– Хорошо, Андрей Аркадьевич.
– И хочу сразу вас предупредить.
– Да?
– Я законченный атеист. Ни в каких богов я не верю.
Катя молчала. Он повернулся к ней.
– Сейчас в ходу иная точка зрения на все это, – сказал он, – так что если у вас на этот счет претензии или недовольство, то…
– Церкви и монастыри очень красивы с точки зрения архитектуры, истории, – сказала Катя, – вера или атеизм – это чисто личное дело. У нас с вами полицейское расследование.
– Вот именно – полицейское расследование, – Страшилин кивнул, – объективный взгляд на факты, непредвзятый – вот что мне нужно от вас.
– Я понимаю, – сказала Катя. – Есть новости о семье Уфимцева?
– Все утро этим занимался. Через МИД связались с его сыном, он в шоке, но на какой-то там суперважной конференции в Женеве, что даже прилететь на похороны отца не сможет. Похоронами займутся его сослуживцы из МИДа, и он дал адрес и телефон своей дочери Елены. Она живет в Москве, на Трубной. Свидетель Горлов прав оказался – внучка старика в Москве обретается. Я к ней оперативников сегодня днем посылал. Надо с ней переговорить, допросить ее. Но там, в квартире, дверь никто не открывает.
– Может, уехала куда-то с друзьями, с парнем, ей сколько лет?
– Двадцать пять. С соседями говорили – они ее очень редко видят. Но в квартире вечерами то телевизор включают, то музыка играет. Короче, внучку эту Елену Уфимцеву надо выдергивать на допрос.
– Может, отец ей сообщил о смерти деда, и она отправилась в «Маяк»? Что вам сын Уфимцева сказал?
– Ничего, я говорю – он в шоке из-за потери отца, но даже на похороны не приедет, так безумно занят. – Страшилин свернул с Ярославского шоссе к железнодорожной станции.
Катя увидела дома новой застройки – кондоминиум, затем пустырь, потом какие-то заброшенные строения, похожие на старые фабричные цеха.
Они проехали еще пару километров параллельно железной дороге, и тут тоже тянулась промзона, но уже в процессе «слома» – старье счищали, освобождая место под строительство жилья.
И среди всего этого строительного хаоса, борьбы нового и старого внезапно возникла мирная и приятная взору картина – Высоко-Кесарийский монастырь.
Белая стена, белые строения, зеленые крыши, деревья в золотой листве, золотые купола храма, снова белая стена и очень аккуратные новые постройки – одноэтажные с красивыми окнами.
Монастырь не окружали сплошные стены. Возможно, когда-то это так и было, однако тут часть стен много лет назад сломали, потому что помещения монастыря как бы входили в промзону, выполняя роль складов и фабричных корпусов. И теперь в ходе строительства и реконструкции наблюдался обратный процесс. Монастырь словно выкристаллизовывался из промышленного хаоса, обретая свои прежние древние очертания. Но стенами от мира он еще так и не отгородился.
У зеленых ворот выстроились палатки, торгующие церковной утварью, паломников возле них было мало, в основном женщины.
Катя, выйдя из машины, накинула плащ, чтобы ее брючный костюм не раздражал никого.
Страшилин закрыл машину и деловито зашагал в ворота прямо к маленькому одноэтажному дому, примыкающему к остальным монастырским постройкам.
Белое под зеленой крышей. Катя вдохнула – пахло свежим горячим хлебом, в женском монастыре – своя пекарня. Да, старушка Глазова про это упоминала.
Ну что ж…
Мимо проходила монахиня в черном – пожилая, она ковыляла с трудом. Страшилин очень вежливо обратился к ней и спросил, где он может повидать настоятельницу монастыря мать Евсевию.
– Вам надо сначала обратиться к сестре Милице, – кротко ответила монахиня, – это сюда.
Как раз туда, куда они и направлялись – Катя подумала, что это вроде секретарской при управлении делами монастыря. Они вошли – что-то типа прихожей, а затем попали в скромно обставленную комнату – шкафы для бумаг, стол, стулья для посетителей и паломников. Все подоконники уставлены комнатными растениями в горшках, и от этого в секретарской уютно и много зелени.
За столом сидела еще одна монахиня в черном, перед ней – открытый ноутбук, а рядом кипа каких-то документов, видно, бухгалтерская отчетность и счета. Она сосредоточенно работала и не сразу обратила внимание на то, что пришли посторонние.
Страшилин кашлянул, монахиня оторвала взор от экрана ноутбука, и Страшилин представился по полной форме, представил и Катю, показал служебное удостоверение.
Монахиня – это и была сестра Милица – встала. Катя не могла определить ее возраст – лет около пятидесяти, а может, меньше.
