— Попади в тот столб.
Дан взял лук с легким сомнением, в тир он в последний раз ходил перед экспедицией на Глеллу, да и то всего на четверть часа, дабы поддержать форму. К тому же чужое оружие… Лук, впрочем, оказался самый обычный, из других материалов, конечно, не из пластика, а из дерева, и тетива кожаная, если не из кишки, но устройством он ничуть не отличался ни от земного, ни от периценского. Дан еще меланхолично думал, что ничего удивительного в этом в общем-то нет, раз и тут, и там пустил корни homo sapiens, то бишь головы идентичны, стало быть, и изобретать они должны вещи аналогичные, или хотя бы схожие, а руки тем временем уже действовали, он автоматически вложил стрелу, поднял лук, прицелился и выстрелил. И вернул лук хозяину, только потом бросив взгляд на мишень. Стрела вонзилась точно в середину столба.
— Достаточно, — сказал Бетлоан. — Я вижу, вы действительно знаете ремесло воина. Хорошо, я согласен.
Интересно знать, с чем, подумал Дан, но спросить было не у кого, поскольку Бетлоан, увлекая с собой Марана, вошел в «шапито», и за ними потянулись остальные. Дан полагал, что его отведут обратно в избушку-камеру, но ему сделали знак идти за прочими. Процессия прошествовала по центральному коридору в «тронный зал», который на сей раз оказался пиршественным. Правда, ничего похожего на столы и стулья не было, даже пуфы отодвинули подальше, вплотную к стене, блюда, горшки и кувшины же расставили на полу неширокой полосой, опоясывавшей все помещение вдоль его периметра, оставляя однако зазор между собой и стеной. В зазоре на выстилавших пол шкурах и разместились участники пира, а может, самого обычного обеда, об этом Дану судить было трудно. Марана Бетлоан посадил рядом с собой, а Дан очутился между двумя немолодыми воинами в шрамах, то ли сотрапезниками, то ли сторожами, собственно, это его волновало мало, в данный момент он никуда убегать не собирался.
Обед оказался лишь ненамного разнообразнее, чем те, которыми Дана кормили в его темнице: мясо, не такое безвкусное, как у добытого им некогда — у него уже было ощущение, что это случилось в доисторические времена, дынеобразного животного, а может, просто лучше приготовленное, малочисленные лепешки, вареные клубни темно-зеленого цвета и слегка сладковатые, «творог», кисломолочный напиток, напоминавший недоброкачественный йогурт… пожалуй, все. Не считая, конечно, «вина», сделанного, как ему удалось выяснить у соседа, из тех самых клубней. Это было единственное, о чем ему удалось поговорить «за столом», соседи, и правый, и левый, сосредоточились на еде. Дан сам никогда не страдал отсутствием аппетита, но подобного обжорства он и вообразить себе не мог, даже людоеды Перицены были не столь прожорливы и не более неряшливы, соседи, да, собственно, и почти все вокруг, ели, ели, ели, глотали огромные куски, давились, омерзительно чавкали и рыгали, с собачьим рвением грызли кости, швыряли куда попало объедки, вытирали жирные руки об одежду, ели и, конечно, пили. Дан наблюдал за тем, как они пьянели, и думал, что пороки человеческие не менее универсальны, чем достоинства, он отлично знал, что на Земле нет и не было народа, не ведавшего об алкоголе или его заменителях, кто не пил за отсутствием вина или напитков более крепких, тот травился ядами грибов или растениями, содержащими галлюциногены. На Торене ему довелось испробовать тийну и ткаву, изготавливавшиеся из местных злаков и способные свалить с ног непривычного человека куда быстрее, чем водка или виски, нечто похожее на вино выделывали на Перицене и в цивилизованном Лахе, и у полудикарей-горцев, бойко и разнообразно — от пивообразной жидкости до почти чистого спирта, пили и на Эдуре, и даже глеллы, прекраснодушные, чистые, бесхитростные