Минеральный джаз - Заза Бурчуладзе 17 стр.


PASSIVE ATTACK

1

Меня зовут Гарри, Грязный Гарри. Я не против. Пусть зовут хоть грязной свиньей. Зато со мной Анна, ночует на груди моей. Заклинаю вас, дочери иерусалимские, газелями и оленями лесными, не будите, не тревожьте любовь, пока она не проснется сама. Истинно говорю вам: совсем еще недавно я придерживался о себе совсем иного мнения. Но стоило провидению свести меня с Анной, и я понял, как жестоко заблуждался. Чего греха таить, ведь это она сказала мне однажды: «Знаешь, ты похож на Гарри, на Грязного Гарри».

И вот вам ложе Грязного Гарри: шестьдесят девушек вокруг него из дочерей израильтянских. Что с того, что постелька узка и тесна. Сказано же, что влюбленные поместятся даже на соломке. Вот и мы умещаемся, спим. Точнее спит Анна. Заклинаю вас, дочери иерусалимские, не будите ее. И еще заклинаю: ягодой меня освежите, яблоком меня подкрепите, ибо я любовью болен.

Не любопытно ли вам, что же это за Анна, чья левая — под моей головою, а правой меня обнимает, и ради которой я всю ночь не смыкаю очей? Расскажу вам все, что можно о ней рассказать. Выключите мобильники и придвиньтесь поближе. И не шумите, заклинаю вас, не будите ее. Вглядитесь: она рождена для того, чтобы спать, я же рожденный бодрствовать. И не думайте, будто бы я призван только нежиться в теплой постели.

В былые времена проповеди мцхетского Сабеды весь храм слушал, затаивши дыхание; Гегесий из Магнеси изрекал остроты, от которых веяло холодом, способным остудить пламя пожара, а из стихов Талеса от Милет изливалась мощь столь притягательная, что слушатели невольно робели, я уж не говорю о героических песнях спартанцев и т. д.? и т. п. Сознаюсь, на мои бредни не полагается и последняя собака, но покорнейше прошу все-таки проявить милосердие и выслушать меня со вниманием. Нового я, возможно, ничего и не скажу, но для сведения вашего сообщу, что под бодрствованием подразумеваю не спортивные состязания на первенство в стойкости и выносливости, а совсем иное, первым делом рисование (и в прямом, и в переносном смысле этого слова). Подразумеваю внутреннюю работу, надобную для жизни и выполняемую всеми, кто жив и живет. Я же, не живший доселе полною жизнью, хочу уж теперь насладиться ею сполна. И не все ли равно, кто я, принц или нищий, никто не запретит Грязному Гарри этой ночью рисовать, то есть желать, страдать, любить и ненавидеть. Прошу при этом снисходительно простить меня сейчас и прощать впредь, если порой при всем старании не совсем точно употреблю кое-какие слова, в чем повинна, скорее, моя неопытность, нежели небрежность.

2

Расскажу о том, что с тех пор как провиденье столкнуло меня с Анной, многое переменилось и во мне, и соответственно в фантомах, возникающих вокруг меня. Для наглядности напомню вам «Терминатора 2» — там расколотый на мелкие кусочки киборг Т-1000 обладает способностью в нужный момент собраться-стянуться и трансформироваться. Это звучит фантастично и больше походит на сказку, но только уверяю вас, здесь одна лишь сухая хроника, а не досужие сплетни, сейчас я опишу — не совсем точно, так примерно — превращения моего собственного мозга. Он вроде как распался и тут же снова спаялся, но от перемены мест слагаемых изменилась сумма… Что вы так воззрились на меня? Я ведь и сам поначалу не верил, но чем больше проходит времени, тем тверже убеждаюсь, что так все и вышло. При развале и сходе мозга обнаружилось, что прежде я пребывал в жестко фиксированной и изолированной системе или, если вам угодно, мире, который не расширялся и не углублялся, был абстрактным и отрешенным, а Грязный Гарри был распялен в нем, как безжизненно отвисшая схема… Словом, произошла некая реакция. Всем известно, что в результате воздействия аммиака NH3 на сульфат меди CuSO4 мы получаем [Cu(NH3)4]SO4. Надеюсь, простите мне эту плакатную формулу, этим я только хотел сказать, что Анна примерно так же повлияла на меня. Быть может, вам трудно в это поверить, но, увы, убедительность не всегда на стороне истины. И, если из всех этих примеров вам не нравится ни один, то тогда… вам, наверно, хоть раз попадалось на глаза где-нибудь в метро, газете или журнале реклама операции по пересадке волос или препарата для похудения: под левым фото написано «До», а под правым — «После».

