— Господи, побыстрее бы! — молился Хэл, поглядывая на пустой восточный горизонт.
Теперь, на подходе к суше, корабль сопровождали стаи дельфинов — они летели на вершинах волн, ныряли под корпус и появлялись с другой стороны, изгибали под поверхностью блестящие черные спины, высоко взлетали, ударив хвостом, и с вечной улыбкой смотрели на людей проницательными глазами.
Это был океан больших китов. Иногда взгляд с вершины мачты обнаруживал повсюду их фонтаны, искаженные ветром. Гигантские существа покачивались на поверхности. Некоторые превосходили длиной корпус «Серафима» и проходили так близко, что мальчики видели ракушки и морские водоросли, облепившие их тела, словно это были не живые существа, а морские рифы.
— В каждой такой рыбе двадцать тонн жира, — сказал Большой Дэниел Тому, когда они, опершись о бушприт, смотрели, как в кабельтове от корабля из глубины поднимается великан и вздымает к звездам раздвоенный хвост.
— У него хвост шириной с бизань-парус, — удивился Том.
— Говорят, это самые большие живые существа, — кивнул Дэниел. — Десять фунтов за тонну жира… выгодней охотиться на китов, чем на пиратов.
— Но как убить такое огромное существо? — удивился Том. — Все равно что убить гору.
— Да, работа опасная, но есть такие, кто ее делает. Голландцы великие китобои.
— Вот бы попробовать, — сказал Том. — Я хочу быть великим охотником на китов!
Большой Дэниел указал на поднимающийся и опускающийся перед бушпритом горизонт.
— Там, куда мы идем, есть на кого поохотиться, парень. Эта земля кишит дикими зверями. Там есть слоны с бивнями длинней тебя. Может, твое желание исполнится.
С каждым днем возбуждение Тома нарастало.
Измерив положение солнца, он отправлялся с отцом в каюту на корме и смотрел, как отец отмечает положение корабля — линия на карте все больше сближалась с огромной земельной массой, похожей на голову лошади.
Дни Тома были настолько заполнены возбуждением и напряженной деятельностью, что к ночи он должен был бы уставать.
Обычно он успевал поспать несколько часов до полуночи, но в конце первой вахты просыпался и вставал с тюфяка.
Больше ему не нужно было придумывать поводы и упрашивать — Каролина сама охотно приходила в пороховой погреб каждую ночь. Том обнаружил, что разбудил дикую кошку. Она больше не мялась, не скромничала, но не уступала ему в страстности, криками и движениями давая выход буйной страсти.
Том часто уносил на себе следы этих встреч — спина его была исцарапана, а губы искусаны и распухли.
Но в стремлении каждую ночь попадать на свидание он утратил осторожность и несколько раз чуть не попался. Однажды, когда он проходил мимо каюты Битти, дверь внезапно распахнулась и вышла сама миссис Битти. Том едва успел надвинуть на глаза шапку и, проходя мимо, прохрипел, изменив голос:
— Семь склянок первой вахты, на борту все в порядке.
Ростом он не уступал большинству матросов, а коридор был освещен слабо.
— Спасибо, добрый человек.
Миссис Битти так смутилась оттого, что ее застали в ночной сорочке, что тут же виновато юркнула в каюту.
Не раз, пробираясь по орудийной палубе, Том чувствовал, что за ним кто-то идет. Однажды ему даже показалось, что он слышит за собой шаги на трапе, но, обернувшись, он никого не увидел.
В другой раз он в предрассветный час возвращался с нижней палубы, когда по трапу, ведущему с юта, загремели тяжелые шаги. Тому едва хватило времени нырнуть обратно, и по коридору к отцовской каюте прошел Нед Тайлер. Спрятавшись в тени, Том смотрел, как Нед постучал в дверь. Он услышал изнутри голос отца:
— В чем дело?
— Нед Тайлер, капитан. Ветер крепчает. Если и дальше так пойдет, может унести снасть. Разрешите убрать стаксель и убавить большой парус.
— Сейчас буду, мистер Тайлер, — ответил отец Тома.
Минуту спустя он вышел из каюты, натягивая камзол, и по дороге на палубу прошел в нескольких футах от места, где лежал Том.
Том добрался до своего тюфяка на орудийной палубе в тот миг, когда послышался резкий боцманский свисток и в темноте загремел голос Большого Дэниела:
— Все наверх укорачивать паруса!
Присоединяясь к матросам, выходящим в ветреную ночь, Том сделал вид, что протирает сонные глаза.
Но не в характере Тома было тревожиться из-за таких случаев, более того, они даже раззадоривали его. Теперь он ходил гоголем. Аболи с улыбкой качал головой:
— Вот стервец!
Однажды утром, когда корабль взял вправо и его движение стало ритмичным и спокойным в такт подъему и падению длинных океанских валов, Том был наверху среди работающих с парусами.
