда они покинули эту печальную квартиру в великолепном отреставрированном доме на Трубной. – Только этого нам не хватало в деле – полоумной подозреваемой.
– Возможно, дело не в психике, – сказала Катя. – Квартира явно принадлежит ее родителям. Интересно, если это правда, что они с Уфимцевым годы не встречались – в чем причина? Старик жил один в загородном доме. И заметьте, никто из свидетелей не может вспомнить, чтобы Уфимцев когда-либо говорил о внучке. Ни соседки, ни монахини.
– Только один Горлов о ней вспомнил. – Страшилин оглядел дом. – Тут везде камеры и дальше по Трубной. Может, это нам поможет кое-что прояснить. Надо заняться этим немедленно. Раз чертова девка не желает разговаривать, мы попробуем посмотреть с помощью уличных камер, что тут происходило во дворе в день убийства.
Глава 23 Видеоряд
И Страшилин занялся уличными камерами, не откладывая дела в долгий ящик. Катя лишь дивилась – как быстро, оперативно и слаженно он все сумел организовать. Ведь обычно все мероприятия оперативно-технической проверки – это не так уж и скоро, это дорого, в этом всегда задействовано немало сотрудников.
Но у Страшилина, видимо, имелся дар пробивать для следствия нужные вопросы. По пути с Трубной в главк на Никитский он названивал по телефону на Петровку, 38, в техническое управление, в территориальные управления центра столицы.
Потребовалось всего два часа – и вот они из главка уже отправились к спецам в технический отдел обработки видеоинформации, потому что записи с камер Трубной площади и всего прилегающего к ней района, датируемые днем и вечером убийства в «Маяке», были уже изъяты и подключены к специальной поисковой программе.
Кате всего дважды приходилось посещать технический отдел обработки информации, и она всегда поражалась – как там все наворочено и укомплектовано.
Когда они со Страшилиным приехали, компьютер уже вовсю обрабатывал видеоряд в рамках заданного периода времени.
Катя смотрела на стену из мониторов – там все быстро мелькало. Хотелось закрыть глаза, но…
– Время 17.30 указанного числа. Камера подъезда дома на Трубной, – сообщил сотрудник отдела, – взгляните-ка на этот монитор.
На экране черно-белое изображение с уличной камеры. Катя увидела: вот дверь подъезда, того самого, который они посещали сегодня днем, открывается и…
Хрупкая женская фигурка в куртке, в накинутом на голову капюшоне худи появляется в поле зрения объектива.
– Укрупните, – попросил Страшилин.
Компьютер максимально укрупнил изображение – лицо.
– Елена Уфимцева собственной персоной. Капюшончик на глаза как надвинула, а? – Страшилин засунул руки в карманы брюк, расстегнув пиджак. – Так, пошла запись, и куда она, интересно, направилась тем вечером?
Изображения замелькали на мониторах, выстроился видеоряд – фигурка в куртке быстро пересекает двор дома и направляется в сторону Цветного бульвара.
– Тут изображения с камер домов и цирка на Цветном, – сообщил оператор, снова укрупняя видеоряд. – Вот она, ваш объект, – вот, вот и вот, идет вдоль Цветного бульвара.
– Там у нас станция метро, – сказал Страшилин, – ну-ка глянем камеры у метро.
Снова включился в обработку компьютер и выстроил на мониторах новый видеоряд.
– Ваша фигурантка входит в метро «Цветной бульвар», время 17.45.
Катя увидела на центральном мониторе укрупненное изображение – как обычно, много народу у выхода из метро, но компьютер, отсортировав видео, сам делает пометку, выделяя в толпе фигурку в куртке и капюшоне.
– Вот она, заходит в метро. Так, что делаем дальше? – Страшилин раздумывал лишь секунду. – Сейчас же связываемся с управлением полиции на метрополитене. Нам нужно отсмотреть их камеры за тот вечер.
Тут Катя подумала: ой, на это уйдет неделя. Мыслимо ли это – отсмотреть пленки метро, пропускающего вечером в час пик миллионы пассажиров?
– Придется немного подождать, я сейчас свяжусь с ними и все организую, – сказал ей Страшилин. – Вы, Катя, пока отдохните.
Катя подумала: где отдохнуть? В опертивно-техническом отделе на стуле?