глеллы, глотали таблетки, правда, не алкоголь или наркотики, а неведомые препараты направленного действия, аналоги, как они объясняли, естественных гормонов и медиаторов, стимулировавшие, допустим, мышление или мышечную активность, в микроскопических дозах и не каждый день, но глотали. Разница, конечно, есть, одно дело действительно становиться умнее или сильнее, другое — таким себя воображать, но в любом случае это нечто, пришедшее извне, без затраты усилий, труда, тренировки, без самовоспитания. Последнее слово его чем-то встревожило, потом он понял, что это не его термин, а Поэта… Как-то он там, как вообще идут дела в Бакнии, на Торене?.. Как всегда, мысль о Торене, заставила его перевести взгляд на Марана, тот сидел, облокотившись на стоявший рядом пуф, и слушал что-то ему объяснявшего Бетлоана. Пора бы уже и включить связь, подумал Дан сердито. А может, Маран просто забыл? Он смотрел на Марана до тех пор, пока тот не почувствовал его взгляд и не повернул голову. Потом он, словно невзначай, поднял руку к уху и потрогал козелок, Маран чуть прикрыл глаза, и через несколько секунд Дан услышал его голос, толку, впрочем, от этого оказалось немного, Маран говорил на языке кочевников и к тому же довольно бегло… чертовы бакны, прирожденные лингвисты и потенциальные полиглоты!.. Дан с трудом улавливал общий смысл, ход беседы, речь как будто шла о местных обычаях, но о чем конкретно?.. Дан с горечью подумал, что Маран мог и не отключать «ком», все равно суть его предложений Бетлоану вряд ли дошла б до тугодума-землянина, каким Дан иногда себя ощущал.
Сосед справа совсем вырубился, разлегся на полу и бессмысленно таращился на окружающих, да и в целом общество перепилось, кто еще прикладывался к кувшину, проливая при этом «вино» на себя и на шкуры, покрывавшие пол, а кто уже впал в бесчувствие. Самое время бежать, мелькнула мысль, но осмотревшись повнимательнее, Дан понял, что пьяны не все, стражники — он насчитал шестерых — стоявшие вразброску у стен, в пирушке участия не принимали, как и начальник караула, поминутно входивший и выходивший, надо понимать, и снаружи шатер охранялся, как обычно. Может, если пустить в ход станнер, удастся выбраться из «шапито» на пустырь, а там, как бог даст? Но есть ли у них станнер, захватил ли Маран с собой оружие, рискуя лишиться его при возможном обыске, у самого Дана сняли с руки часы и вывернули все карманы, к счастью, ничего особенного в них не было, всякие нужные мелочи, начиная с компьютера и кончая электронным «ключом», он держал в куртке, пропали только расческа, носовой платок да палочка торенского средства для чистки зубов, о чем он, впрочем, сожалел не меньше, чем сожалел бы о пропаже любого из своих рабочих инструментов, за исключением разве что «ключа» да компьютера, не столько самого компьютера, стандартного карманного аппаратика, сколько заложенных в него сведений. Правда, камеры его не забрали, сочли за амулеты, трогать чужие амулеты здесь, кажется, остерегались, но станнер все-таки великоват, за талисман не сойдет… Нет, скорее всего Маран явился сюда безоружным, так что с мыслью о побеге придется в очередной раз расстаться. Он попробовал сосредоточиться на разговоре Марана с Бетлоаном. Теперь Бетлоан рассказывал Марану о боге или пророке, а может, праотце кочевников, но опять-таки… Неожиданно его совсем уже заснувшего соседа справа оттолкнули к стене, и Паомес, которого Дан до того в зале не видел, уселся с ним рядом. Он придвинул ближайшее блюдо, подцепил двумя пальцами большой кусок мяса и поднес ко рту, но прежде чем откусить, сказал Дану с легкой усмешкой:
— Не оглядывайся. Тебя стерегут хорошо. Пытаться бежать не советую.
Говорил он медленно, отделяя слова друг от друга, так что его Дан понял.
