Да, когда-то давно, очень давно он не ездил на трамвае – у него имелась персональная машина и шофер. Но все это кончилось разом, улетучилось, как дым.
И все свои преклонные годы он был вынужден ездить на постылом трамвае или автобусе с постылой тележкой на колесиках.
На Коптевском рынке они с женой обычно брали все самое дешевое. Молоко, яйца, куриные окорочка, картошку, сыр, по вкусу смахивающий на мыло, квашеную капусту.
Проходили быстрым шагом мимо рядов с копченой рыбой, икрой, дорогим мясом. Жена Клара Васильевна любила поесть, но они не могли позволить себе ни деликатесов, ни разносолов. Всегда самая простая пища. На завтрак – что-то молочное, на обед – суп. Жена, пока могла, пока болезнь еще не догрызла ее окончательно, готовила борщ, щи или лапшу на два-три дня. И жарила котлеты.
На ужин они почти всегда ели макароны с сыром или жареную картошку, запивая ее молоком.
Жена порой просила его купить копченой колбаски, и он покупал не больше двухсот граммов, выкраивая деньги из своей маленькой пенсии.
В прежние годы… те, что давным-давно превратились в дым, сгинули, жена любила ходить на концерты и в театры. Он доставал билеты в то время легко на самые популярные мероприятия. На Пугачеву, например… да, она пела тогда и поет сейчас… Они слушали ее три, нет, даже четыре раза. И Иглесиаса, и Демиса Русоса, и Мирей Матье, и многих, многих других, кто приезжал в страну.
Видели Никулина в цирке и спектакли знаменитой Таганки, ходили в Большой театр – тот, прежний, полный великих спектаклей Юрия Григоровича, ходили во Дворец съездов, посещали Театр эстрады… Аркадий Райкин, молодые тогда еще сатирики, сейчас уже ставшие стариками.
Жена Клара Васильевна умела одеваться со вкусом и скромно, она всегда знала меру, и он, Аристарх Семенович, никогда не делал ей нареканий на этот счет.
Они с женой жили дружно. О да, они жили хорошо, как и подобает жить в семье.
Клара Васильевна всегда отдавала себе отчет, кто ее муж.
И когда та, прежняя, жизнь так внезапно оборвалась и они столкнулись с новой реальностью, Клара Васильевна приняла это без жалоб.
Аристарх Семенович почувствовал вдруг, как горло его сжимает спазм. Он с усилием проглотил последний кусочек яблока.
Клара… жена… их жизнь до и после…
Этот следователь-толстяк, похожий на раскормленного борова, и его помощница – длинноногая девица-полицейский – что они понимают? Что они могут понять в его, Аристарха Семеновича, жизни, в той ситуации, в которой он очутился?
Ничего, ничего они не могут понять.
Их вопросы – что ж, он ответит на все вопросы.
Но самое главное, самое сокровенное разве расскажешь?
Как жена тяжко, глухо, страшно кашляла по ночам. Как приходил участковый врач, выписывал какие-то лекарства, которые не помогали ей.
Как в их ведомственной поликлинике, где когда-то, давным-давно, в те годы, которые все в прошлом, его, Горлова, и супругу обслуживал целый сонм докторов, теперь на них смотрели как на чужих, как на досадный довесок – не нужных никому докучных стариков.
Как им с женой все эти долгие годы нищеты не хватало денег.
Как они постоянно считали копейки и еще пытались что-то отложить на сберкнижку.
Отложить на похороны – вот какова была цель. Не на лечение, не на поездку на курорт или за границу. Нет, на похороны! И как все равно ему, когда жена умерла, этих денег не хватило. И пришлось заказывать в похоронном агентстве все самое дешевое. Самый дешевый гроб, грошовые венки. И самое главное – жечь Клару в крематории, а не хоронить нормально. А ведь она так не хотела «жечься», хотела лечь в землю, в могилу своей матери.
Но у него не хватило на такие похороны средств, и он вынужден был выбрать этот чертов крематорий и урну с прахом жены, которую потом никак не мог захоронить в семейную могилу, потому что и на это не хватало денег!
Как, как объяснить все это толстому следователю и его длинноногой помощнице?
Что он после похорон жены две недели не находил себе места в пустой квартире и молил ее о прощении и за крематорий, и за урну с прахом, лишенную покоя?
Как спустя два месяца после похорон его сразил тяжелейший инфаркт, и он остался один – без помощи. Его отвезли в больницу. Обычную, городскую больницу, потому что ведомственная поликлиника отказалась его госпитализировать.
В городской больнице его, правда, выходили, вылечили после инфаркта. И даже дали направление в хороший кардиоцентр.