Она вышла в коридор, у нее слегка кружилась голова – к работе компьютеров с видеорядом надо привыкнуть, потому что все стремительно меняется – возникает, исчезает, мелькает, укрупняется, убыстряется, затем замедляется и маркируется специальными видеопометками.
Она сидела в коридоре и мечтала: вот сейчас он там всех настроит, зарядит, даст следственные поручения, и они вернутся в главк. Через несколько дней придут результаты по запросу и…
– Так и есть, придется подождать до вечера, – объявил Страшилин, выходя в коридор с сигаретой. – Метро предоставит отсмотренные пленки к шести часам.
– Сегодня? – Катя чуть не упала со стула. – Андрей Аркадьевич, как вам это удалось так быстро…
– А, ерунда.
– Нет, это невозможно. Так не бывает, это за гранью фантастики.
– Я им наврал, что у нас срочный запрос ФСБ, возможно, лицо подозревается в террористической деятельности. – Страшилин глянул на часы. – Тут у них сносный буфет. Можем пока пообедать.
Они спустились в буфет. Катя могла, конечно, и в главк вернуться, и даже домой уехать – она мало верила, что полиция метрополитена сделает все так быстро. Это же титанический процесс! Но ей стало адски любопытно – чем же все-таки кончится сегодняшний авральный видеопоиск.
И как это Страшилину удается по телефону так беспардонно лгать насчет запроса ФСБ? Как ему это с рук сходит?
– Девчонка наврала нам, как и остальные свидетели, – подытожил Страшилин, уплетая в буфете яичницу с перцем и помидорами.
Катя взяла себе два сэндвича и кофе.
– Утверждает, что никуда не ходит. А сама куда-то отправилась в тот самый вечер на метро, – сказала она. – Квартира у нее похожа на помойку. Такое ощущение, что девчонка даже мусор не выбрасывает, живет как затворник. Но нет, оказывается.
– Мы в этом деле с самого начала наблюдаем, как люди нам лгут, тем самым искажая картину происшествия. Хотя возможно, что вся эта картина чрезвычайно проста. Но каждая новая ложь новых фигурантов или свидетелей лишь усложняет наше восприятие. Это вот мельтешение, которое мы сейчас наблюдали в ходе видеоряда, – хаос, вроде как полный хаос. А реальность проста – девчонка вечером покинула дом и поехала куда-то на метро. Так может случиться, что и реальность с убийством Уфимцева тоже чрезвычайно проста.
– Что вы имеете в виду? Что внучка убила деда? – спросила Катя. – Вы ее подозреваете? Но тогда получается, что это она оставила надпись на полу в целях инсценировки. А если это так, то, выходит, она отлично знала, как живет старик и что его посещают матушки-монашки из монастыря.
– Чем не версия, а? – усмехнулся Страшилин.
– Но у нас пять свидетелей – и монахини, и обе соседки утверждают, что никогда прежде не видели внучку в «Маяке» с дедом, – сказала Катя, – полное противоречие. Пусть даже тут ложь на ложь каждый накладывает со своей стороны по пока не понятным для нас причинам.
– Мотивы человеческого вранья могут быть самые разные, порой даже невинные, даже благие. Вот я сейчас подумал о соседке Балашовой. Она отлично знает, что Уфимцева навещали три монахини, но в разговоре с нами она и словом о том не упомянула. Рассказала лишь о незнакомце. О Горлове. А почему?
– Да, интересно, почему, как вы это объясняете?
– Возможно, потому, что она верующая и дочку маленькую свою в школу при приюте в монастыре водит. Она не хочет впутывать в дело об убийстве соседа монахинь – людей, к которым она расположена всем сердцем. Поэтому и молчит о них. Упоминает о госте-мужчине. Его она не знает и не жалеет, что он окажется впутанным в дело об убийстве.
– Да, вы правы, – согласилась Катя, – но о Елене Уфимцевой Балашова нам ведь тоже ничего не сказала. Совсем ничего.
– Надо запросить банк оперативных данных на эту девицу, пробить ее по нашей базе, – сказал Страшилин. – Видок у нее не ахти какой. Может, она в прошлом к наркотикам отношение имела? Папаша дипломат за бугром, такая роскошная хата – это ж золотая молодежь. А похожа она сейчас на бомжа.
В общем, вот так они мило беседовали в ведомственном буфете. К счастью, там не продавалось никакого алкоголя, даже пива.
