полено. Мы с ним, даром, что жили в одной теплушке, разговаривали мало, и
каждый раз Николай вздрагивал от звука моего голоса. Вздрогнул он и сейчас, как
мне показалось, несколько резче, чем обычно.
-Помню, Артур.
Николай, наконец, управился с поленом.
-А почему ты спросил, конунг?
-Почему? Даже не знаю…
Просто не было бы Шрама, и отряд на полных, вовсю раздуваемых
Олегычем, парах несся бы к верной гибели. А так… Поборемся. Пожалуй, я
погорячился, натравив на следопыта зачгруппу, но сделанного не воротишь, как
небу не вернуть летящий к земле снег.
После зачистки в Ярославле и срочного направления в Тверь прошло семь
дней. Всего неделя, а как много вместила она в себя – и черепаший ход поезда, и
бесконечные, выматывающие душу остановки, и потасовки томящихся без дела
бойцов, и выходку Шрама, и стычки с Самиром и Машенькой, и костер… Нет, не
неделя прошла, а вечность - глубокая, серая, беспокойная. Я, конечно, не сдюжил
бы, если б во сне не слышал твой тихий голос и, - Серебристой Рыбкой - не
плавал в зеленых глазах. Когда я вновь увижу тебя? И увижу ли?
Олегыч остановил состав неподалеку от моста, под которым, лениво
обтекая белые островки, разлеглась река.
Саперы плелись по мосту, проверяя металлоискателями каждую шпалу.
Тверь-зверь близко, уже обдает ледяным дыханьем.
Надеюсь, питеры не ждут нас, вернее, я почти уверен в этом. Проведя
успешную зачистку, они, скорее всего, до сих пор празднуют, отмечая ее, и не
думаю, что кокаина у них меньше, чем у москвитов. Неожиданность – наш
главный, и, пожалуй, единственный козырь.
Стрелки отпиливали посеребренные лапы елей и укрепляли их на крышах и
стенках вагонов. Затем – накидывали снег. Поезд уже походил на гигантский,
продолговатый сугроб.
Ко мне подошел начальник саперной бригады.
-Путь чист, конунг.
Я кивнул, коротко бросил:
-По вагонам.
Кто-то рядом подхватил.
-По ва-го-на-аам!
Стрелки принялись по очереди сдавать пилы начальнику хозвагона. Каждый
стремился поскорее шмыгнуть в теплушку, отчего возникали толкотня и ругань. В
толпе я мельком увидел лицо Машеньки, – все в сиреневых кровоподтеках и
ссадинах. Черные глаза стреляли злобой.
Я отвернулся и зашагал к своему вагону.
Поезд вполз в город.
Я сидел с Олегычем в кабине машиниста. Мертвые здания, точно гнилые
зубы, торчали из темной пасти ночи. Кое-где вспыхивали огни - последние прости
далеких пожаров. Тверь казалась еще более уродливой и мрачной, чем другие,
уже виденные мной мертвые города. У развалин вокзала замерли составы,
грузовые и пассажирские. В пассажирских - я не сомневался - на нижних, верхних
полках, за столиками у окон, - скелеты бывших: женщин, мужчин, детей.
На карте это место обозначено как «нулевой район».
Скрежеща, поезд остановился. Олегыч повернулся ко мне, вытирая
засаленным рукавом вспотевшее лицо.
-Приехали, конунг.
Вокруг - ночь. Привыкшее к реву мотора ухо отказывалось воспринимать
тишину. Казалось, кто-то идет по шпалам к носу локомотива и вот-вот постучится
в лобовое стекло.
-Конунг, есть будешь?
-А?
-Не желаешь, спрашиваю, пожрать со мной?
-Нет, Олегыч.
Машинист пожал плечами, выбрался из продавленного кресла, и, слегка
пошатываясь, побрел по узкому проходу машинного отсека в свою каморку. Там
загорелся свет и послышался стук кастрюльной крышки. Странный человек, он
еще может думать о еде… Впрочем, его работа на данном этапе завершена,
Олегыч может расслабиться. Моя же только начинается и, откровенно сказать, я
предпочел бы достать с неба луну, нежели заниматься этой работой.
Отряд продвигался по Нулевому району.
Замаскированный поезд остался позади под надзором Олегыча и
пулеметчика. При дневном свете Нулевой район производил не такое гнетущее
впечатление, как ночью.