Но все равно…
Когда Аристарх Семенович думал об этом, как вот сейчас, спазм… нет, слезы комком собирались в его горле.
Как растолковать все это следователю, который задает свои дежурные вопросы, чтобы он понял?
Чувство глубочайшей обиды на жизнь, что вот так сложилась…
Чувство острой несправедливости…
Гнев, что растет в душе…
Нет, слезы, старческие скупые слезы.
Аристарх Семенович ощутил влагу в уголках глаз. Он был один в палате, он мог плакать, когда его никто не видит.
Но тут в двери сначала заскрипел ключ, а потом сосед по палате – а это был он, принесла нелегкая – понял, что дверь открыта, и вошел.
Соседу стукнуло восемьдесят, но он не унывал, как и Горлов, почти каждое утро старался гулять в парке и в поселок «Маяк» до магазина, где обязательно покупал себе «пару пива».
Принес пиво он и сейчас и еще какой-то соленой подозрительного вида рыбы и радушно начал угощать Аристарха Семеновича.
Тот от пива вежливо и категорично отказался. Украдкой вытер ладонью глаза и завел с говорливым соседом по палате обычную стариковскую беседу о мировой политике.
Глава 28 Амазонка
Когда они вернулись в главк, Страшилин сразу же куда-то уехал, высадив Катю у центрального подъезда на Никитском. Катя поднялась к себе на лифте на четвертый этаж, в пресс-центр.
За эту долгую поездку она предельно вымоталась, и та встреча на остановке…
Она все не шла у нее из головы. Если в монастыре действительно что-то происходит и их вот таким странным способом призывают в этом разобраться, то как это сделать? Высоко-Кесарийский монастырь – закрытое сообщество, это религиозное учреждение. На то, чтобы просто поговорить с сестрами Риммой, Пинной и Инной, у них вон сколько времени ушло – почти целый день согласований и ожиданий.
Интересно, что в этой ситуации предпримет Страшилин? Это потруднее, чем организовать просмотр пленок с городских камер и камер метро.
У себя в кабинете Катя поставила электрический чайник, заварила крепкий чай. И с великим наслаждением начала пить его маленькими глотками. Вот так без всего – без сахара, без конфет, без печенья. Просто горячий крепкий чай, что бодрит и дает хоть какие-то силы после долгой нудной дороги на машине.
Катя вспоминала их обратный путь в Москву со Страшилиным, он, на удивление, снова был молчалив и задумчив. Ну и она не возникала, не сыпала вопросами – как, да что, да почему.
Если в монастыре действительно что-то происходит, то какое отношение к этому мог иметь убитый Уфимцев? А сам-то он посещал женский монастырь? Этот вопрос они так и не выяснили, а следовало бы. И потом – кроме трех послушниц, выполнявших над ним социальный патронат, знал ли он в монастыре кого-то еще?
Вообще за все эти дни – пусть и немного времени прошло, они не выдвинули ни одной версии убийства старика. Кроме той, что косвенно скрыта в двадцать третьем стихе Иезекииля, той, которая сразу же показалась Страшилину максимально простой.
Представить, что бывший крупный чиновник-партократ в ранге министра пристает на склоне лет к монахиням… И получает за это жестокие удары по голове…
Кате верилось в это слабо. Точнее, совсем не верилось. Хотя та, пока еще не проясненная, история с внучкой Еленой Уфимцевой вроде бы могла склонить чашу весов в пользу этой самой простой бытовой версии.
Ведь есть надпись там, в доме, на полу. И от этого никуда не денешься. Это весомая улика против…
Против кого?
Катя пила свой горячий чай. А вот Страшилин там, у зоомагазина, говорил о подвохе в этом деле. И как раз после того, как появилась таинственная свидетельница.
Эх, подумала Катя, следовало мне тогда обернуться и рассмотреть ее!
Обернетесь – ничего не скажу, ничего не узнаете…
Тоже довод, и какой!
Но что они узнали?
Они узнали про скверну.
Тут в дверь кабинета кто-то вежливо постучал. Катя сказала: войдите. Вошел сотрудник отдела «К» – компьютерных исследований, незнакомый Кате. Очень молодой, как и все из компьютерного отдела.
– Вы в группе Страшилина работаете, да? – спросил он. – Андрей Аркадьевич велел, чтобы все информационные наработки в его отсутствие вам представлялись на ознакомление.
– А что это такое? – спросила Катя, кивая на флэшку, которую он ей протягивал.
– Это ответ на запрос главка о фамилиях фигуранток уголовного дела. Пока ответ только по одной пришел, и там интересная информация сразу нарисовалась, потому что идентифицировать оказалось очень легко. У вас ноутбук работает?