– Нам необходимо увидеться и переговорить с игуменьей Евсевией, – сказал Страшилин, – пожалуйста, доложите ей, что мы пришли.
– Матушки Евсевии сейчас нет, – кротко ответила сестра Милица. – Она в Москве на обследовании в кардиоцентре, вернется только к вечерней службе. Простите, а по какому вы вопросу?
– Мы расследуем дело об убийстве в поселке «Маяк», это недалеко от вас.
– Господи спаси и сохрани! Убийство!
– Да, убийство. Убит некто Уфимцев, пенсионер, пожилой человек. Нам надо прояснить один вопрос, скажите, монахини вашего монастыря оказывают благотворительную и социальную помощь одиноким пенсионерам?
– Да, оказывают, это одно из наших послушаний, одно из направлений благотворительной деятельности монастыря. Да вы присаживайтесь, – сестра Милица гостеприимно указала на стулья вдоль стены.
– Я вижу, монастырь ваш еще в стадии реставрации, – Страшилин кивнул на окно.
– Много, много еще работы, мы трудимся не покладая рук. Здания предстоит восстановить – здесь ведь раньше все принадлежало фабрике и железнодорожным складам. Тут столько работы, стройка сплошная кругом, – сестра Милица вздохнула. – Сколько лет в беспрестанном ремонте живем. Но сестры не ропщут, это все на благо обители.
– А большой у вас монастырь, много сестер? – спросила Катя.
– Нет, не большой, пока еще обитель не может себе позволить… У нас здесь тридцать монахинь и десять послушниц. Много монахинь преклонного возраста из других монастырей. За ними нужен уход. Можно сказать, что у нас отраслевой монастырь.
– Как это понять?
– Ну, у нас тут различные аспекты деятельности – наставничество, во-первых. Наш монастырь организовал приют для девочек-сирот от шести до четырнадцати лет и осуществляет над ним попечительство. Всего двадцать пять воспитанниц, пусть и скромная лепта в воспитание подрастающего поколения – это все, что мы пока можем себе позволить в смысле финансов, – но мы стараемся. Приют – это наше детище. Во-вторых, это певческое послушание. В монастыре очень хороший хор. И третье – это, конечно, благотворительная деятельность в виде помощи ветеранам, одиноким пенсионерам, больным. Всем, кто проживает в окрестностях нашей обители. У нас договор с социальными службами и местной администрацией.
– А как на практике осуществляется эта помощь? – спросил Страшилин.
– Ну, для сестер – это послушание: работать в миру. Они посещают своих подопечных, работают как представители социальной службы. Помогают. Это не только духовное окормление, но и реальная помощь – уход, забота на дому. Иногда работают как сиделки в местной больнице и на дом к одиноким старикам и больным приходят.
– И в поселке «Маяк» тоже?
– Да, конечно, это же совсем рядом. Только там не очень много тех, кому реально нужна наша помощь. Там люди обходятся своими силами.
– Ну да, поселок не бедный, – хмыкнул Страшилин. – А вы можете нам сказать, кто из ваших сестер имеет послушание ухаживать за одинокими пенсионерами именно в «Маяке»?
Сестра Милица опустила глаза.
– Вам лучше по этому вопросу поговорить с матушкой Евсевией.
– Но она же отсутствует, а дело срочное, расследование ждать не может.
– Но я не уполномочена вести переговоры с полицией.
– Но это же простой вопрос, житейский – кто из ваших монахинь…
– Послушниц, – поправила сестра Милица.
– Ну, пусть послушниц… помогает пенсионерам в поселке «Маяк».
– Сестры Римма, Пинна и Инна.
– Как вы сказали?
– Сестры Римма, Пинна и Инна, – повторила сестра Милица с укоризной. – И все-таки вам лучше поговорить об этом с матушкой Евсевией.
– Извините, мы вынуждены настаивать, – сказал Страшилин веско. – Так где я могу увидеть сестер?
– Хорошо, я сейчас пошлю разыскать их. А вы пройдите, пожалуйста, в комнату для паломников. У нас тут женский монастырь, строгий устав. Простите, вы не можете у нас перемещаться, как вам заблагорассудится.
– Конечно, конечно, можно один вопрос? – спросила Катя. – Как нам обращаться к сестрам? Сестра Римма? Или матушка Римма или матушка Пинна?
– Они все трое еще только послушницы, никто из них не совершал пострига и не принимал монашеского обета, – ответила Милица. – Вообще матушкой мы тут в монастыре называем только игуменью.
– Евсевию?
– Да. Сестры друг к другу обращаются «сестра».
– Евсевию?
– Да. Сестры друг к другу обращаются «сестра».
– А мы как должны? Как ваши подопечные называют послушниц и монахинь?
