Сомов тяжело и шумно дышал. А чего это он должен унижать себя перед этим, подумаешь, денег он ему хороших посулил. Он не сидит без хлеба, чтобы хвататься за все без разбора. И был бы кто другой, а то Сетин!
– И если честно… – Он вытер вчерашним скомканным платком, который забыл сегодня поменять, пот со лба и щек. – Я не хочу браться за это дело, Виталик!
– Дело в самом происшествии или во мне? – снова задергал шеей догадливый Сетин.
– Ну… Пятьдесят на пятьдесят, знаешь. И ты заносчивым стал, и дело это тухлое… Она натрахается и завтра приползет к тебе на брюхе. А то еще чего доброго смылась для того, чтобы от беременности нежелательной избавиться. А я стану рваться и по городу скакать, связи ее возможные устанавливать. Это тебе как?
– Думаешь, что все именно так, а не иначе?
Сетин побледнел так сильно, что Ростислав даже перепугался, а ну как палить начнет из какого-нибудь ствола. Поэтому задергал, задергал губами, пытаясь выдавить из себя улыбку.
– Ладно тебе, Виталь, так я… Это просто одна из версий, пойми. Но… Но это одна из самых распространенных версий.
– Вот потому я тебя и вызвал, идиот! – взревел вдруг тот не своим голосом. – Не вызвал ментов, а тебя позвал, понимаешь?! Потому что боюсь я этого, Сом, больше смерти боюсь!
– Чего боишься, не понял? – Сомов растерялся.
– Паскудства с ее стороны боюсь! Вот чего! Уж лучше пускай… – Он упал лицом вниз на стол и застонал. – Уж лучше пускай ее убьют, чем она мне… ублюдка в подоле! Лучше пускай издохнет!..
Глава 11
Он никогда не сидел в тюрьмах. Даже в вытрезвителе ни разу не был. И предположить не мог, что там так гадко, сыро и холодно. За окном же август! Его любимый фартовый месяц, чего так колотит-то?!
Лев Романович Батенин покосился на сокамерника. Тот храпел на соседних нарах, широко раскинувшись во сне и сбросив с себя одеяло. Значит, в камере холодно не было. А его вот колотит. Он и так и сяк пытался кутаться в тоненькое одеяльце размером с детскую пеленку, и на голову его натягивал, дышал там часто, чтобы воздух в его укрытии сделался горячим и согревающим.
Ничего не выходило. Его просто выворачивало от озноба, а еще от гадливости.
Как он мог так бездарно, так тупо попасться, а?! Зачем?! Зачем он поплелся в эту квартиру? Чтобы лицом к лицу встретиться с красавицей, чью фотографию поставил в своей квартире на самом видном месте? Встретился? Молодец!
Ее вот убил неизвестно кто, а за убийство теперь он ответит.
А почему нет? Возле трупа его взяли. Орудия убийства, правда, при нем не оказалось, зато при обыске в его квартире эту самую фотографию найдут. Чем не улика? Так еще фотография та перечеркнута крест-накрест. Спросят с него, непременно спросят про этот черный крест на снимке. Ведь ясно, раз фотку перечеркнул, значит, недоброе замыслил. То есть, перечеркнув портрет девушки, поставил на ней жирный крест, а значит, устранить ее собрался.
Им же – этим тупицам в форме – не объяснишь, что он в квартире семьдесят четыре из романтических чувств оказался. Кто же поверит!
А про то, каким образом завладел фотографией убитой, Лев Батенин рассказать ничего не сможет.
Почему?
Да потому, что от убийства ему еще можно открутиться. Нет пистолета, нет его отпечатков в квартире, букет опять же в урне как свидетельство его позитивного настроя. И соседка может подтвердить, что он приходил с букетом, а не с пистолетом. Пиджачок-то маловат ему, под ним оружие угадать было возможно.
Так что обвинить в убийстве его сложно. Фотография как у него оказалась? Да в подъезде подобрал возле лифта. Чем не версия, а?