Встретив Анну, я не провалился в страну чудес, как Алиса, не вытянул за волосы себя вместе с конем из болота, папа римский не превратился в страшное насекомое, а сам я так и не начал нести яйца, черное по-прежнему черно, белое все так же бело и дважды два четыре, но не то, совсем не то же самое четыре. (Может, Кустурица и не авторитет, но сейчас не это важно. Главное, смотрели ли вы «Аризонскую мечту»? Если да, то должны помнить такую сцену — герои Винсена Галло и Джонни Деппа сидят в дешевом ресторане и спорят о какой-то чепухе. Один из них говорит, мол, когда попаду в Голливуд, буду одеваться во все черное. На что второй отвечает: «Так ты и так одет во все черное». И опять первый: «Да, но это будет другое черное».) Но должно быть, увы, ничего-таки не случится… Скорей уж я превращусь в страшное насекомое, а папа римский начнет нестись, чем в этом мире хоть что-то изменится, ведь все единородно и однообразно, что было, то и будет, и нет ничего нового под солнцем. По моему, сместилась точка, с которой я доселе наблюдал окружающее. Не трудно предположить, что сместить этот угол меня побудила Анна, но не трудно и опровергнуть это предположение. Потому я не стану ни настаивать, ни отрицать, а, как и обещал, расскажу то, что следует рассказать.

3

Тридцать лет я живу в Ваке, в одном дворе с детской поликлиникой № 9 и лишь вчера в первый раз увидал гору, высящуюся прямо напротив моего балкона. Точнее разглядел. По левую от меня руку фуникулер с мерцающей, как дискотека, телевышкой, по правую — Черепашье озеро с верхней станцией канатки и сванской башней. Гора смахивает на высоченную волну или каменный цунами, нависший над городом. Точней на увеличенное фото взметнувшегося и застывшего вала, установленное на огромном биллборде вдоль всего Тбилиси.

Дражайшие девы, сейчас ночь, во тьме ничего не разобрать, но, поверьте мне, вся гора густо обросла ельником. Посреди обозримой ее части белеет, как лысина на темени мужчины, небольшая церковь, почти сливающаяся с серо-зелеными зарослями, сразу и не заметишь. Что ж тут удивительного, когда тридцать лет подряд не видел самой горы. Разве найдешь иголку в стоге сена? Кто, скажите мне, обладает — спрашивал один логик-император — зрением столь метким, чтоб хоть раз не споткнуться в потемках? Впрочем, вернемся к главному. Видите, дочери иерусалимские, посреди горы горит точка? Это, должно быть, свеча или лампадка за окном церквушки. Оттуда, надо думать, весь Тбилиси виден как на ладони. Зато церквушка из города почти невидима. Впрочем, головы на отсечение не дам, кто ж его знает, может, девять десятых тбилисцев видят ее отчетливо, как луну или гамбургер.

