Весь горизонт в огне, и близко появленье,
Но страшно мне: изменишь облик ты.
И дерзкое возбудишь подозренье,
Сменив в конце привычные черты.
О, как паду – и горестно, и низко,
Не одолев смертельные мечты!
Как ясен горизонт! И лучезарность близко.
Но страшно мне: изменишь облик ты.1
-Что это? – проговорил я.
-Бывшие называли это «поэзия», – ответила Марина и начала
укладываться спать.
Игрок зашевелился. Я поднялся, подошел к нему:
-Оклемался?
Стало не по себе: по испещренному шрамами лицу одна за другой
скатывались слезы. Я никогда не видел в Джунглях, как кто-то плачет.
Игрок произнес довольно отчетливо:
-Вспомнил.
И вскрикнул - тело его выгнулось дугой, задрожало. Бедняга вытянулся на
полу во весь рост и затих.
Я повернулся к Марине. Боль, бьющая из зеленых глаз, ожгла меня.
-Мы похороним его,- сказала она.
-Как это?
-Закопаем в землю. Так поступали бывшие.
-Как скажешь,- я зевнул.
4
FEMALE
Электричка отползла от платформы, перестукивая колесами. Заспанный
голос объявил следующую остановку.
Людей в вагоне мало – пока что крупных станций не попадалось. Несмотря
на рань, много окон было открыто. В них врывался аромат сирени.
Андрей сел на изрезанное ножом коричневое сиденье и стал смотреть в
окно. Мелькали дачи. Кое – где виднелись дачники, поднявшиеся ни свет ни заря.
Грохоча, электричка пробежала мост, под которым синела река. Над водой
клубился туман.
Андрей подумал о Гале. Почему она преследуют его, не дает покоя даже в
электричке? Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от образа печальной
женщины, безропотно переносящей издевательства матери Андрея, женщины,
которая любит его, но которую не любит он сам. Образ не исчезал, а наоборот,
расширялся, заполняя собой окружающее пространство; совесть мучила Андрея.
1 Александр Блок
В вагон вошла пожилая пара – мужчина и женщина. На груди у мужчины -
гармонь.
-Уважаемые пассажиры,- обратился гармонист к пустоте. - Позвольте в
дорожку исполнить хорошую песню.
Он заиграл. Женщина запела что-то о любви, которая наступает внезапно и
никогда не проходит.
И так дружно и ладно у них получилось, что Андрею захотелось подпевать.
Вот у кого, должно быть, в жизни гармония, ни ссор, ни обид, – у этих вагонных
певцов. Он достал из кармана кошелек и, когда певцы проходили мимо, протянул
десятку.
-Благодарствую, - пропыхтел гармонист, принимая бумажку красноватой
рукой.
Так как вагон был последний, пара присела передохнуть как раз за спиной
Андрея.
-Что там считать – поезд пустой, - сразу послышался голос мужика.
-Доставай, я тебе говорю.
-Пошла ты.
-Ах ты паразит, алкаш.
-Заткись!
Последнюю фразу гармонист сказал с такой злобой, что женщина умолкла.
Андрею стало грустно, а вместе с тем он испытал нечто похожее на
удовлетворение: у всех, - у всех в этом, мать его, мире, - есть червоточина.
Электричка добралась до большой станции. Вагон заполнился работягами,
дачниками, студентами, стало тесно, весело и шумно. Гармонист с женой
поднялись и снова исполнили свою песню.
В окна полетела пыль: слева от железной дороги горбатилась
многотонными грузовиками федеральная трасса. Сидящий напротив Андрея
студент давил на кнопки мобильника. Трое пожилых дачников сначала говорили о
посадке огурцов, затем переключились на политику.
Вот и Малоярославец. Сейчас должна появиться она…
Вошла. Андрей махнул рукой: место свободно!
На вид лет двадцать пять, не больше. Широковатые скулы, вздернутый нос,
напомаженные пухлые губы. Анюта…
-Ну что, сбежал? – спросила она, присаживаясь рядом с Андреем. Сумочку
из фальшивой крокодильей кожи поставила на закованные в джинсу колени.
-Сбежал, Анюта, - шепнул Андрей, косясь на студента.
-Когда ты, наконец, разведешься со своей?
Андрей вздрогнул, взглянул на Анюту: тише, ведь люди. Он представил на
мгновение, как говорит Гале о разводе, и у него заныло под ложечкой.
Анюта повела загорелым плечом. На ней была розовая майка с надписью
«FEMALE». Вытащив из сумочки зеркало, стала поправлять растрепавшиеся
осветленные волосы.