Неожиданно, без всякой причины, исключительно по причине хорошего настроения и дерзости, он выпрямился на рее во весь рост и стал танцевать хорнпайп.[10]
Все на палубе застыли от ужаса, глядя на самоубийственные прыжки Тома. В сорока футах над палубой Том, подбоченясь одной рукой, а другую подняв над головой, выполнил два полных поворота на босых пальцах, потом ухватился за ванту и соскользнул на палубу. У него хватило здравого смысла проделать это, когда капитан был в каюте, но еще до заката Хэл услышал об этой проделке и послал за Томом.
— Почему ты поступил так глупо и безответственно? — спросил он.
— Потому что Том Тадвелл сказал, что я не посмею, — объяснил Том, словно это была лучшая в мире причина.
«Вероятно, так и есть», — думал Хэл, глядя в лицо сыну.
К своему изумлению, он понял, что смотрит не на мальчика, а на мужчину. За несколько коротких месяцев плавания Том окреп и возмужал, так что стал почти неузнаваем. Тело его закалила тяжелая работа, плечи раздались от постоянных усилий при подъеме на мачты и работе с парусами, руки стали мускулистыми из-за многих часов фехтовальных занятий, которые ежедневно проводил с ним Аболи, и равновесие на раскачивающейся палубе корабля он держал как кошка.
Но было что-то еще, чего не мог распознать отец.
Хэл знал, что Том развился раньше других его сыновей, и хотя он старался обуздывать его дикие выходки, он не хотел сковывать эту смелую, склонную к приключениям душу. Втайне Хэл восхищался храбростью сына и гордился им.
Однако он чувствовал, что произошло что-то, о чем он не знает.
Перед ним стоял мужчина, взрослый мужчина, и смотрел на него спокойным взглядом.
— Что ж, — сказал наконец Хэл. — Ты доказал Тому Тадвеллу, что он ошибается. Так что больше нет необходимости плясать хорнпайп на рее.
— Конечно, отец, — с готовностью ответил Том. — Конечно… если кто-нибудь еще не скажет, что мне не хватает мужества.
Его улыбка была заразительной, и Хэл почувствовал, что тоже улыбается.
— Убирайся! — Он подтолкнул Тома к выходу из каюты. — Невозможно спорить с варваром.
Гай сидел на своем привычном месте рядом с Каролиной в каюте мастера Уэлша. Он был бледен и за все утро почти ничего не сказал, а на вопросы учителя отвечал односложно.
Он смотрел в книгу, не глядя ни на Тома, ни на Каролину, даже когда они читали тексты, которые просил прочесть Уэлш.
Наконец Каролина заметила его странное поведение.
— Что с тобой, Гай? Опять морская болезнь? — прошептала она.
Гай не мог заставить себя посмотреть ей в лицо.
— Я здоров, — сказал он. — Не тревожьтесь обо мне.
И про себя добавил: «Никогда больше».
За последние недели, после того как он подписал контракт и его будущее на фактории Компании в Бомбее было обеспечено, Гай создал фантастический мир. Он воображал, что со своими семейными связями и под покровительством мистера Битти быстро сделает карьеру в Компании. Семья Битти станет его семьей, Каролина будет с ним рядом. Он представлял себе, как ежедневно станет наслаждаться ее обществом в тропическом раю Бомбея. Они будут вместе кататься верхом в пальмовых рощах. А по вечерам концерты — Гай играет, Каролина поет, — и чтение стихов, и семейные пикники. Он рука об руку с ней будет гулять по белым пляжам, обмениваясь чистыми, целомудренными поцелуями. Через несколько лет ему исполнится двадцать, он будет занимать важное положение в Компании и сможет жениться. И вдруг все его мечты разлетелись вдребезги.
Когда он пытался думать об открытых им грязных обстоятельствах, его рассудок шарахался, как норовистая лошадь. Руки Гая дрожали, и он чувствовал, как закипает кровь. Он больше ни минуты не мог оставаться в этой крошечной каюте, с двумя людьми, которых он ненавидел так, как вообще не считал возможным. Он резко встал.
— Мастер Уэлш, прошу прощения. Мне необходимо выйти на палубу. Свежий воздух…
Не дожидаясь разрешения, он прошел к двери и вышел на трап. Торопливо прошел на нос, вцепился в фал и подставил лицо ветру. Его горе было безгранично, вся дальнейшая жизнь расстилалась впереди бесконечной пустыней.
— Мастер Уэлш, прошу прощения. Мне необходимо выйти на палубу. Свежий воздух…
Не дожидаясь разрешения, он прошел к двери и вышел на трап. Торопливо прошел на нос, вцепился в фал и подставил лицо ветру. Его горе было безгранично, вся дальнейшая жизнь расстилалась впереди бесконечной пустыней.