А вот если он сглупит и расскажет этим тупицам в форме всю истинную правду, то сидеть ему, и не один год.
Портфель из квартиры украл? Украл! Из других квартир крал сумки, портфели, кейсы? Крал! А сколько эпизодов всего было? Да ужас сколько! Десятки, а может, и сотни за столько-то лет. А сколько еще на него навешают чужих краж!
Не-е, про портфель он будет молчать, даже если его резать на куски станут. Не видел и ничего не знает он ни про какой портфель. И не найдут они его никогда. Потому что спрятан он очень надежно.
Менты, они ведь тайны хранить не умеют. Даже если Лев расскажет им неправдоподобную историю о том, что убитая девушка сама попросила его спрятать у себя этот портфель, и они вдруг поверят ему на слово, то безопасность это ему не гарантирует.
Убийца пришел к красавице, не успевшей стать для Льва феей, именно за портфелем, и только за ним. И если убийце каким-то образом станет известно, что портфель у Льва, то ему голову отстрелят так же, как и ей.
А он жить хочет!
Хочет жить в своей квартире, заново отремонтированной, обставленной добротно и уютно. И пускай он станет жить там один. Пускай! Не надо ему никакой феи и ангелочков от нее. Он будет жить так, как жил много лет без нее, то есть спокойно, уравновешенно, беззаботно. Будет готовить себе немудреную еду. Смотреть до посинения телевизор и зевать в потолок при этом. Может, бизнес свой расширит. Собирался же, почему нет. А любимым делом…
Вот с этим он точно завязал. Понял это, когда над остывающим трупом сидел и визг чей-то слушал, словно сквозь вату.
Он никогда больше не толкнет чужую незапертую дверь, никогда! Фарта больше нет, это он тоже понял. Удача, которой он упивался, отвернулась от него, бросила его на произвол, сделала самым несчастным человеком.
А все так хорошо начиналось, так хорошо, так обнадеживающе…
Поспать ему не дали. Резким окриком заставили подняться с нар, заправить постель и приготовиться к раздаче пищи.
Пища! Одно название! Он, даже когда не особо старался, никогда не смог бы так гадко сварить еду. В тюрьмы будто нарочно набирали таких поваров, которые ухитрялись испоганить любой продукт. Даже картошку! Уж ее-то сварить было проще простого. Нет, и ее тюремные повара ловко превращали в сизую тягучую массу, хоть окна ею заклеивай. Что каша, что макароны, что картошка! Все одним цветом, одной консистенции и одного запаха.
– Батенин! – грубо окликнул его дежурный через час после завтрака. – К следователю, на допрос!
Чего было его таскать туда и обратно? Он ведь уже все сказал, что нужно. Пришел познакомиться, принес букет, долго ждал на скамейке, потом пошел наверх, мимо дерущихся поднялся, вошел в незапертую дверь, а там…
– А вы всегда входите в квартиру, если дверь не заперта?
Следователь ему попался жуть какой въедливый! Такое чувство было у Льва, что тот все про него знает, все, а теперь нарочно жилы из него тянет, пытаясь добиться чистосердечного признания.
– Нет, не вхожу. Зачем? – томился под его зорким следственным оком Лев и врал неумело. – Разве можно в незапертые двери входить? То есть… Я в том смысле, что если не зовут. То есть если хата чужая…
– А знакомиться пришли почему именно к ней? – снова копал и копал под него дотошный следователь, Рашидов Иван Иванович.
Пошутил, что ли, кто, назвав его так?
– Обычно на дискотеках знакомятся. Ну или там в магазине, в клубах по интересам, в метро, электричке, кино… А вы прямо на квартиру завалились. Это как-то необычно. – Иван Иванович подпер резко выдающийся подбородок сухоньким кулачком. – Кто вам дал ее адрес? У вас есть общие знакомые?
– Нету.
