– Что же ты куришь, а не спишь? – спросил он.
– Из вредности, – пробурчал Пусик снизу.
Он вскочил.
– Кто это?
– Никого. – Она пожала плечами.
Он заглянул под кровать. Потом в шкаф.
– Ты что, делаешь из меня идиота?! – закричал он. – Мало того, что ты постоянно жрёшь и растолстела, как корова, так ты ещё прячешь здесь мужика?
У неё на глазах появились слёзы. Она потушила сигарету.
– Никого я не прячу, – сказала она, всхлипнув. – Я спать хочу. Спокойной ночи.
Утром, после обильного завтрака, они пришли на пляж.
Она решила утопить Пусика.
Она готовилась к этому целый час.
Она купила надувной матрас. Фотоаппарат, которым можно фотографировать в воде. Она купила непромокаемую сумочку, куда положила сигареты и зажигалку.
– Буду фотографировать рыб, – сказала она.
– Не отплывай далеко. Ты же не умеешь плавать, – сказал он.
Она кивнула.
Лёжа на надувном матрасе, она закурила, когда и люди, и буйки были уже далеко.
Пусик появился после первой же затяжки.
– Ты думаешь, меня не будет укачивать? – поинтересовался Пусик, с опаской оглядываясь по сторонам.
Она ловко сгребла его в кулак и размахнулась, чтобы бросить подальше в море.
– Ах! – воскликнула она, когда Пусик больно укусил её за палец.
Матрас качнулся на волне, и она быстро соскользнула в воду.
Следующая волна унесла матрас на несколько метров.
– А! А! – закричала она, барахтаясь в воде.
Пусик цепко держался за её палец и, стараясь изо всех сил, постепенно перебирался вверх по руке.
Когда спасатели втаскивали её в лодку, она почувствовала привычный укол в районе пупка. Пусик был дома.
Она плакала, свернувшись калачиком на лежаке. Пальмовые ветви застыли над её головой, и ей казалось, что вся её жизнь тоже застыла на этом шумном турецком пляже. И только жизнь неугомонного Пусика имела здесь смысл.
– Я очень устал, – сказал он. – Ты совсем не такая, какой казалась мне в Москве.
– А какой я тебе казалась?
– Ты казалась мне умной, красивой и весёлой.
– А теперь?
– Ты ужасно растолстела.
– И от этого погрустнела, пострашнела и поглупела?
– От этого или нет, я не знаю.
– Что же нам делать?
– Уж точно не шантажировать меня этими театральными попытками к суициду!
– Чем?
– Ты же делала вид, что решила утопиться! – Он был так рассержен, что не мог сидеть на месте. Он бегал вокруг лежаков, не обращая внимания на взгляды окружающих. – Ты думала, я начну тебя жалеть? Да, скажи! Вот только я не понял, что ты собиралась фотографировать?
Она горько плакала.
Ей ничего не оставалось, как признаться ему во всём.
– У меня поселился Пусик, – твёрдо сказала она.
– Что? – Он замер на месте.
– Пусик.
– Какой на хрен Пусик?! Ты же клялась, что у тебя никого нет?!
– Да у меня никого нет.
– Кроме Пусика?
Ей надо было всё объяснить ему.
– Пусик живёт у меня в животе.
– Ты сумасшедшая?
– Так получилось, понимаешь: я люблю рахат-лукум, и он тоже. Я тогда много съела на завтраке, помнишь?
– Я не желаю слушать весь этот бред!
Он взял свои шорты, надел рубашку.
Она снова расплакалась.
– Не веришь? Он появляется, когда я закурю. Вот, хочешь посмотреть?
Она начала судорожно доставать сигарету из пачки. Сейчас он увидит Пусика и прихлопнет его. Как же она сразу не догадалась все ему рассказать?!
– Я пошёл. Я снял себе другой номер. Я больше не желаю отдыхать с тобой вместе. Приятного аппетита, привет Пусику!
Она курила, и слезы капали прямо на сигарету.