— С чего ты взял, что я собираюсь бежать? — спросил он с деланным безразличием.
Паомес засмеялся.
— Плох тот пленник, который бежать не хочет, — сказал он и стал жевать.
Дан промолчал.
Доев кусок, Паомес взял другой и поинтересовался:
— Откуда твой товарищ знает наш язык?
Дан пожал плечами.
— Наверно, он вступил в какие-то сношения с жителями ближайших к озеру становищ и научился говорить от них так же, как ты от меня.
Он и не подозревал, насколько был прав, не в отношении языка, конечно, а контактов, лишь позднее он узнал, что Маран пришел, а точнее, приехал в резиденцию правителя на купленном то бишь выменянном на нож каоте, зная о кочевниках куда больше, чем он сам.
Пир вроде подходил к концу, на блюдах, во всяком случае, остались одни дочиста обгрызенные кости, горшки были буквально вылизаны, кувшины пусты. Десерта, кажется, не предусматривалось. Но было кое-что вместо него. Лениво созерцавший финал пьянки Дан увидел, как кожаная занавеска входа отодвинулась, и в залу тесной стайкой вошли закутанные в покрывала женщины. Балахонов на них, по всей видимости, не было, плотно прилегавшая ткань четко обрисовывала тела, чаще стройные, если не сказать, худые, но попадались и попышнее, мелькали кисти рук, неприкрытые щиколотки и босые ступни. Они остановились в центре зала, распустили узлы, которыми покрывала — длинные узкие полосы ткани, намотанные в несколько слоев, были завязаны на груди, и витки стали расползаться, образуя щели. В щели проглядывало голое тело, и это было почище вульгарного стриптиза. Некоторые из участников пира вскочили и устремились к «стриптизершам». Неужели сейчас начнется всеобщая оргия, подумал Дан с отвращением, но увидел, что воины просто выбирают девушек и уводят их из зала.
Он и не подозревал, насколько был прав, не в отношении языка, конечно, а контактов, лишь позднее он узнал, что Маран пришел, а точнее, приехал в резиденцию правителя на купленном то бишь выменянном на нож каоте, зная о кочевниках куда больше, чем он сам.
Пир вроде подходил к концу, на блюдах, во всяком случае, остались одни дочиста обгрызенные кости, горшки были буквально вылизаны, кувшины пусты. Десерта, кажется, не предусматривалось. Но было кое-что вместо него. Лениво созерцавший финал пьянки Дан увидел, как кожаная занавеска входа отодвинулась, и в залу тесной стайкой вошли закутанные в покрывала женщины. Балахонов на них, по всей видимости, не было, плотно прилегавшая ткань четко обрисовывала тела, чаще стройные, если не сказать, худые, но попадались и попышнее, мелькали кисти рук, неприкрытые щиколотки и босые ступни. Они остановились в центре зала, распустили узлы, которыми покрывала — длинные узкие полосы ткани, намотанные в несколько слоев, были завязаны на груди, и витки стали расползаться, образуя щели. В щели проглядывало голое тело, и это было почище вульгарного стриптиза. Некоторые из участников пира вскочили и устремились к «стриптизершам». Неужели сейчас начнется всеобщая оргия, подумал Дан с отвращением, но увидел, что воины просто выбирают девушек и уводят их из зала.
— Если хочешь Генису, поторопись, — сказал насмешливо Паомес, потягивавший напиток из благоразумно переставленного со «стола» поближе к себе и потому избежавшего общей участи кувшина.
Действительно! Присмотревшись, Дан узнал в одной из девушек Генису, стоявшую неподвижно, как изваяние. Покрывало ее было туго натянуто, глаза опущены, может, потому на нее до сих пор никто не посягнул? Словно почувствовав взгляд Дана, она подняла голову и умоляюще на него посмотрела, Дан чуть не вскочил и не пошел к ней, его удержала только мысль, что тем самым он станет участником этого нечистоплотного действа, и пока он колебался, Генису-таки увели. Какой-то немолодой уже воитель с длинной, слипшейся бородой и дырой вместо двух передних зубов. Тогда он почувствовал себя предателем. И вспомнил Эдуру, переживания Марана. Вот уж поистине, куда ни кинь, всюду клин! Тут он уловил нечто, отвлекшее его от мыслей о Генисе, Бетлоан задал Марану вопрос, дословно Дан не разобрал, но смысл понял: правитель предлагал Марану выбрать себе женщину.