Лев Батенин согрелся только в этом кабинете. Тут его прямо словно черти в котле варили, пот градом струился по спине и щекам. Это в камере его колотило от холода. А в кабинете Рашидова будто в парилке парили.
– Чего нету? Чего нету, Лев Романович? – ухмылялся догадливый Рашидов.
– Знакомых… общих нету.
– А кто вам дал ее адрес? – с неправдоподобным изумлением воскликнул Иван Иванович. – По какой такой причине вы оказались возле ее двери?
– Познакомиться хотел, – бубнил Батенин, играя в тупого придурка, иногда удачно, иногда не очень.
Рашидов орал уже:
– Кто тебе дал ее адрес, идиот?!
– Никто не давал, – дергал плечами Лев Батенин и нервно улыбался. – Кто же мне его даст, если у нас с ней нет общих знакомых?!
– А почему тогда ты пришел к ней знакомиться в ее квартиру?! – снова орал Рашидов, невыдержанным он оказался, хотя и очень проницательным. – Как ты узнал, где живет женщина, которая тебе нравится?! Ты что же, следил за ней?!
Вот и помог ему следователь, дай бог ему здоровья! А то уж и не знал, как выкручиваться. Еще немного – и точно стал бы колоться, как это принято говорить. Сокамерник так именно говорит все время. Раскололи, мол, менты его подельника в два счета, или что-то в этом роде.
– И да, и нет. – Лев улыбнулся в непроницаемо-черные глаза Ивана Ивановича. – Шел как-то мимо, увидал, девушка симпатичная в подъезд зашла, я за ней.
– Маньяк, что ли?! – тут же прицепился Рашидов.
– Не-ет, зачем же. Я не приставал. Просто посмотрел, где она выйдет, поехал выше. Потом еще пару раз увидал ее, как она гуляла.
– С кем?
– Да ни с кем, одна.
Ага, так он ему и рассказал, что да с кем. Скажешь «а», придется говорить «б». А менты, они ведь тайны хранить не умеют.
А он хочет жить, и жить будет долго. Уж он теперь постарается.
– И ты не подошел к ней на улице, а поперся к ней домой, и прямо-таки в день убийства? – Рашидов зашелся едким смешком. – Сам-то хоть понимаешь, какой бред несешь?
– А что бредового-то? Судьба… Булка с маслом всегда маслом вниз падает. Вот и меня угораздило. – Лев с тоской смотрел на Рашидова. – Ведь было знамение, нет же, все равно пошел.
– Что за знамение? – удивленно вскинул Рашидов четкой линии брови, прямо как у восточной красавицы.
– Раз пришел, ее нет. Соседка сказала, что нету, мол, блудной-то. Мне бы уйти, а я ждать сел во дворе. Потом драка эта…
– Что за драка? – насторожился Рашидов.
– Я начал подниматься по лестнице, а там два мужика дерутся. Пришлось ждать, пока один другого в угол загонит.
– На каком этаже была драка? – Рашидов одним пальцем стучал по клавиатуре, записывая его показания. – И когда ты поднялся и вошел в квартиру, девушка была уже мертва?
– Точно так.
– А как ты понял, что квартира не заперта?
– Так это… – Лев смутился и снова соврал: – Приоткрыта она чуть была. Свет пробивался.
– Ага, ладно. – Рашидов запустил печать. Потом заставил его подписать, ткнув пальцем в бумагу. – Подпиши тут и тут.
И как ни странно, на день от него отстал.
– Отпустить тебя должны, – утешил его за ужином сокамерник, с наслаждением хлебая варево неопределенного цвета и запаха из жестяной, погнутой в нескольких местах миски. – Раз обвинение не предъявляют, значит, ничего у них на тебя нет. Мало ли, что ты рядом был, и что! Пистолета при тебе не было. Вместо пистолета букет был. Мужики, которые дрались, если тебя вспомнят, то отпустят сто пудов. Еще день подержат, и отпустят, так и знай. Хату еще не чистили, нет?