– Я не знаю, – сестра Милица улыбнулась краешком губ, – в миру… это вообще никак не регулируется.
Она чинно проводила их в комнату для паломников – с иконами, цветами на подоконниках и стульями вдоль стен – такую же светлую и пустую, как и секретарская.
Пришлось ждать довольно долго. Страшилин с нетерпением поглядывал на часы и явно томился от того, что в помещении нельзя курить. Катя скромно сидела у окна. Монастырь – тут свои порядки.
Наконец в комнату в сопровождении сестры Милицы вошли две монахини. Точнее послушницы, но Катя пока не представляла себе между этими понятиями разницу. Сестра Милица представила их – вот сестра Римма, а это сестра Инна. К сожалению, сестры Пинны сейчас в монастыре нет – она навещает одинокую пожилую пенсионерку в поселке Каблуково, вернется только к вечерней службе. Потом сестра Милица, сославшись на дела, ушла.
Как только женщины вошли, Страшилин поднялся из вежливости и снова представил себя и Катю по полной форме, затем спросил: нельзя ли поговорить с сестрами по отдельности?
Сестра Инна тут же послушно ретировалась за дверь. Она была очень молода, эта послушница – лет двадцати пяти, не больше. Личико со светлыми глазами и светлыми бровками густо усыпано веснушками. Сестра Римма – гораздо старше, лет за сорок. Катя обратила внимание на ее удивительную походку, она вошла в комнату легко, точно впорхнула – спина прямая, никакой сутулости, хотя взор смиренно опущен. На бледном лице ее выделялись темные брови и живые умные темные глаза. Естественно, никакой косметики, но лицо поражало тонкостью черт. Голову ее, как и у сестры Инны, закрывал черный полуапостольник, черное длинное платье было перехвачено кожаным поясом, и талия точно осиная. Изящество во всем облике – врожденное или приобретенное с годами, Катя подумала, что у сестры Риммы, не уйди она в монастырь, даже в ее возрасте имелось бы немало поклонников.
Страшилин предложил ей стул, и сестра Римма села, чинно сложив руки на коленях.
– Чем могу вам помочь? – спросила она тихо.
– Мы расследуем уголовное дело, – сказал Страшилин. – Могу я вам задать несколько вопросов?
– Пожалуйста.
– Мы с коллегой сейчас узнали, что вы осуществляете шефство над одинокими пенсионерами в поселке «Маяк».
– Да, это одно из моих послушаний – помогать немощным, одиноким и больным.
– Кого конкретно вы навещаете в поселке, кому помогаете?
– В «Маяке» у нас только двое – Железнова Лидия Павловна, у нее в прошлом году умер муж, и она осталась совсем одна. Дети в Америку эмигрировали. И Уфимцев Илья Ильич, пенсионер, тоже одинокий, за ним некому присматривать, потому что сын у него за границей работает. Остальные наши подопечные – это две женщины, обе тяжелобольные, они живут в Каблуково, потом еще на станции возле монастыря…
– Хорошо, я понял, меня интересует поселок «Маяк». Когда в последний раз вы навещали Уфимцева?
– Три дня назад. Я привезла ему продукты, немного убралась у него дома и забрала белье в стирку, у нас тут своя прачечная при монастыре. Мы помогаем в этом старикам бесплатно.
– Вы одна его навещали?
– Одна, у нас график – два раза в неделю мы ездим к каждому из подопечных – то я, то сестра Пинна, то сестра Инна. К каждому из подопечных по очереди.
– Расскажите поподробнее – как вы добираетесь до поселка?
– Иногда на автобусе, а когда много всего везем – продукты, белье из стирки, то на нашей монастырской машине.
– Вы водите машину сами?
– Да, вожу, – сестра Римма кивнула. – Сестра Пинна водит лучше меня.
– А разве это разрешается уставом монастыря? – с любопытством спросила Катя.
– Это же не ради развлечений, это на благо наших подопечных. Мы в поселке еще и соседям помогаем, чем можем, если они просят. Это наш долг.
– Значит, вы навещали Уфимцева три дня назад.
– Да, а что случилось? – тихо спросила сестра Римма.
– Дело в том, что позавчера вечером он был убит в своем доме.
– О господи, – сестра Римма молитвенно сложила руки, – ой, горе… упокой, Господи, его душу… Кто его убил?
– Мы разбираемся, – ответил Страшилин.
– Вы что же, нас подозреваете?
– Нет-нет, что вы, матушка, – Страшилин впервые обратился так к сестре Римме, – мы просто стараемся установить всю картину, предшествующую убийству. Помогите нам, пожалуйста.