Снег блестел на солнце, поросшие кустарником здания порождали мысль о
том, как здесь было раньше. Дома невысокие, двух либо трехэтажные, значит, их
жители хорошо знали друг друга, может быть, даже ходили в гости по-соседски.
Под развешенным бельем, белоснежными простынями и наволочками, стучали
костяшки домино. Дети с криками гоняли мяч по пыльной площадке между
качелями и стиркой. Дядя Семен кричал из окна «Вот я вам!», когда мяч громко
ударял по стоящему во дворе «жигуленку». На лавочке у подъезда, как седые
мойры, сидели старушки…
- Аа!
Прямо на меня из дверного проема выскочил игрок. Я успел разглядеть
всклокоченные седые волосы. Заточка со свистом пролетела в считанных
сантиметрах от моей щеки. Позади кто-то вскрикнул.
Я не успел вскинуть автомат. Зато успел кто-то за моей спиной.
Свинец взрезал лохмотья на теле игрока; он завалился на спину и замер.
-Конунг, ты не ранен? – испуганный крик. Кажется, Белка.
Я обернулся.
Белка держал автомат наизготовку; еще несколько бойцов целились в
распластанное на снегу тело.
-Опустите.
Стрелки подчинились.
-Ты в порядке, конунг?
Я кивнул, вспоминая просвистевшую у щеки заточку и короткий,
болезненный вскрик.
-Кого зацепило?
-Кастрата.
Николай лежал на спине, раскинув руки. Заточка вошла чуть пониже шеи, в
ключичную впадину прямо над правым плечом. Автомат Николая валялся у его
головы, надавливая прикладом на висок. Я отбросил оружие в сторону, в сугроб.
-Николай.
Глаза истопника приоткрылись. Губы дрогнули.
-Артур.
Я наклонился.
-Он… здесь…
-Что?
Розовая пена, поднимающаяся ко рту по горлу Николая, не позволила ему
договорить. Судорога сотрясла хлипкое тело, он затих.
Незаметным движением я закрыл стекленеющие глаза истопника и
поднялся.
4
ЧП
Параграф восемь инструктивного приложения к УАМР имеет название
«Лагерь стрелков». Здесь четко описано, как надлежит организовывать
дислокацию отряда в условиях враждебной территории, какой глубины вырыть
окопы, сколько мешков песка необходимо водрузить перед пулеметной командой
и какой формы предпочтительнее делать бойницы. Я не в первый раз убеждаюсь,
что человек, сочинивший инструкцию, звезд с неба не хватал. Никто и ничто не
заставит уставших стрелков взяться за лопаты и колупать промерзлую землю; а
где автор инструкции видел в мертвых городах мешки с песком, известно ему
одному. Скорее всего, он просто не бывал в мертвых городах.
На серой стене одноэтажного здания сохранилась ржавая табличка с едва
различимыми буквами: «Ул. Пролетарская, д. 13». На одну ночь - это адрес моего
отряда.
Бойцы укладывались вповалку на трухлявый пол барака. Без возни, без
ругани - это место не располагало к шуму. Кое-кто, достав паек, жевал тварку, но
большинство стрелков уснуло, едва их головы коснулись пахнущего плесенью
дерева.
Мне не спалось. Я сидел, прислонившись спиной к холодной стене.
Вездесущая луна высвечивала лежащих на полу людей. На стенах сохранились
рисунки и надписи бывших, значит, барак был оставлен еще до Джунглей.
Одна надпись неожиданно привлекла мое внимание. «Николай, я тебя
люблю. Лариса», - накарябано чем-то красным. Конечно, я знал, что девушки,
оставившей эту надпись, давно нет, и Николай, это вовсе не тот Николай, чье
тело осталось на снегу Нулевого района; но словно кто-то подмигнул, и узел в
душе ослаб, - быть может, жизнь моего истопника и не была столь беспросветна,
как казалась. Может быть, кто-то любил его.
Далекий стрекот заставил меня вскочить. Точно мошка, по лицу луны
промелькнул вертолет и скрылся в рванине облаков. Питеры. Шрам не соврал.
Стараясь не отдавить руки спящим бойцам, я опустился на свое место.
Нужен отдых. Возможно, завтра будет бой.
«Спать, немедленно спать».
Голова, не смея ослушаться приказа, упала на грудь.
К построению я вышел позже других, чувствуя себя бодро. Стрелки,
переругиваясь, составили неровную цепочку. Впоследствии я часто мысленно
возвращался в тот миг, пытаясь вспомнить, было ли накануне тревожное
предчувствие, и всегда вынужден был признаться – нет, не было.