Потом Катя ждала в одиночестве, коротая время с планшетом, пока Страшилин снова договаривался и улаживал поисковые запросы.
К шести выборку записей видеокамер метрополитена пригнали по электронной почте в оперативно-технический отдел!
– Станция «Цветной бульвар» – есть, объект зафиксирован, вот она, – оперативник вывел на монитор укрупненное изображение.
Электропоезд, толпа, и в толпе маркером обозначена уже знакомая фигурка. Все тот же капюшон худи на голове Елены Уфимцевой.
– Станция «Новослободская» – тут никаких совпадений компьютер при прогоне через программу не обнаружил, а вот станция «Проспект Мира». Есть, смотрите, вот она опять!
Катя снова увидела на сером фоне видеозаписи – поезд, толпу людей и помеченную маркером фигурку.
– Она садится в поезд в сторону «Бабушкинской», – сказал Страшилин. – Ехать там минут двадцать пять – тридцать. А что на «Бабушкинской»?
– К сожалению, просмотр пленок с «Бабушкинской» недоступен, там произошел масштабный сбой как раз в тот вечер. Мы не имеем нормального изображения.
Страшилин смотрел на экраны.
– От метро «Бабушкинская» отправляются автобусы в поселок «Маяк», – сказал он, – но проверить – доехала ли Елена Уфимцева в тот вечер до «Бабушкинской», мы не можем. Вот так всегда. Все идет, идет хорошо, и в самом важном месте облом.
Катя в глубине души не жалела об обломе. Она только дивилась масштабу проделанной за день грандиозной работы. Да, Андрей Аркадьевич, вы умеете организовывать крупные поисковые мероприятия.
– Ладно, в отношении этой девицы потянем с другого конца, – объявил Страшилин, – запросим нашу базу данных. В любом случае у нас теперь есть доказательства того, что в тот самый вечер она не сидела дома, как утверждает.
Глава 24 Подвенечное платье
Сестра Инна приехала в Каблуково к своей подопечной – лежачей больной, чтобы, как обычно, ухаживать за ней, помогая ее престарелой сестре.
Весь стандартный набор действий со сменой белья, простыней и клеенки она повторяла чисто механически – умело и ловко. Больную снова поворачивали, протирали тело от пролежней. Затем сестра Инна терпеливо и медленно кормила ее, как младенца, с ложки.
Престарелая сестра суетливо помогала и то и дело сетовала: «Матушка, дорогая моя, что бы я без вас делала. Пропала бы совсем. Ведь Клава тяжелая, как камень, – я ее и не подниму и в постели не переверну. А вы все можете. Так хорошо это у вас получается, словно вы в больнице работали. Нет? Не работали?»
– Полгода в хосписе несла послушание, – кротко отвечала сестра Инна.
В душном воздухе тесной квартирки царил запах болезни и тлена, запах карболки, мази от пролежней. На кухне же пахло жареной рыбой и жареной картошкой – престарелая сестра больной готовила нехитрый обед.
– Знаю, знаю, вам ничего скоромного нельзя, только постное. Вот карасики в сметане, – вещала сестра больной, – в сметане-то можно?
– Вы не беспокойтесь, мне ничего не нужно, я сыта, – отвечала сестра Инна. – Сейчас вот помогу вам, уберу все и поеду.
– Нет, нет, я прошу вас, останьтесь со мной… с нами подольше, как и в прошлый раз. – Престарелая сестра больной умоляюще протянула к сестре Инне руки. – Когда вы тут… когда я с ней не одна… ох, господи, вдвоем-то легче. То есть мне так легче, я вам говорила, объясняла. Хоть кто-то со мной и с ней – с Клавой. Ведь не знаешь, какой час – последний. Матушка-сестрица, милая, посидите со мной подольше, прошу вас!
– Ну, хорошо, не волнуйтесь, я побуду с вами.
– Если есть не хотите, то мы чаю попьем. У меня варенье вишневое. И о божественном вы со мной поговорите, о церковном.
– Я побуду с вами и с Клавдией Федоровной, – сестра Инна кивнула в сторону постели больной, – помолюсь за вас обеих. И у меня к вам просьба.
– Все что угодно.
– У вас, я вижу, машинка швейная, – сказала сестра Инна тихо, – а у меня с собой работа. Пока я тут у вас, можно мне пошить?