– А что это такое? – спросила Катя, кивая на флэшку, которую он ей протягивал.
– Это ответ на запрос главка о фамилиях фигуранток уголовного дела. Пока ответ только по одной пришел, и там интересная информация сразу нарисовалась, потому что идентифицировать оказалось очень легко. У вас ноутбук работает?
– Конечно, прошу. – Катя открыла и придвинула свой ноутбук.
Сотрудник подключил флэшку.
– Вот наш запрос, а тут их ответ из епархии. Монахини ведь имена меняют при поступлении в монастырь, а тут подлинные имя и фамилия.
– Кто из трех? – спросила Катя быстро.
– Некая сестра Пинна, – ответил сотрудник отдела «К». – Как мы выяснили – в миру Ангелина Ягодина.
Он открыл файл.
Катя прочла текст.
– Я не понимаю, при чем тут какая-то Амазонка? – спросила она.
– Это прозвище у нее такое было в спортивных кругах. Возможно, вам оно ничего не говорит, но тем, кто спортом интересовался, и особенно женским боксом…
– Женским боксом?
– Да, боксом и кикбоксингом. Ангелина Ягодина по прозвищу Амазонка. Она была двухкратной чемпионкой Европы по женскому боксу. Огромное количество боев, практически все выиграны. Но потом случилась трагедия.
– Какая трагедия?
– Вот тут подборка прессы из Интернета шестилетней давности, я все собрал. В Загребе был бой на титул чемпионки, и Ангелина Ягодина послала свою соперницу из Бразилии в нокаут. И так случилось – от удара прямо на ринге у той произошло кровоизлияние в мозг. Бедняга прожила только два часа и скончалась. Там было грандиозное разбирательство – в конце концов признали это несчастным случаем на ринге, трагическим стечением обстоятельств. Ангелина Ягодина фактически убила свою соперницу во время боя, но… В спорте, тем более таком, все бывает. Риск. Бокс – вид спорта жесткий, куда уж бабам… простите, женщинам кулаками махать, – сотрудник отдела «К» кашлянул смущенно. – Вот тут все материалы. Ангелина из спорта сразу же ушла, ее карьера в боксе закончилась. И вот шесть лет прошло, и она в этом самом Высоко-Кесарийском монастыре под именем сестры Пинны. А вот какая она была в прошлом – Амазонка, которая билась на ринге.
На Катю с фотографии, выведенной на монитор, смотрела блондинка в спортивном бра и шортах, с боксерскими перчатками на руках. Катя вгляделась в ее лицо. Да, это она – сестра Пинна. Курносый нос, резко очерченные скулы, тут она гораздо моложе, но ведь шесть лет минуло.
Разбитые костяшки пальцев… Катя вспомнила, как об этом говорил Страшилин. Он заметил это в их первую встречу с сестрой Пинной там, у часовни. Обратил внимание на самую интересную деталь – сразу же. А вот она, Катя, этой детали не увидела.
– Так, выходит, она в прошлом фактически совершила убийство? – произнесла она тихо.
– Выходит, что так, но это сошло ей с рук. В монастырь ушла, – сказал сотрудник отдела «К», – покаяться хочет. Ну так я вам оставлю эти материалы для Андрея Аркадьевича?
Катя кивнула: да, да, да, оставляйте.
Глава 29 Смерть майора
Можно было бы отдыхать, потому что наступила суббота. Выспаться, наконец, потом либо ничего вообще не делать, устроить праздник лени, или же заняться домашними делами, которых куча накопилась.
Катя пошла по самому легкому пути – выспалась и долго лежала в постели, изучая потолок над головой.
Страшилин не звонил, на выходные не намечалось никаких следственно-оперативных действий. А значит, можно расслабиться и заняться собой и домом.
Катя встала, не спеша позавтракала. Сварила себе крепкий кофе в кофеварке. Что на очереди у нас? Стирка в стиральной машине или пылесос? Или все же поход по магазинам – к грядущей зиме купить себе обновок, теплых вещей?
Однако все эти планы проплывали мимо, как облака, и растворялись в белом высоком потолке. Потому что мысли Кати на самом деле занимало то, что она узнала накануне.
Она вспомнила сестру Пинну – у одинокой часовни на фоне впавшего в летаргический сон фабричного пейзажа промзоны. И внезапно ощутила острую тревогу. И то же самое странное чувство, как и там, на месте.
Ветер тогда еще прошумел и затих…
Ворон каркал на ветке.
Чушь, конечно, это все.
Но что может скрываться под словом скверна?
Убийство, однажды оставленное безнаказанным? Но то происшествие на ринге во время боксерского матча признали несчастным случаем…
Катя налила себе еще кофе. Она размышляла – Страшилин не звонит, неизвестно, чем он занят. Ну а чем же займусь я в свой выходной?