Солнце кольнуло глаза. Андрей надел темные очки, и стал похож в своей,
не по погоде надетой, куртке со стоячим воротником на шпиона из старого
кинофильма.
-Выйдем, покурим? – предложила Анюта.
Андрей кивнул и поднялся.
-Скажите, что занято,- негромко попросил одного из дачников.
В пустом тамбуре Андрей достал сигарету, почему-то стараясь не
смотреть на Анюту.
Та курила, выпуская дым из сложенных розой губ. Кончик фильтра тонкой
сигареты испачкался в красной помаде.
Докурив, Анюта кинула окурок на пол и вдруг полезла целоваться.
-Постой Анюта,- испугался Андрей.
-Почему?
-Тут люди…
Анюта хихикнула и, дернув Андрея за рукав куртки, увлекла за собой. Они
очутились в сортире. Было тесно, воняло мочой и блевотиной. Андрей слабо
протестовал, но жадные руки уже проникли под ремень брюк. Портфель со стуком
упал на пол. Андрею показалось - все это происходит на глазах у толпы, вот
сейчас дверь сортира откроется… Между тем горячая волна подхватила его на
гребень. Он видел перед собой освобожденные из - под майки груди с
коричневыми сосками – левая, кажется, немного больше правой, и на мгновение
весь мир скукожился для него до размера этих грудей.
-Андрюша, мне нужны деньги.
Анюта натянула джинсы и, глядя в замызганное сортирное зеркало, стала
прихорашиваться.
-Сколько?
Андрей поднял с пола портфель и посмотрел на нее. В тусклом свете
засиженного мухами электрического плафона Анюта показалась ему
отталкивающе – некрасивой: крошечные глаза, неестественно-красный рот,
волосы словно из папье-маше.
«Ярмарочная кукла», - подумал он.
-Десять тысяч…
-Хорошо, я подумаю.
-Десять тысяч долларов.
В дверь забарабанили и старушечий голос прогнусавил:
-Эй, долго там?
Андрею захотелось спрятаться в ржавом унитазе.
-Не суетись,- прошипела Анюта и крикнула, - Бабка, не лезь, у меня диарея!
-Чего?
-Иди ты.
Старуха, видимо напуганная непонятным словом, ушла. Стукнули
раздвижные двери.
Любовники вывалились в тамбур. Смолящий сигарету работяга
ухмыльнулся, но промолчал.
В вагон Анюта и Андрей решили не соваться: до Обнинска оставались
считанные минуты.
5
КАЛУГА
Угли подернулись пеплом и лениво мерцали в темноте. Я знал наверняка,
что там, за темнотой, опустив голову на рюкзак, спит Марина, но отчего-то
казалось: я один в центре огромного мира, скрытого черной пеленой. Спать
больше не мог: невыносимо видеть Андрея, Анюту, их возню в сортире… Какое
отношение все это имеет ко мне?
Вдруг что-то, выпившее свет углей, понеслось к моему лицу из темноты.
Я едва успел отстраниться и перехватить руку с заточкой.
Вскрикнула Марина.
Преодолев слабое сопротивление напавшего, повалил на пол и, свободной
рукой выхватив из ножен заточку, вонзил во что-то мягкое.
-Марина, как ты?
-Все н-нормально.
-Нужен свет.
Чиркнула зажигалка, вспыхнул хворост.
Игрок лежал навзничь. Из раны на груди текла темная кровь. Теперь он и
вправду был мертв. Мертв, как бревно. Рядом валялась заточка, которую этот
хмырь, должно быть, прятал в сапоге.
-Ну что, похороним его? Может, еще всплакнем по нему?
Марина выглядела растерянной. Еще бы – любитель поэзии бывших вдруг
пытается убить своих спасителей...
-Это не он, это Джунгли, - сказала она слабым голосом. - Не всем хватает
силы…
Наверное, мое лицо приобрело весьма неприятное выражение, потому что
Марине явно стало не по себе.
-Андрей, если тебе трудно…
Что-то екнуло у меня в груди, словно рычажок переключился. Что со мной
сделала эта рыжая?
-Ладно, закопаю эту падаль,- сказал я.- Если ты так этого хочешь.
сделала эта рыжая?
-Ладно, закопаю эту падаль,- сказал я.- Если ты так этого хочешь.
Лучи наискось пробили будку. Марина поправила волосы – они вспыхнули,
и мне показалось, что на голове у девушки надета корона. Почему-то вспомнилась
Анюта из всполоха – ее нарисованные глаза и губы, жидкие волосы.