— В следующий раз, — ответил тот, слегка нахмурившись.
Тогда Бетлоан выдал еще одну длинную фразу, касалась она, насколько Дан уразумел, недавней реплики Марана, мол, он умеет все, что должно уметь мужчине (вот и трепись после этого!). Правителю, кажется, удалось задеть своего собеседника, так как Маран ответил раздраженно:
— Я не привык заниматься этим на ходу. И поскольку я еще не знаю, где придется ночевать мне самому, то…
— Где тебе ночевать, мы найдем, — заверил его правитель. И хотя Маран ничего не сказал насчет Дана, только бросил короткий взгляд в его сторону, Бетлоан добавил: — Нет. Я не настолько глуп. Твой друг останется пока там, где был.
Вскоре пиршество закончилось или, скорее, угасло, часть гостей ушла с женщинами, часть впала в полубессознательное состояние, и Бетлоан, брезгливо оглядевшись — сам он не пил или пил в меру, потому вполне сохранял контроль над собой — встал.
Дана отвели в его камеру, и через полчаса или около того он услышал приглушенный голос Марана.
— Ты где? — спросил Дан. — Один?
— Один. Мне выделили изолированные апартаменты. Каморку величиной чуть поменьше кроватей, на которых ты с Никой или я с Наи спим на Земле.
Дан невольно улыбнулся. Кровать или, вернее, тахта, софа, исполнявшая роль супружеского ложа в его с Никой огромной новомодной комнате на вилле (которую они, конечно, не купили, как собирались, напополам с Мараном и Наи, не успели или не удосужились, земные дела их всякий раз оставались незавершенными либо и вовсе неначатыми), имела размеры примерно три на два с половиной метра…
— Во «дворце»?
— Да.
— Кожаную или деревянную?
— Кожаную.
— То есть ты на свободе?
— Как будто. Правда, не знаю, что случится, если я попытаюсь этой свободой воспользоваться.
— А ты хочешь попытаться? — спросил Дан.
— Нет.
— Нет?
— Нет. Бессмысленно, Дан. Не знаю, как меня, а тебя они стерегут. И очень умело. А если б я собирался бежать без тебя, то на кой черт, извини, мне надо было сюда являться?
— А что же ты собираешься делать? — поинтересовался Дан без особой надежды на ответ, не формальный, конечно, а по существу, и Маран не замедлил его ожидания оправдать.
— Не сейчас, Дан, — сказал он.
— А когда? В следующий раз? — спросил Дан насмешливо. — И долго его придется ждать? Или ты полагаешь отвертеться от меня, как отвертелся от Бетлоана?
— Сомневаюсь, что мне это удалось. Я насчет Бетлоана.
— Нет?
— Боюсь, они уделяют чрезмерное внимание всему, что связано с процессом воспроизводства, — сказал Маран задумчиво. — Впрочем, понять их можно. Как мне сегодня объяснили, у них тут действительно перманентная война. И длится она с незапамятных времен. Они просто не знают, что такое мир, им незнакомо само это понятие.
— Но почему?!
— Так им завещал их патриарх. Или пророк, этого я не разобрал. Но не бог. Конкретная личность с биографией, жившая где-то здесь, в центральной части континента в историческую эпоху. Правда, вряд ли ее можно так назвать, у этих ребят, если я правильно понял, нет не только истории, даже устной, но и отсчета времени. Во всяком случае, систематического, из поколения в поколение.
— Это уже совсем невероятно, — заметил Дан. — По-моему, счет времени вели уже древние египтяне.