— Я хочу умереть! — сказал он вслух и посмотрел за борт.
Вода, зеленая и прекрасная. Там, внизу, такой мир, такое спокойствие…
«Это очень легко, — сказал он себе. — Легко и быстро».
И начал наклоняться к бегущей от носа кипящей волне.
Мощная рука перехватила его свободное запястье, и он едва не упал.
— Ты ничего не потерял там, Мбили, — хрипло произнес Аболи. — Ты никогда не умел плавать.
— Оставь меня! — горько сказал Гай. — Почему ты всегда вмешиваешься, Аболи? Я хочу умереть.
— Твое желание исполнится, это единственное, в чем можно быть уверенным в жизни, — заверил его Аболи. — Но не сегодня, Мбили.
Имя, которым он называл Гая со дня рождения, на языке лесов означало «Второй». Он мягко продолжал сжимать руку Гая.
Гай тщетно старался высвободиться.
— Оставь меня, Аболи. Пожалуйста.
— На тебя смотрят, — негромко сказал Аболи.
Гай оглянулся и увидел, что некоторые свободные от вахты матросы перестали разговаривать и с любопытством наблюдают за их небольшой пантомимой.
— Не позорь отца и меня своей глупостью.
Гай капитулировал и неуклюже соскочил на палубу. Аболи отпустил его руку.
— Поговорим, — предложил он.
— Я не хочу разговаривать — ни с тобой, ни с кем другим.
— Тогда посидим молча, — предложил Аболи и подвел Гая к поручню. Они сели рядом, защищенные от ветра и от глаз вахтенных.
Аболи был молчалив и спокоен, как гора, его присутствие внушало уверенность.
Он не смотрел на Гая и не касался его, но был рядом. Прошли долгие минуты, прежде чем у Гая вырвалось:
— Я так ее люблю, Аболи! Мне словно клыками вспарывают живот!
— Вот как, — негромко хмыкнул Аболи.
Он узнал правду. Клиб не один заметает следы. И этот за кобылицей, как молодой жеребец, бьющий ногой в стену. Удивительно, что Мбили так припозднился.
— Да, я знаю, Мбили, — сказал он. — Я тоже любил.
— Что мне делать? — жалобно спросил Гай.
— Как бы тебе ни было больно, это не убьет тебя, и однажды, раньше, чем ты думаешь, ты забудешь эту боль.
— Я никогда ее не забуду, — с глубоким убеждением ответил Гай. — И никогда не забуду свою любовь к ней.
Хэл Кортни услышал, как пробили корабельные склянки — начало средней вахты.
— Полночь, — прошептал он и уперся кулаками в спину. Он много часов просидел за столом и теперь чувствовал, что тело затекло, а глаза устали. Он встал, подкрутил фитиль лампы, чтобы лучше освещала документы на столе, снова сел в тяжелое дубовое кресло и принялся за работу.
Перед ним были разложены чертежи «Серафима». Он некоторое время изучал орудийную палубу, потом отложил ее план в сторону, придвинул боковую проекцию корабля и принялся их сопоставлять.
— Надо спрятать пушки и придать кораблю вид невооруженного торгового судна, — вслух размышлял он. — Значит, придется снять крышки орудийных портов на нижней палубе…
Он замолчал и нахмурился, услышав, как кто-то скребется в дверь его каюты.
— Кто там? — спросил он.
Погода отличная, ветер легкий и устойчивый. Хэл не ожидал, что ему помешают. Ответа не было, и он, немного подождав, хмыкнул. Должно быть, крыса… или показалось. И он снова обратился к чертежам.
Скрежет послышался снова. На этот раз Хэл раздраженно оттолкнул кресло и встал. Наклонившись под балкой, прошел к двери и распахнул ее.
Перед ним почтительно стояла какая-то фигура. В первое мгновение Хэл не узнал сына.
— Гай? — Он внимательно вгляделся в него. — Что ты здесь делаешь в такой час? Заходи.
Гай вошел в каюту и закрыл за собой дверь. Снял шапку. Лицо его было бледно, он нервничал.
— Отец, я должен тебе сказать… — начал он, запинаясь, вертя шапку в руках.
— В чем дело, парень? Говори, — подбодрил Хэл.
— Кто-то есть в пороховом погребе, в трюме, — выпалил Гай. — Дверь открыта, и там виден свет.
— Что? — резко переспросил Хэл голосом, полным тревоги. — В пороховом погребе? Свет?
Множество дурных подозрений пронеслось в его сознании.
— Да, сэр.
Хэл повернулся и подошел к столу. Рывком открыл верхний ящик, поднял крышку деревянного футляра. Достал оттуда двуствольный пистолет, быстро проверил кремень и заряд, сунул оружие за пояс. Взял второй пистолет, проверил его и оставил в руке.