Стрелки повернулись ко мне. У кого-то в глазах страх, у кого-то
настороженность, у некоторых - злорадство. Но настоящий укол беспокойства я
настороженность, у некоторых - злорадство. Но настоящий укол беспокойства я
ощутил, увидев испуганное, покрытое испариной лицо адъютанта, спешившего ко
мне.
-Конунг, - выкрикнул Белка.- Самир и Машенька пропали.
-Что значит пропали?
-Ну, не вышли на построение. Их вообще нигде нет, конунг.
«К ЧП относятся случаи ненадлежащего исполнения своих
обязанностей, игнорирования указаний начальника отряда, употребления
оружия и продовольствия не по назначению, прямого неповиновения. Эти
случаи караются на усмотрение конунга, но не ниже средней категории
наказаний (арест, увечье и прочее). Случаи дезертирства, саботажа и
перехода на сторону противника: за подобные нарушения Устава –
немедленная ликвидация».
Сохранение каменного выражения лица стоило мне немалого усилия.
Похоже, это Череп, Чрезвычайное Происшествие, – последний пункт
инструктивного приложения к УАМР, пункт, которого страшатся все конунги.
Белка испуганно заглядывал мне в лицо.
-Может быть, - я кашлянул, - они от страху срут где-то под кустом?
Утопающий цепляется за соломинку.
-Мы все обыскали, конунг, – подал голос начальник саперной бригады.
Обломилась соломинка.
Самир и Машенька…. Первый считает, что я никчемный конунг и что куртка
с серпиком луны на рукаве по праву принадлежит ему. Второй ненавидит меня за
Николая. Итак, что же это? Ненадлежащее исполнение обязанностей, прямое
неповиновение, дезертирство, саботаж, переход на сторону противника? А ну, как
все сразу?
Подул ветер, покрытые быльем бараки негромко завыли.
-Это проклятый город, - прошептал Киряк.
Ну вот, уже и паникер объявился.
Шагнув к Киряку, я с размаху влепил кулаком по красной перепуганной
роже. Киряк не отшатнулся, не вытирая показавшуюся на губах кровь, пробасил:
-Спасибо, конунг.
Стряхнув с кулака красные сопли, я повернулся к Белке.
-Прочесать местность повторно. - (« Кара за нарушение Устава –
немедленная ликвидация»), - И еще: при обнаружении нарушителей – стрелять на
поражение.
Цепочка бойцов покачнулась, по лицам скользнули тени.
-Всем ясен приказ? Стрелять на поражение! – крикнул Белка. – За дело.
Стрелки разбрелись. Я остался с адъютантом.
«Если приказать отряду спешно оставить привал и следовать за
дезертирами по неразведанному периметру, это может вызвать брожение среди
стрелков, а возможно, и бунт. Не исключено, что Самир на это и рассчитывает».
Проглотив подступивший к горлу комок, я сказал Белке:
-Давай отбой.
Подняв автомат, адъютант выпустил в морозный воздух короткую очередь.
Из-за поросших бурьяном разрушенных домов, перевернутых кверху
брюхом ржавых автомобилей, разросшихся деревьев стали появляться группы
стрелков. Они приближались, держа наперевес автоматы; пять групп, двадцать
пять человек - клочковатые бороды, шрамы и ожоги на лицах, свирепые глаза…
Мне стало тревожно. Смогу ли я и дальше управлять этими угрюмыми
бородачами?
-Никого, конунг, - сообщил Богдан.
-Они уж далеко, - мрачно заметил Якши. – Небось, к резервации
подбираются.
Кое-кто несмело засмеялся: меньше всего можно было ожидать, что
дезертиры попытаются вернуться к своим, в резервацию, прямо в лапы ОСОБи.
Нет, такие поступки не совершаются с бухты-барахты; Череп – это чаще всего
обдуманное, выстраданное действо, с ясной целью и тщательной подготовкой.
Вот только как я умудрился проморгать его?
-Молодцы, парни, - кашлянув, сказал я. – Отбой.
-Слава конунгу, - нестройно протянули стрелки и разбрелись.
Со мной, как и положено, остался Белка.
Мы молчали, глядя, как бойцы рассаживаются на обледенелых камнях и
кочках, достают из мешков тварку.
Небо потяжелело, стряхивая на землю крупные хлопья. Кромка Джунглей,
видная отсюда, исчезла за снегопадом. Нужно спешить. Погода
благоприятствовала нам: укрывшись за стеной пурги, мы сумеем незаметно
приблизиться к питерам. Если только…
-Конунг, - подал голос Белка. – Как думаешь, Самир и Машенька
переметнулись к питерам?