Марина улыбнулась, перехватив мой взгляд.
Я раскидал заграждение. Снег, добавившийся ночью, ровно укрыл следы
вчерашних страстей.
-Ну что, пошли?
Я подвинул к Марине свой рюкзак и автомат, а сам взвалил на плечи
мертвого игрока. Тяжелый, гад. Любитель поэзии.
Согнувшись, побрел к лесу, не задумываясь о том, что делаю и зачем.
Увидел бы меня тот «я», что ждал на поляне Последний Поезд!
Виновница моего «преображения» ковыляла позади, таща два рюкзака и
два автомата. Ничего, пусть поработает, пока я исполняю ее блажь.
Найдя ложбинку, с силой швырнул туда труп – эта затея мне нравилась все
меньше. Голова игрока ударилась о торчащую из-под снега корягу. Пока я
стрелковой лопаткой ковырял подмороженную землю, Марина зачем-то
протирала игроку снегом лицо.
-Можно подумать, что ты его знала.
-Я и тебя не знала.
Я хмыкнул: сравнила тоже, одно дело – я, совсем другое – какой-то игрок.
-Этот гад убить меня хотел. А потом и тебя.
-Не он, а Джунгли.
Я заткнулся: ее не переспоришь.
Яма получилась неглубокой.
Игрок таращился из нее остекленевшими глазами. Я поспешил забросать
землей его голову, а затем - лопата за лопатой – все остальное.
Джунгли шумели. Еще бы – ведь они никогда не видали ничего подобного…
Утирая пот со лба, я подошел к Марине.
-Что ты делаешь?
Она возилась с короткой бечевкой и двумя неравными палками. Не
ответила, быстро сделала узел, стянула зубами – получился крест. Подойдя к
могиле, Марина воткнула его в землю.
-Так делали бывшие.
-Ясно.
Вскинув на спину рюкзак, повесив на плечо автомат, я приготовился
продолжать путь.
Марина стояла у могилы.
-Ну, чего ты?
Она едва заметно вздрогнула и, дотронувшись до креста, сказала:
-Спи спокойно, человек.
Джунгли снова зашумели, заколыхались.
Мы вышли из лесу, вскарабкались на насыпь. Глядя, как передо мной
стелется железная дорога, я подумал: если умру, - мне хотелось бы, чтобы с
моим телом кто-то поступил так же, как мы с мертвым игроком.
Насыпь понемногу истончилась, и скоро рельсы побежали по земле, лишь
слегка присыпанной гравием.
-Сегодня ночью ты разговаривал во сне,- сказала Марина, тяжело дыша от
ходьбы,- Звал какую-то Анюту. Кто это?
-Анюта? Никто.
Мне стало не по себе. Надо же, и не догадывался, что разговариваю во
сне.
- Она - игрок?
Где-то в высоте запел ветер.
-Чего молчишь, Андрей?
-Анюта – это всполох,- признался я.
-А, понятно, – протянула девушка и замолчала. Я не ожидал, что она так
легко отстанет - почему-то стало досадно.
Когда за поворотом железной дороги перед нами возник занесенный
снегом город, уютно разлегшийся на дне широкой долины, дыхание у меня
перехватило.
-Калуга, - сказала Марина, вытирая рукавом вспотевшее лицо.
Отсюда, с возвышенности, город казался пирогом, разрезанным на две
части широкой рекой. Виднелись припорошенные снегом развалины домов,
большие ямы с зеленой водой, поставленные на дыбы машины.
-Пошли,- бросила Марина, поправляя на плече лямку автомата.- Может, к
ночи дойдем.
Она двинулась вперед, стуча подметками по шпалам. Я остался на месте:
город внушил мне, нет, не страх, а некоторую нерешительность. Чем-то грозным
веяло из долины.
-Ты идешь?
Я догнал девушку.
-Слушай, может, нам не стоит туда соваться?
-Почему? Ночлега нам не найти, а спать на дереве ну совсем неохота.
Марина улыбнулась, сверкнув мокрыми зубами.
Глядя на нее, я решился: Калуга так Калуга.
Мы вошли в город, когда сумерки вонзили в воздух морозную хрусткость. На
улицах ни души. Пустые глазницы окон.
-Красивый, наверное, был город,- сказала Марина. - Посмотри, какое
интересное здание.
Я взглянул на каменных ангелов, целящихся в нас из луков. Огляделся
настороженно.
-Э-ге-гей!
-Что ты творишь? - накинулся я на девушку.