– Не знаю, – нервничал Лев всякий раз, как вспоминал про фотографию погибшей девушки, выставленную им на самое видное место в доме. – Фотку не показывали мне, значит, не были.
– Значит, прокурор санкции не дает, – выпячивал губы сокамерник, которого Лев про себя называл «бывалым». – Значит, на воде вилами писано. Не ссы, Лева, отпустят.
«Первым делом… – решил Лев, засыпая тем вечером, – первым делом в ванну с горячей водой завалюсь. Потом еды закажу домой, да побольше. Вкусной какой-нибудь, изысканной и красивой. И пирожных с заварным кремом. После ванны накрою стол на себя одного. Включу телик и стану объедаться и пиво пить. Здорово!»
Почему же он раньше в таких вот простых каждодневных занятиях не находил для себя наслаждения, а? Почему-то казались они ему рутинными, обыденными, непраздничными и оттого некрасивыми. А сейчас все кажется наоборот. Хотелось услышать щелчок захлопываемой за его спиной двери в собственную квартиру, легкое повизгивание при закручивании крана с горячей водой, мягкий сухой хлопок отлетающей от бутылки пивной пробки. И просто до тошнотворной сухости во рту хотелось услышать сердитое шкварчание утренней яичницы в его любимой глубокой сковородке.
Сколько наслаждения, сколько упоительной радости во всех этих привычных, не замечаемых нами ежедневно звуках, объединенных общим понятием «свобода».
– Батенин, на выход, – скомандовал следующим утром дежурный.
– А чё не с вещами?! – завопил бывалый с удивлением. – Третьи сутки пошли, между прочим! Я не дурак, я просвещенный, знаю, что и почем, между прочим!
– Вот я тебе щас как дубиной под ребра просвещу, так поголосишь у меня. Батенин! Чего там, сдох, что ли! Выползай давай!
– А что случилось?
Он суетливо собирался, не ожидая такого внезапного поворота. Вроде уже настроился на освобождение, а тут снова куда-то вести собираются. Неужто опять на допрос? Сколько можно? Он уже все раз по семьдесят повторил, уже и запутаться не боится, потому как почти все, что говорил, – правда. И правда ведь в главном – он не убивал! Что за непонятки опять?!
– На допрос к следователю, – смилостивился дежурный, разворачивая его лицом к стене и надевая ему на руки браслеты, как особо опасному преступнику. – А ты куда собрался, домой, что ли? Эх, скорый какой! А сидеть кто за тебя будет, папа римский?
– За что сидеть? Я же не убивал! – со слезой откликнулся Лев и тут же получил дубинкой под колено.
– Вы никто не убивали! – охранник выругался. – Только трупов от этого не меньше! Пошел вперед, ну!
Рашидов сегодня был не один, что Льва сильно расстроило. Четыре глаза – это уже серьезнее. В каждой капле пота разглядеть сумеет его подлый предательский страх. А без причины человек бояться не станет, так ведь? Вот и начнут из него кровь пить, как в том фильме ужасов про пришельцев. А он ведь…
– Сомов, – мягко представился второй мужик, седлая стул так близко от Батенина, что касался своими коленками его коленей. Это было очень неприятно, пришлось стиснуть зубы. – Сомов Ростислав Викторович, будем знакомы?
– Будем, – кивнул Лев серьезно.
– Ты ничего не хочешь мне рассказать? – вдруг спросил совершенно не к месту Сомов этот.
– О чем? – растерянно откликнулся Лев. – Я уже все рассказал Ивану Ивановичу.
– Это понятно. И я знаю, что ты ему рассказал, дружище. – Сомов улыбнулся хорошей улыбкой. – Убийство этой бабы меня совершенно не интересует. Меня интересует другое.
– Что именно? – Лев затаился.