Через двадцать минут она уже одевалась – куртку потеплее, джинсы, кроссовки. Нашла на комоде в коридоре ключи от машины и гаража.
Маленькая, почти игрушечная, машинка «Мерседес-Смарт», купленная Катей напополам со своей закадычной подругой Анфисой Берг, скучала в темном гараже и несказанно обрадовалась, пикая сигнализацией и мигая фарами. Неделю назад машинкой пользовалась Анфиса и оставила полный бак горючего, так что на заправку надобность ехать отпала.
Катя не любила заправок, потому что там следовало идеально парковаться, чтобы получить порцию бензина, а парковалась она, увы, хуже некуда – вкривь и вкось.
Гораздо лучше ощущала она себя на дороге. Пусть и скорость не бог весть какая, зато едем, едем, едем…
Внезапно, уже на середине пути туда, Катя поняла, что никакой навигатор не поможет ей найти ту часовню, то место, где они встретили сестру Пинну. Катя помнила лишь название Каблуково и то, что они проезжали железнодорожную станцию, свернув с Ярославского шоссе.
Так же поступила и она, попав в пределы «Маяка», просто свернула с шоссе в сторону Каблуково. И увидела сначала комфортабельный и ухоженный поселок.
Затем она проехала мимо Высоко-Кесарийского монастыря. Он возник словно по мановению волшебной палочки – за поворотом дороги: зеленые крыши, купола, белый собор. В выходной у монастыря очень оживленно, гораздо больше людей, чем в будни, когда они приезжали сюда со Страшилиным. Полно припаркованных машин и туристических автобусов.
Катя пыталась вспомнить – как они ехали от монастыря в Каблуково? Ведь именно тут им объяснили, как проехать до часовни. И хотя они долго кружили и плутали по проселочным дорогам, Страшилин все же добрался туда.
Неужели она не доберется? Спросить, что ли, дорогу? Но Катя лишь упрямо уставилась в свой навигатор. И направилась, как ей показалось в тот момент, в нужную сторону.
И точно, через какое-то время она выехала к железнодорожному переезду. И снова свернула – нет, в тот раз никаких рельс они не пересекали, они ехали параллельно путям. И попали в промзону. Вот она, промзона… Но это не то место. Тут уже много участков расчищено и много чего строится. А в том месте – все заброшено, все застыло, как на линялой гравюре.
Еще через полчаса поисков, понимая, что бензина у нее остается не так уж много – только до местного ОВД добраться, Катя сдалась. И решила поспрашивать местных.
Она проехала медленно мимо автобусной остановки – никого. И машин тут нет, и домов в округе.
Внезапно, на свое счастье, она услышала позади треск скутера. Катя остановилась, опустила стекло и помахала рукой.
Мальчишка на мотороллере – без шлема, в развевающейся пузырем за спиной ветровке – ехал быстро, однако притормозил.
– Помоги, пожалуйста! – крикнула Катя, стараясь перекричать треск мотора.
– А чего? Сломались? Ой, какая тачка смешная.
– Нет, заблудилась. Тут где-то часовня должна быть новая, недавно построенная. Никак не найду.
– А, Смерть майора. Это вот туда и направо, а потом налево.
– Как ты сказал? Смерть кого?
– Майора, – повторил пацан. – У нас тут фабрика старая была, и так то место называлось. Вам туда, потом направо и налево, нет, снова направо, – он деловито махнул рукой.
И поддал газа, обгоняя Катин «Мерседес».
Указания не бог весть какие точные. И все же Катя их послушалась. А что было делать – она поехала по дороге, свернула направо. Очутилась в узком ущелье между кирпичных стен старых фабричных корпусов. И сразу же поняла: нет, это не та дорога, которой они ехали в прошлый раз со Страшилиным. Это другой путь.
Она достигла развилки и снова очутилась на железнодорожном переезде. Только пути тут ржавые, заросшие травой. Этой колеей давно уже никто не пользовался. Так налево или направо?
Она свернула направо, поехала вдоль путей, миновала еще несколько разрушенных фабричных цехов. И поняла, что вот сейчас она заблудилась уже окончательно. И возможно, даже не найдет обратной дороги на шоссе.
Эта заброшенная промзона…
Этот разрушенный производственный муравейник, обреченный на слом.
Каркнул ворон…
Катя не видела, где хоронится птица, – тут ведь ни одного дерева, лишь кирпичные выщербленные стены, проломы окон, зияющие ворота старых складов.
И внезапно она выехала на расчищенный пятачок и увидела ту самую часовню.