Пусик прыгал у неё на ноге и вздыхал.
– Ну, не плачь, – попросил Пусик.
– Все из-за тебя, – всхлипнула она.
– Ничего не из-за меня.
– Из-за тебя. Это из-за тебя я растолстела.
– Ну и что? Я всё слышал. Он не сказал, что бросает тебя из-за того, что ты растолстела. Он бросает тебя потому, что ты не умная, не красивая и не весёлая. А я в этом уж точно не виноват. Свои мозги никому не приделаешь.
– Но раньше он так не считал! – воскликнула она, вспомнив его обжигающие глаза.
– Все. Хватит рыдать. Скоро обед. После физкультуры я голоден вдвойне.
В ресторане они сидели за разными столами. На следующий день она улетела.
Она решила не брать свои вещи. Всё равно она в них уже давно не вмещалась.
К тому же большая часть была Веркина. И половина купальников тоже её.
Верка так ей и сказала, когда позвонила.
– Слушай, ты мне и свои вещи оставь, – сказала она. – Я ведь тебя выручала! А то он так неожиданно позвонил, я и купить-то ничего не успею. А тебе все равно все мало.
– Ладно, – сказала она. – Оставлю. Только знаешь что, Вер?
– Что?
– Ты мне не звони больше, ладно?
– Ты что, обиделась? Он мне всегда нравился, помнишь? Он вообще ко мне первой тогда подошёл!
Она положила трубку.
Зато без чемодана лететь удобно. Не надо потом ждать его полчаса.
Она пришла на завтрак, как всегда, первая.
Нет, не первая.
У стола с десертами стояла Верка, которая прилетела тем же рейсом, что прилетели они. Ранним.
Он сидел за столом и читал газету. На английском языке. Он не смотрел на неё. Он не сводил глаз с Верки.
Конечно, она хотела рахат-лукума. Очень.
Она хотела рахат-лукума так, что у неё даже голова кружилась.
Но она не могла подойти к Верке.
Она взяла самый большой персик и вышла из ресторана.
Ей надо было спешить в аэропорт. Лететь в Москву. Тогда ещё она не знала о том, что Пусик не переносит другой климат, кроме турецкого. И о том, что в пустынном утреннем ресторане был только один человек, в пузик к которому он мог перебраться. Этим человеком была Верка.
Потому что Пусик неважно относился к её бойфренду.
Безымянная звезда (По мотивам пьесы Михаила Себастиану)
I
Ты можешь заигрывать с кем угодно. Когда угодно. При мне. Или без меня. Но! Если я – рядом и прошу принести мне бокал шампанского, ты обязан встать и принести мне его! И пусть все эти девицы видят, что ты встал и пошёл за шампанским для меня!
Машину обдало грязью.
Отлично! Пусть её ещё бетоном зальёт и ещё… И… И ветки поцарапают. Или лучше я сама расцарапаю эту твою ненаглядную новенькую «Феррари».
Представляю твоё лицо, если бы мог видеть сейчас эту дорогу, эти ямы и колдобины, по которым твоя «Феррари» прыгает, как племенной мустанг. Представляю! Ты бы подавился собственной сигарой.
Машина снова подскочила и снова грохнулась на разбитую, узенькую дорогу.
Куда меня занесло? Я еду часа три. Ужас, уже час ночи. Значит, я за рулём около шести часов.
Интересно, он уже хватился меня?
И где я нахожусь?
Деревня Кошки. Боже, где я?! Фонарей нет вообще. Это не опасно? Я в красном платье, оно стоит дороже, чем вся эта деревня. Ох! Ничего себе яма!
Да что с этой машиной? Эй, машина! Ты будешь заводиться или нет? Эй! Ну пожалуйста, ну хорошенькая, ну заводись! Я отдам тебя твоему хозяину! Когда-нибудь.
Не заводится. Как страшно. Люди! Нет, лучше не надо. Люди! Нет. Телефон.