Мягко стелет, да жестко спать? Похоже на то. Кто он такой вообще? На мента не похож, больно нарядно и дорого одет. И папка с ручками у него из дорогой кожи. Цену таким вещам Лев определял с лету. И печатка на пальце недешевая. Разве ментам на службу можно в цацках? Нет, конечно. Их вздрючат за носки не такого цвета на разводе, а тут печатка. Нет, не мент он. Кто тогда? Может, адвокат? Чего тогда при Рашидове с ним болтает? Так не положено. Да и не представлялся он адвокатом.
– А вы кто? – вдруг осмелел он.
– Я? – Сомов подумал с минуту, потом ухмыльнулся. – Это тебе знать не обязательно, смысла в том нет, поверь.
– Говорить тогда не стану! – разозлился Лев.
Чего это он станет болтать с кем ни попадя?! Если этот Рашидов из продажных и притащил в свой кабинет какого-нибудь крутого – дело наверняка в том самом портфеле, в чем же еще – то пускай сам с ним и говорит.
– Ваня, ты нас не оставишь минут на несколько? – не поворачивая головы в сторону Рашидова, попросил Сомов.
– Славик, ты че, вообще, да?! – перепугался не на шутку Рашидов. – С меня погоны сорвут, если я…
– Пять минут! Или больше я тебе не помощник!
Рашидов разразился гневной речью на непонятном Льву языке. И он снова подивился – почему Иван Иванович-то? Потом шепнул что-то Сомову и ушел тут же, хлопнув дверью.
– У нас мало времени, хорек, – прищурился тут же Сомов, перестав быть милым и приятным малым. – Поэтому стану говорить я, а ты слушать. А решать потом тебе. Итак…
Глава 12
– Саша! Сашенька! – сиплый визг Наташи больно резал ухо и мешал думать, а думать следовало. – Что же делать, Саша?!
– Наташа, чего ты мельтешишь? Ну чего? Все идет так, как и должно идти. Ты же сама этого хотела, разве не так?
Александра со вздохом вытащила левую руку из кармана, отвела ее подальше, внимательно осмотрела маникюр. Ноготь на указательном пальце, как всегда, вышел у Мариночки неказистым. Сколько раз можно предупреждать, что ноготок растет немного не так и затачивать его следует совсем иначе, чем другие. Нет, сидит, пыхтит, сопит и делает все по-своему! Уволить ее, что ли? Или один ноготок из десяти того не стоит?
Пускай работает. Она некапризная. Прибавления к зарплате не требует, отпрашивается редко, всегда готова подменить тех, кому постоянно куда-то нужно.
Саша вздохнула, плохо слушая бывшую соперницу, а теперь подругу по несчастью. Ей, если честно, сегодня было не до нее. У нее на днях такое произошло, что…
– Саша! Ты меня не слушаешь совсем! – подвела черту со скорбным вздохом Наташа.
– Почему? Слушаю я тебя, слушаю. – Саша нервно закатила глаза под лоб.
До чего ей надоело нервическое нетерпение Наташи. То ли молодость так норовиста и скорострельна, то ли Наташа по сути своей была такой. Ну просто рвет удила, и все тут!
– А чего тогда не отвечаешь на мой вопрос?! – хмыкнула та недобро. – Чего там гоняешь-то?
– Поверь мне, то, о чем я теперь думаю, никакого отношения не имеет к нашему общему делу, – поспешила утешить ее Александра.
– Общему делу! – снова взвизгнула Наташа. – Какое общее дело, какое?! У меня вообще такое ощущение, что мне это одной нужно!
– Может, и так.
Александра равнодушно пожала плечами, потом вспомнила, что ее никто не видит, Наташка уж точно, и поспешила одернуть коротенький пиджачок, задравшийся от ее движений.
– Чего-то я тебя не пойму, подруга. – Наташа озадаченно помолчала. – Ты что сейчас сказала?
– Что?
– Что тебе это уже неинтересно, так?
– Может, и так.
– Сволочь ты! – присвистнула Наташа почти весело. – Я ей, можно сказать, дорогу грудью вымащиваю, о ее будущем пекусь, а она…