– Да, конечно, вот, пожалуйста. – Престарелая сестра ринулась в комнату и стала открывать тумбу большой швейной старой машинки. – Это Клава шила, когда могла еще. Такая рукодельница. Мне пять халатов сшила байковых и два сарафана. А раньше-то сколько вещей сама себе шила и соседкам тоже. Все приходили – постельное белье шить отдавали. Потом-то уж все на эти спальные комплекты перешли, а раньше-то нет – шили, как купят полотна, так и шьют.
Сестра Инна принесла из прихожей свою большую хозяйственную сумку и достала из нее шитье – белое, уже скроенное.
Она привычно осмотрела машинку, поменяла шпульку и заправила белую шелковую нитку, качнула ногой доску – машинка застучала ходко.
– Монастырское что-то шьете, да? – спросила с любопытством сестра больной – О, да у вас все по выкройкам… Ризы, да? Белые ризы?
– Нет, это не ризы.
– Ой, да у вас тут кружева… Ох, на подвенечное платье похоже.
– Это и есть подвенечное платье, – ответила сестра Инна и начала строчить на машинке.
– Красивая ткань, это кому же такое?
– Монастырь берет заказы на шитье, – ответила сестра Инна.
– А вы, я смотрю, не только за больными ухаживать, но и шить мастерица.
– Меня мать учила.
– Мать настоятельница?
– Нет, – сестра Инна покачала головой в черном полуапостольнике послушницы, – моя мать, мама.
Сестра больной села на диван возле швейной машинки.
– А, понятно, то-то я гляжу… Она вас навещает в монастыре?
– Нет.
– Вы такая молодая. – Сестра больной покачала седой головой. – Вы уж не обижайтесь на меня, на старуху любопытную, но вы ведь такая молодая. И это тяжело должно быть – вот так от мира насовсем отречься, в монастырь себя упечь. Без родителей, без друзей. Тяжело, наверное, очень.
– Нет, не очень, – сестра Инна низко нагнулась над швейной машинкой.
Она шила самозабвенно.
Подвенечное платье…
Должно получиться очень, очень красивым. Она уж постарается.
В памяти всплыло видение – то, другое свадебное, подвенечное платье. Кирилл… он берет ее за руку. Их венчание в соборе, огоньки свечей.
Все чинно, да, очень чинно, как и должно быть.
А потом ее собственное подвенечное платье аккуратно висит на плечиках на шкафу. Она только что сняла его. За окном темно.
Ее муж… да, теперь Кирилл ее муж… он в душевой кабине – там шумит вода. И он что-то долго не идет в спальню. Хотя она давно уже легла в их брачную постель.
В старой швейной машинке что-то заело.
Сестра Инна начала терпеливо распутывать скомканные иглой нитки – так не пойдет, строчка должна быть ровной. Это ведь другое подвенечное платье. И оно должно выйти просто идеальным.
Больная за стеной слабо застонала – ее престарелая сестра пошла ее проведать, но сразу же вернулась: ничего, мол, все как обычно.
Сестра Инна дежурила в своем послушании в этой квартире, насквозь пропитанной болезнью и смертью, что уже не за горами.
Она строчила на швейной машинке, надеясь, что, возможно, сегодня она дошьет это чудесное рукоделье до конца.
Глава 25 Старые грехи
На следующее утро Катя после аврала и организационного триумфа прошедших суток вообще не ожидала какой-то активной следственно-оперативной деятельности. Так всегда вроде – за авралом следует краткое затишье.
Однако у Андрея Страшилина имелось свое представление о том, как должны строиться следствие и розыск. Все, что можно сделать сегодня, – надо делать только сегодня.
Катя не успела еще дописать коротенький очерк об ограблении магазина в Подольске для криминальной хроники интернет-портала, как Страшилин снова появился в ее кабинете.
Катя заметила: он никогда ей не звонил, да и в дверь не стучал. Просто возникал на пороге, закрывая своим квадратным торсом весь проем.
– Елена Уфимцева есть в базе данных Петровки, – сообщил он, не утруждая себя восклицанием «Доброе утро!».
– Как вы и предполагали – наркотики? Она наркоманка?
– Нет, не наркотики. – Страшилин прошел к окну и оседлал стул, повернув его спинкой к Кате. – Интересный расклад там. Только давний. Отказной материал на возбуждение уголовного дела восьмилетней давности.