— Египтяне были цивилизованным народом, — возразил Маран.
— Но даже земные варвары, я думаю, имели представление…
— Ты не вполне осознал, с чем мы тут столкнулись, — прервал его Маран. — Земные варвары, все эти готы, вандалы, да даже гунны, соседствовали с цивилизованными народами и перенимали от них начатки этой самой цивилизованности. А тут мы имеем дело с варварством в чистом виде. Первозданным, не отягощенным привнесенными извне частицами иного устройства или понимания жизни, как хочешь. Незамутненным. Дистиллированным, я бы сказал.
— И за что же они все-таки воюют? — спросил Дан после того, как Маран закончил свою речь.
— Да за мир и воюют, — ответил Маран насмешливо.
— Каким образом? Ты же говоришь, что у них и понятия такого нет.
— Понятия нет. Я имею в виде лексическое, лингвистическое, как его там. Но есть туманные представления о том, что возможна жизнь без войны.
— А почему бы им этот мир не заключить? — поинтересовался Дан.
— Представь себе, я задал ему такой вопрос. Почему бы, спросил я, вам, правителям воюющих племен, не собраться и не договориться о том, чтобы прекратить войну.
— И что?
— Он долго и невнятно объяснял мне, почему это невозможно. Долго, невнятно и малопонятно. Кое-какие выводы я, конечно, сделал…
— Ну и? — спросил Дан с любопытством.
— Ты обратил внимание, что в словаре, который составил с тобой Паомес, нет таких понятий как честь или доверие?
— Конечно, обратил! Но, может причина в том, что абстрактные понятия трудно иллюстрировать?
— Да, есть и такая вероятность. Но я попробовал вытащить тебя из твоей камеры под честное слово.
— И?..
— Не смог втолковать. Пытался так и эдак.
— Ин-те-рес-но, — протянул Дан.
— Есть еще одна сторона дела. У этого их патриарха или пророка были свои представления о мире. Мир, мол, это окончательная победа над врагами. Что-то вроде того.
— А кто враги? — спросил Дан.
— В том-то и дело! На сегодня это соседняя орда, с которой они уже две жизни — время жизни двух поколений, надо понимать — не могут поделить территорию.
— Пастбища?
— Не совсем. Пастбища истощаются, приходится перебираться с одного на другое, так что бери шире. — Он замолчал, потом сказал: — Давай прервемся, Дан. Тут кто-то ходит. Как бы чего не вышло.
— А что может выйти? Никакому варвару никогда не придет в голову, что возможно переговариваться на расстоянии, — начал Дан и умолк, вспомнив недавний разговор с Бетлоаном. А какой варвар способен вообразить, что возможно ездить без коней или стрелять без стрел? Он не стал продолжать, а только добавил: — Доброй ночи.
Он долго не мог заснуть, думал, но не о Земле и доме, как почти каждый вечер, и не о вечной здешней войне, а о злополучной Генисе и о том, как кочевники, оказывается, обращаются со своими женщинами, думал, сокрушался, ворочался, вздыхал, потом задремал, и ему приснился идиотский сон, он видел Нику, угодившую в лапы здешних варваров и танцевавшую совершенно нагой среди блюд и кувшинов. Он немедленно проснулся и снова ворочался и, соответственно, в итоге продрал глаза далеко не ранним утром, что определил по степени освещенности — окошечко в потолке он держал открытым, через него проникал не только свет, но и свежий воздух, видимо, камера его находилась если не за пределами «шапито», то на самом краю того — продрал глаза и сразу услышал разноголосый шум, коммуникатор Марана был включен. В первые минуты до него доносился только отдаленный разговор неизвестных ему людей на отвлеченные темы — о каотах, какой-то драке, десятке погибших… Нет, не совсем так, постепенно обрывки фраз сложились в более или менее ясную историю: ночью угнали большое стадо каотов, воины настигли похитителей, произошло очередное побоище… от дальнейшего осмысления подробностей его отвлек голос Марана.