– Алло, Серёжа, это я…
– Элла, плохо слышно, музыка! Что ты хочешь? Подойди ко мне и скажи! Почему я должен орать в этот телефон?
– Я в деревне Кошки, Серёжа…
– Что? Элла?
Значит, он меня не хватился. Значит, все эти шесть часов, что я колешу по дороге Питер-Москва, он просто спокойно пил виски с девками?
Я бросила телефон в кусты со всей силы.
Вышла из машины.
Оглянулась. Никого. Добежала до кустов, нашла на земле телефон. Ушибла палец. Какой ужас! Набрала номер.
– Элла, я не понял…
– Забудь обо мне! И не звони мне больше никогда! Теперь ты понял?! Ты понял?! Не звони мне больше никогда!
Я бросила телефон ещё дальше.
Бегом вернулась в машину. Закрылась на кнопки. Какой смысл закрываться на кнопки в кабриолете?
Боже, кто-то идёт. Я вижу фигуру, приближающуюся ко мне по дороге.
Он совсем близко. Неужели тяжело повесить фонари?
– А-а-а-а-а-а-а! – Я закричала очень громко. – А-а-а!
Тот, кто шёл, побежал.
Я выхватила из сумочки небольшой флакончик с термальной водой. У меня сухая кожа. Я постоянно ношу с собой увлажняющие средства.
Когда он подбежал ко мне, я выставила вперёд руку, в которой был зажат флакончик. Я видела это в кино. Преступник подумает, что у меня газовый баллон. И продолжала кричать.
– Пожалуйста, не кричите, – попросил он. На нём был чёрный костюм и очень странный галстук.
Похож на небогатого гомосексуалиста. Я перестала кричать.
– Вы так меня напугали! – сказал он. И улыбнулся.
– Вы меня тоже, – сказала я и тоже улыбнулась. Вежливо.
– Вы заблудились? – спросил он.
– Я что, похожа на человека, который заблудился? – переспросила я немного высокомерно.
– Если честно, то да. Но я не хотел вас обидеть.
Самое время обидеться. Я надула губы и отвернулась.
– Вам нужна помощь?
– Вам нужна помощь?
Я молчала.
– Вы здесь совсем одна?
– Ну, если вы – пустое место, то я здесь совсем одна.
– Я просто думал, что что-то случилось, но если все нормально – извините. Я тогда пойду.
Он действительно развернулся и собрался уйти.
Надо его остановить. Какая-нибудь веская причина.
– Я хочу кофе! И мне нужен телефон, чтобы вызвать свою службу безопасности.
– Но у меня нет телефона…
Он всегда улыбался, когда, казалось бы, повода для улыбки не было вообще. Даже наоборот.
– А у вас есть своя служба безопасности? Ничего себе. Вы, наверное, из правительства?
Я посмотрела на своё платье. Разве в правительстве на кого-нибудь может налезть моё платье?
– Хотя, действительно, – он улыбнулся, – я сказал какую-то чушь. Вы, наверное, актриса?
Представляю, каково это: быть актрисой и тебя при этом спрашивают: «Вы актриса?» Не кричат восторженно: «Вы – актриса! Я вас знаю!» А спрашивают: «Вы, наверное…» Ужас.
– Кофе в вашей деревне только актрисам дают?
– Что вы? Извините. Я просто растерялся. Если вы хотите кофе…
– Хочу. И, честно говоря, ещё шампанского.
Он, видимо, растерялся ещё больше.
– Шампанского? Но наш ларёк закрывается в восемь вечера. А сейчас уже ночь…
– Разве? Тогда, действительно, какое шампанское… Ну а кофе?
– Кафе тоже уже закрыто…
– Боже! Да вам наплевать на меня!
– Извините…
– Не извиню!
– Да, я понимаю. Кофе есть у меня дома, это здесь рядом, но разве это удобно?…
– Дома? Спасибо! Вы хотите, чтобы я бросила машину прямо здесь? Посреди дороги? И отправилась к вам домой пить кофе? И отбиваться от вашей ревнивой жены?