– Да я всей душой, – сестра Римма обернулась к Кате, – какое горе… он был так одинок… так боялся смерти, и вот надо же…
– Во сколько вы к нему приезжали?
– После обеда у нас время послушаний и до вечера. Где-то в половине третьего.
– Вы долго у него пробыли?
– Пока убралась в доме, потом мы немного поговорили с ним.
– О чем, если не секрет?
– О духовном, – ответила сестра Римма. – Есть только один настоящий смысл беседы – разговор о духовном.
– Он ведь чтением Библии увлекался, да?
– Да, читал, и порой мы обсуждали прочитанное.
– У него дома много книг. Там у него классики марксизма на полках до сих пор стоят, военные мемуары, книги о политике, – сказал Страшилин, – и художественная литература тоже.
– Это все мирское, – ответила сестра Римма. – Это уже не для нас.
– Герцен у него там на полке, – Страшилин словно вспомнил, – повесть «Сорока-воровка» об ужасах крепостного права. А вот меня всегда вопрос интересовал: церковь хоть когда-нибудь протестовала, говорила что-то против крепостного права в России? Радищев вон возмущался, Герцен… Вот вы в школе учились, помнить должны «Муму» и «Мертвые души» – если вчитаться в текст, это же волосы дыбом. Людей, как скот, продавали – заметьте, не привозных рабов, а своих же, православных. Церковь выступала против этого в то время? Или считалось, что это так и должно быть – торговля людьми?
– Я не знаю, – ответила сестра Римма, – это дела давно минувших дней. Полиция в то время тоже ведь не считала это противозаконным. И писатели не все возмущались. Таков был уклад.
– Таков уклад? – Страшилин хмыкнул. – А что, ничего не должно меняться? Наука идет вперед, очень скоро, например, некоторые дети, возможно, будут рождаться от троих родителей, это поможет на генном уровне избежать наследственных болезней. Церковь станет на это как-то реагировать?
– Простите меня великодушно, я не понимаю предмета нашей беседы, – кротко сказала сестра Римма.
– Ну, вы же говорите, что беседовали со стариком.
– Но не об этом же.
– А о чем?
– Он боялся смерти, – ответила сестра Римма. – Как вы, как я, как все. Только он… он очень боялся, понимаете?
– Ему кто-то угрожал? Кто-то хотел его убить?
– Нет, такого он не говорил. Он просто боялся умереть. А я… мы все старались успокоить его. Внушить, что вера помогает справиться со страхом. Что смерть – это не так страшно.
– Могу я спросить, где вы находились позавчера с пяти часов вечера и до утра? – спросил Страшилин.
– Тут, в монастыре, – ответила сестра Римма. – Это все, простите?
– Да, все. Благодарю вас за оказанное следствию содействие, матушка.
Сестра Римма благожелательно кивнула, поднялась и ушла. Такой же легкой, летящей, совсем не монашеской походкой.
Страшилин пригласил сестру Инну. Младшая послушница появилась тихо, как тень.
– Пожалуйста, помогите нам, – обратилась к ней Катя.
– Да-да, конечно, чем могу, – голос у сестры Инны мягкий. Она сидела, опустив глаза в пол.
– Один из ваших подопечных пенсионеров в поселке «Маяк» Илья Уфимцев был убит, – сказал Страшилин. – Мы расследуем это дело.
Сестра Инна молча дважды перекрестилась, прошептав: «Упокой, Господи, его душу».
– Когда вы посещали его, сестра Инна?
– На прошлой неделе в субботу, как раз была моя очередь ехать в «Маяк».
– И с тех пор вы в поселок ни к кому не приезжали?
– Нет, я навещала нашу подопечную больную в Каблуково.
– Уфимцев при вас рассказывал о своих родственниках? – спросил Страшилин.
– О сыне, он у него далеко, не может заботиться об отце.
– А о внучке речь шла?
– Нет, – сестра Инна покачала головой. – Я даже не знала, что он имел внучку. Почему же она к нему никогда не приезжала, не оказывала помощь?
– Вот мы и пытаемся разобраться. Уфимцев был легким человеком в общении?
– Я общалась с ним лишь в рамках моего послушания – помоги ближнему. Он был старый и больной человек. Очень обижен на врачей и на свое одиночество. Хотя в средствах он не нуждался, как другие пожилые люди. В этом сын ему, наверное, помогал – деньгами. А про внучку он при мне ни разу не упоминал.
– А с соседями Уфимцева вы, монахини, в каких отношениях?
– В добрых. Сестра Римма договорилась, чтобы девочку его соседей приняли на подготовительные курсы при нашем приюте. Это не воскресная школа, просто курсы для детей. Сестра Римма всегда рада, когда что-то можно сделать для приюта. Найти спонсоров.