— Посмотрим, — мрачно сказал он и снял лампу с крюка. — Пойдем со мной, Гай, но тихо. Кто бы там ни был, мы не хотим насторожить разбойников.
Он неслышно открыл дверь, и Гай вслед за ним вышел в коридор.
— Закрывай тихо, — предупредил Хэл и прошел к трапу. Всмотрелся в нижнюю палубу, но никакого света не увидел. Тогда он повернул голову к Гаю.
— Ты уверен?
— Да, отец.
Неслышно ступая, Хэл начал спускаться, останавливаясь на каждой ступеньке и прислушиваясь. Добрался до низа и снова остановился. Только сейчас он увидел слабый свет в щелях двери порохового погреба.
— Да, — прошептал он и взвел оба курка. — Посмотрим, что они задумали.
Он пошел к погребу, держа лампу за спиной, чтобы закрыть ее пламя. Гай шел следом.
Хэл дошел до двери и прижался к ней ухом.
Кроме обычных корабельных скрипов, он услышал звуки, которые его удивили, — негромкие возгласы и стоны, шуршание и легкие удары. Он не мог понять, что это.
Он попробовал открыть замок, и ручка легко повернулась в его руке. Тогда он нажал на дверь плечом. Послышался негромкий скрип, дверь распахнулась. Хэл стоял на пороге, высоко подняв над головой лампу. На некоторое время он прирос к месту. То, что он увидел, было так не похоже на его ожидания, что в первое мгновение он даже не понял, что видит.
К свету его лампы добавился свет зарешеченного фонаря, висевшего на крюке. На полу у ног Хэла лежала скомканная одежда, а перед ним на шелковых мешках с порохом распростерлись человеческие тела. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что люди обнажены. В свете ламп блестела бледная кожа. Хэл смотрел, не веря собственным глазам. Женские локоны, разведенные бедра, широко открытый красный рот, поднятые к верхней палубе и спазматически дергающиеся маленькие ноги, тонкие руки, вцепившиеся в волосы мужчины, голова мужчины, зарывшаяся между белых ляжек, спина и ягодицы женщины бьются о мешки, когда она извивается в порыве страсти.
Казалось, эти двое забыли обо всем на свете.
Даже упавший на них свет лампы не встревожил любовников, потому что глаза девушки были плотно закрыты, а черты лица так искажены страстью, что она показалась Хэлу незнакомой.
Хэл стоял ошеломленный и опомнился, только когда Гай попытался протиснуться мимо него в погреб. Тогда Хэл преградил вход и заслонил от Гая сцену внутри.
— Уходи, Гай! — сказал он, и его голос проник сквозь пелену страсти, окутавшую пару на мешках. Женщина открыла глаза. Они медленно раскрывались, как лепестки фиолетового цветка, когда она в ужасе, с недоверием смотрела на Хэла. Рот ее дернулся в беззвучном крике отчаяния, она приподнялась на локтях, в свете лампы заколыхались ее круглые белые груди. Обеими руками она отталкивала темную голову, застрявшую у нее меж бедер, но не могла поднять ее.
— Том!
Хэл наконец обрел дар речи. Он видел, как мышцы на широкой спине сына потрясенно дернулись, словно в них вонзился кинжал. Том поднял голову и посмотрел на отца.
Казалось, они втроем застыли на целую вечность, глядя друг на друга.
Лицо Тома побагровело от прилива крови, будто он пробежал большое расстояние или принял тяжелый бой. Взгляд оставался плывущим, неопределенным, как у пьяного.
— Во имя Господа, барышня, прикройтесь! — рявкнул Хэл.
Его охватил стыд — ему самому было чрезвычайно трудно оторвать взгляд от обнаженного женского тела.
При этих его словах она обеими ногами оттолкнула Тома и скатилась с мешков на палубу. Схватила сброшенную ночную сорочку, обеими руками прижала к груди и, прикрывая наготу, присела, как дикий зверь в западне. Хэл повернулся и сразу за собой увидел Гая, который вытягивал шею, стараясь заглянуть в пороховой погреб. Хэл грубо вытолкнул его в коридор.
— Убирайся в постель! — рявкнул он. — Это не твое дело. — Гай попятился, услышав гневный голос отца. — Никому не рассказывай, что видел сегодня ночью. Не то я шкуру с тебя спущу.
Гай медленно и неохотно начал пятиться к лестнице, а Хэл снова повернулся к погребу.
Каролина через голову надела сорочку, которая теперь закрывала ее до лодыжек. Она стояла перед Хэлом, понурив голову. Густые локоны вьющихся волос падали вперед, закрывая лицо. Она казалась маленькой девочкой, юной и невинной. Но дьявол свидетель: она доказала, что совсем не такая, мрачно подумал Хэл и посмотрел на сына, который прыгал на одной ноге, пытаясь надеть штаны.