Он что, прочел мои мысли?
-Я разве говорил это?
-Я думал…
-Думать – не твоя забота.
Белка умолк, ковыряя носком ботинка желтый снег.
-Как бы то ни было, нужно спешить, - посмотрев на адъютанта, проговорил
я. – Завтра с утра, если метель не прекратится, мы выступаем. Оповести бойцов,
пусть почистят и смажут оружие. Перед походом все получат дурь.
5
ЗАПАДНЯ
Метель не прекратилась, напротив, над городом нависла сплошная пелена;
на месте зданий возникли снежные курганы, кое-где из-под сугробов торчали
изломанные черные деревья. Тишина и неподвижность подавляли у стрелков
всякое желание переговариваться друг с другом. Двигались плотной цепью по
заглохшей дороге вдоль остовов домов, напоминающих рассыпавшиеся от
древности гробы; впереди, извиваясь, скользила поземка. Нулевой район остался
за спиной.
Я сжимал левой рукой цевье автомата, вдавив приклад в плечо.
Указательный палец правой руки в черной перчатке замер на спусковом крючке.
Ствол до поры до времени глядит вниз, но в любую секунду взметнется и
выплюнет в воздух свинец. Выстрелят двадцать шесть бойцов, идущих со мной
бок о бок.
-Конунг, - подал голос Белка. – Посмотри-ка.
О, старый знакомый! Огромная каменная фигура, свернутая на бок
исполинской силой, со снежными шапками на голове и плечах, указывала
обрубком руки в небо. Я где-то уже видел такой же памятник. Живое божество
древнего погибшего мира, гневливое и карающее могучей дланью, точно
муравьев со стола, смахнувшее с родной земли людей. Ленин.
Этот район на карте был обозначен как «Мертвый» и, правда, даже по
сравнению с Нулевым производил гнетущее впечатление. Здесь больше ржавых
машин и троллейбусов, бетонных столбов, переломленных, как соломинки; ям,
наполненных незамерзающей желтоватой жидкостью. Дома в Мертвом районе
гораздо выше своих собратьев в Нулевом: шести, семи и даже десятиэтажные
коробки с пустыми глазницами окон, выщерблинами и трещинами на громадных,
серых и коричневых, телах. Этот мир не порождал видений, не давал
возможности и желания представить, как тут было до Дня Гнева; казалось, - здесь
испокон веку ветер волнует поросшие бурьяном развалины и таращится на
перевернутые кверху брюхом машины мутный зрак солнца.
Автоматная очередь разорвала тишину. Я обернулся.
-Кто?
Мог бы и не спрашивать: Киряк, идущий третьим в левом крыле цепи, еще
не успел опустить дымящийся ствол.
-Какого хера?
-Конунг, - правая часть лица Киряка нервно подергивалась, глаза
расширились; он тяжело дышал, - Там…
Я повернул голову, куда указывала рука Киряка в грязно-белой перчатке. В
одном из верхних окон трехэтажного здания, явно выбивающегося из общей
громадности строений Мертвого района, что-то виднелось. Это могло быть что
угодно, - треплемый ветром обрывок красных обоев, какая-нибудь тряпка;
возможно, уцелевший после зачистки дикий.
-Киряк, в конец цепи.
Стрелок, опустив голову, повиновался.
-Еще раз пальнешь без приказа - ответишь по Уставу.
Метель усилилась, не давая рассмотреть маячащую в окне находку Киряка.
Сердце моё учащенно забилось, во рту появился неприятный привкус.
Это здание только казалось трехэтажным, на самом деле, трехэтажной
была небольшая пристройка, а большая часть строения - в два этажа. Желтая
штукатурка осыпалась, обнажив серый потрескавшийся кирпич. К черной пасти
входа вела бетонная лестница. Я ступил на нижнюю ступеньку и стал
подниматься, зная, что бойцы следуют за мной так же медленно и настороженно.
Возможно, как и я, они считают каждую ступеньку. Одна, вторая, третья … Восемь
ступеней.
Позеленевшая табличка: «Средняя общеобразовательная школа №...».
Дальше стерто, но и так ясно. То место, где бывшие учили своих детей.
«Сашка, ты в Devil Port играл? Да? Как на третьем уровне главаря
убить? Ну, этого, как его, Вельзевула? Я пробовал, не получается… Слушай,