– Я не женат…
– Вы предпочитаете мужчин?
– Какая чушь! Просто я не женат… Но бросить здесь вашу машину действительно неосмотрительно. У нас в деревне люди разные…
– Это не только в вашей деревне.
– Да, да, конечно.
– Ну, так вы принесёте мне кофе?
– Сюда? Конечно! Вы сможете подождать минут десять?
– А вы думаете, за эти десять минут у меня будут ещё какие-то предложения?
Он ушёл.
Кофе мне необходим. Раз уж нет шампанского.
Найти, может быть, телефон?
Ни за что! Пусть Сергей названивает! И сходит с ума от беспокойства за меня!
Наверное, он уже отправил кого-нибудь в гостиницу проверить, нет ли меня там. И ездит по всем клубам ночного Питера в поисках своей пропавшей возлюбленной. Надо было ему туфельку оставить.
Ну где же мой кофе?
Такой смешной человек.
Он принёс кофе в термосе.
– Вы не захватили чашку?
– Я вам налью в крышку.
– Куда?! В крышку?! Я же не кошечка, чтобы лакать из крышки! Хоть ваша деревня и называется… Как там? Кошки!
– Я вам оставлю термос.
Ох, какие мы гордые!
– Предлагаете пить из горла? Боже! Я оказалась здесь, в этом платье, и даже не могу кофе выпить.
– Я должен идти. Меня ждёт друг, он у меня дома уже полчаса. Это неудобно.
– Неудобно?! А бросить меня здесь? С этой крышечкой? На этой дороге?
– До свидания.
– Подождите.
– Да?
– Я не хочу кофе.
– Отлично. А я как раз хочу.
– Возьмите!
Я протянула ему термос.
– Я хочу попить кофе у себя дома.
– Вот видите! А меня заставляете делать это в машине! Да ещё становится холодно!
Он вздохнул.
– Вы вздыхаете для того, чтобы посмотреть, не идёт ли пар?
– Скорее, для того, чтобы выпустить собственный.
– А свисток у вас есть?
– Какой свисток?
– Как на чайнике.
– Разрешите мне уйти, меня ждут.
– Разрешите мне пойти с вами!
– А машина?
– Что машина? Это вообще не моя машина.
– Если честно, я думаю, что с ней ничего не случится. Здесь мало кто ездит.
– И не ходит?
– По ночам? Нет.
– Только вы?
– Только я.
– Может, вы серийный убийца? А я собираюсь выпить с вами чашечку кофе.
– Нет, я директор музея.
– Боже! Здесь есть музей? Надеюсь, это музей кошек?
– Это музей современного искусства. В нашем городе останавливались величайшие художники серебряного века, вы даже не представляете, какие это имена!
– Поверю на слово. Пойдёмте.
Дорога не предназначена для каблуков. Или мои каблуки не предназначены для этой дороги.
Сняла туфли.
Выбросила их в сторону телефона.
Через минуту пришлось остановиться.
– Слишком грязно, – сказала я. – Идти босиком невозможно.
– Но зачем вы выбросили туфли?
– А зачем вы не чините дороги?
– Я пойду поищу их.
Он скрылся в кустах.
Я переминалась с ноги на ногу, мне казалось, что по ногам кто-то ползает.
Он принёс туфли с грустным видом:
– Они попали в лужу. Вряд ли вы сможете их теперь надеть.
Наверное, надо расплакаться.
– Хотите, я принесу вам из дома какую-то обувь?
– Я не могу больше здесь стоять! По мне кто-то ползает!
– Может, мне вас донести?
– Хорошо. Только аккуратно, я бы не хотела помять платье.
Он взял меня на руки. Очень заботливо. Как же я устала сегодня! У него зелёные глаза. Он смущается.
– Вы давно не носили девушек на руках?
– Не помню. Давно. Или никогда.
– Видите, какое разнообразие я внесла в вашу жизнь!
– Пока что внёс вас я. В свой дом.