-Да не бойся, - беззаботно отозвалась она. - Здесь никого нет. Ого,
посмотри, троллейбус!
Марина исчезла в разинутой гармошке дверей, и через секунду из чрева
машины послышался ее испуганный вскрик. Сдернув с плеча автомат, я
поспешил к ней.
Марина, бледная, стояла посреди салона. Прямо перед ней, оскалив
золотые зубы, сидел одетый в кожаную куртку скелет.
Еще с десяток пассажиров мертво таращились на нас из глубины салона.
Я выругался, опуская автомат.
-Извини, Андрей.
-Марина, к чему эта глупость?
-Я же сказала, извини.
Она прошлась по троллейбусу, держась за поручень. Приблизилась к
одному из пассажиров:
-Ваш билет?
Скелет щелкнул зубами и предпочел ехать зайцем. Марина засмеялась. Я
не выдержал и улыбнулся.
-Андрей, не хочешь одолжить вон у того кожанку?
-Мне своя куртка нравится.
-Я думаю, тебе бы подошла кожа. Ты был бы похож на комиссара.
-На кого?
-Потом расскажу.
Мы вышли из троллейбусa.
Б-ррр! Холодно-то как. Лед, кругом лед. А на небе — звезды, эти странные,
маленькие огоньки.
Марина больше не веселилась, задумалась и погрустнела.
Чутьем, вероятно, оставшимся во мне от бывших, я понял причину этой
перемены. Там, в троллейбусе, среди прочих пассажиров, ехал в никуда скелет
ребенка, и девушка, должно быть, представила ту силу, что смела и этого
ребенка, и троллейбус, и людей в нем, и этот город, и еще тысячи городов. Но –
что поделать, никто не виноват…
Среди развалин дул колючий ветер, какого не бывает в Джунглях.
Мы вышли на площадь. Здесь возвышался каменный человек с лысиной и
бородкой. Он протянул к нам руку, словно просил чего-то.
-Ленин, - едва слышно сказала Марина.
-Что?
-Это памятник Ленину. Был такой человек.
-Но зачем памятник?
-Я тебе расскажу … потом,- Марина поежилась.- Давай найдем ночлег, мне
холодно.
Ленин смотрел на полуразрушенный дом из красного кирпича с
множеством окон. Над широким проемом входа - позеленевшая табличка.
-«Администрация города Калуги»,- прочла Марина.
Мы вошли.
Мне не приходилось бывать в таких местах, и я замер в изумлении.
Просторный зал распадался на несколько коридоров. С высоченного,
украшенного лепниной, потолка, свешивались спутанные провода. Наверх вела
широкая каменная лестница, укрытая полуистлевшим ковром.
По ковру пробежала крыса.
Мы поднялись по лестнице до самого верха. Здесь тоже бесконечная
паутина коридоров.
-Андрей, давай сюда.
И правда, отличная комната для ночлега! Письменный стол, черный и
трухлявый, - это дрова. Из стен торчат разноцветные провода, под потолком -
разбитая люстра.
За столом на вертящемся кресле сидел хозяин кабинета, брат-близнец
пассажиров троллейбуса.
-Вы по какому вопросу?
Это сказала Марина. Засмеялась.
-Наверное, среди бывших он был большим начальником,- она кивнула в
сторону скелета, положив на пол рюкзак.
Я подошел к окну. Над площадью кружился снег, несколько острых
снежинок впилось в щеки. Каменный человек насмешливо смотрел на меня.
Марина распаковала концентрат и, поморщившись, съела щепотку.
-Погоди, я сейчас поймаю крысу.
-Не надо, – испугалась она.
Ясно – пока не готова. Но рано или поздно придется заставить себя есть
все, что посылают Джунгли.
Я не настаивал, тем более, что сильно устал и гоняться за крысами мне
не хотелось. Но без костра нам будет тяжело - подмораживает. Подойдя к
скелету, я отодвинул его в сторону вместе со стулом. Скелет застучал костями и
уронил голову, сердито клацнув челюстями.
Разломать трухлявый стол не составило труда, а вот соорудить костер из
его обломков оказалось сложнее.
Клубы сизого дыма устремлялись к потолку, зависали, словно в раздумье,
нехотя подтягивались к окну и исчезали где-то за крышей.
Наконец, вспыхнул огонь.
Я сел у костра, и, как и прошлой ночью, стал смотреть на склоненное
красивое лицо Марины. Красивое? Никогда не употреблял это слово. Какая, к
черту, в Джунглях красота? А вот Марина восхищалась заснеженным лесом…