– Боже! Столько картин! Вы – коллекционер?
– Нет, я вам говорил. Это – музей. А я живу в небольшой комнате при музее. Пойдёмте.
Он принёс мне странные тапочки. На слона.
– Это специальные музейные тапочки, – объяснил он. – Обычно они надеваются прямо на обувь, но раз у вас нет обуви…
Надо было надеть серое платье. К серым тапочкам.
Его друг был похож на Гарри Поттера. В старости. Ему было около тридцати. Его звали Владимир.
Увидев меня, он резко встал и ударился головой о потолок.
– Познакомьтесь. Это – Элла.
Владимир покраснел и заморгал.
– Федор, я не знал, что у тебя гостья…
Оказывается, он – Федор. Дядя Федор.
– Элла, может быть, я предложу вам кофе внизу, в выставочном зале? – спросил Федор.
– А что будете делать вы? – Я снова покосилась на его странный галстук.
– Нет, нет! – закричал Владимир. – Наоборот, если Элла согласится и тоже послушает…
– Ну, как хочешь, – кивнул Федор.
– Послушает что? – поинтересовалась я.
– Мою новую песню.
– Наверное, я попью кофе внизу.
– Да, пойдёмте, я вас провожу, – кивнул Федор.
Неожиданно Владимир взмахнул рукой, топнул ногой и запел пронзительным фальцетом что-то яростно грустное. Про любовь.
– Ничего себе! – похвалила я.
– Хотите ещё? – воодушевился Владимир.
– Пойдёмте вниз, – сказал Федор.
– Нет, хочу. Мне понравились слова.
Он снова взмахнул рукой, топнул ногой. И запел:
Я захлопала в ладоши. Он кинулся ко мне, рухнул на колени и поцеловал подол моего платья. Я кивнула.
– Вы не представляете, какая сегодня ночь! – закричал Владимир, не поднимаясь с колен. – У меня наконец-то появилась аудитория!
– Спасибо.
– Я бегу домой, у меня есть бутылка шипучего вина!
– Шипучего вина? Вы имеете в виду шампанское? Тогда у вас даже есть фанатка.
– Зачем вы смеётесь над ним? – спросил Федор, когда Владимир убежал.
– Я не смеюсь. Когда я буду смеяться, вы это услышите.
– Вам что, действительно?…
– Да, мне понравилось. Когда он пел, мне хотелось плакать. Знаете, так редко хочется плакать.
– Вы счастливый человек.
– А вы? Нет?
– Я? Не знаю. Иногда. Когда кто-то заходит ко мне сюда и я показываю ему картины, я дарю ему целый огромный прекрасный мир! И я вижу восторг в глазах и благодарность. И тогда я счастлив. А иногда, тёмными серыми вечерами, я брожу здесь один, и меня так же не существует, как и всех тех, кто написал эти шедевры.
– Вас легко сделать счастливым.
– Вы думаете?
– Конечно! Пойдёмте вниз, я хочу, чтобы вы все-все мне хорошенько показали.
Щёлкнул свет, и я, в своём красном платье и серых тапочках, в два часа ночи, в деревне Кошки, со сломанным «Феррари», оказалась в музее.
– В нашем городе творили такие великие художники, как Альтман, Кульбин, Лебедев…
Федор передвигался по залу, его глаза горели, он словно забыл о моём существовании.
– …великий Малевич…
– Малевич? – переспросила я. – Я, конечно же, знаю Малевича.
– Посмотрите, здесь эскизы, которые художник создал в тысяча девятьсот тринадцатом году к постановке оперы «Победа над солнцем». Вы видите эти декорации? Эти костюмы? Обратите внимание, какие простые формы! Как это не похоже на всё, что создавалось раньше! Какая геометрия! Вы видите?
Я улыбнулась. Вот такой вот Федор в странном галстуке показывает мне эскизы Малевича. У них вообще охрана есть?
– Вы знаете, ведь именно эти эскизы послужили толчком к открытию нового художественного направления – супрематизма!