Богослуженья отправляет высокий сухощавый священник. Я видел его днем суетившимся на подворье; он то носил из дощатой пристройки к храму дрова, то раскапывал и боронил крохотный огород за ним. Насчет подворья я оговорился, храм ничем, кроме ельника, не огорожен. Если зрение меня не обмануло, пряди льняных волос лежали на его плечах, придавая ему сходство с бабой, ему было под пятьдесят, но он все равно напомнил мне «Девушку» Дебюсси. Выглядит как человек предельно порядочный, однако как знать, не заблуждаюсь ли я. Может, это хам или вор с жутким и отвратительным прошлым, который, удалившись от мира и затворясь, ищет спасения духа и изнуряет плоть постами и воздержанием? Не брал ли он в жены родную мать, не пустил ли на котлеты родного сына? Или, напротив, не явленное ли он чудо — беспорочный, как голубь, чистый помыслами или горлица, что ни утро, обращающая ключевую воду в благородное вино, а золу в уголь? А то ведь, черт же его знает, может, все и не так, как я тут наплел? В чем не сомневаюсь, так это в том, что за попом всюду, след в след, идет черное страшилище, высоченное, как конь, и донельзя тощий пес, так страшно помахивающий длиннющим хвостом, будто вовсе не пес виляет хвостом, а сам хвост псом. И я не удивлюсь, если вы скажете, что и этот сукин сын держит посты и легко довольствуется сухой коркой хлеба и дождевой водой.

Впрочем, ну их в болото — и одного, и другого, и третьего. Сейчас интересней вот что. Как вы, дочери иерусалимские, полагаете — если бы не Анна, увидел бы Грязный Гарри то, на что он смотрел на протяжении целых тридцати лет?

4

Что с того, что Анна не читала Пруста и Джойса? Что грамм гашиша предпочитает всем фортепианным сонатам Скрябина? Что роялистом полагает настройщика, кинологом — кинолюбителя, а Наполеоном — торт? Что отродясь она не видывала «Портрета Анны» Модильяни и при этом похожа на нее, как две капли воды. А быть может, даже видела, но не помнит? Ведь у нее память ежа. Что с того?

Впрочем, ну их в болото — и одного, и другого, и третьего. Сейчас интересней вот что. Как вы, дочери иерусалимские, полагаете — если бы не Анна, увидел бы Грязный Гарри то, на что он смотрел на протяжении целых тридцати лет?

4

Что с того, что Анна не читала Пруста и Джойса? Что грамм гашиша предпочитает всем фортепианным сонатам Скрябина? Что роялистом полагает настройщика, кинологом — кинолюбителя, а Наполеоном — торт? Что отродясь она не видывала «Портрета Анны» Модильяни и при этом похожа на нее, как две капли воды. А быть может, даже видела, но не помнит? Ведь у нее память ежа. Что с того?

То есть как это «что с того»? Сам-то я чего бы только не отдал, лишь бы забыть все хоть на четверть минуты. И чего бы я не дал потом в придачу, чтобы услышать в эти мгновения дядино лиллибуллиро! Не отказался бы и от колумбийского кокаина… двух белых дорожек и свернутой в трубочку купюры. Наркотики занимают весь спектр, если присмотреться: белый, черный, зеленый, серый, желтый, прозрачный, хаки, кофейный, песочный, розовый и т. д., и т. п. United Colours of Drugs. Впрочем, чего уж там! Что с того, что я еще в детстве вызубрил Пруста с Джойсом? Что с того, что изучал почти все, начиная с палеозойского, мезозойского и кайнозойского периодов и заканчивая генной инженерией и компьютерными вирусами, не говоря уже о сонатах Скрябина и «Метафизике» Аристотеля? Умолчу и об исследованиях всяческих рифмов, алгорифмов и логарифмов, со всеми их электронами, протонами и нейтронами… Не потому ли сейчас у меня в башке полная каша и не потому ли уверен я, будто бы в Кривом Роге сплошь раскиданы кривые рога, а в Дубае повсюду растут одни дубы?

5

Не исключено, впрочем, и то, что я раздуваю из мухи слона и что Анна, мистика и фантастика тут вовсе не при чем, во всем повинны одни только очки. Выписал недавно один окулист. А прежде ухватил меня за чуб и впился в глаза взглядом столь пристальным, будто бы хотел меня загипнотизировать. Затем какими-то пластмассовыми щипцами он развел мне веки, рванув с такой силой, будто ставил капкан на медведя. От его могучего натиска на глазах у меня выступили слезы — думаю, они и вдохновили моего мучителя, ибо он продолжил начатое с удвоенным рвением. Определенно, ему что-то не понравилось, ибо он раз шесть влезал в мои глаза и снова вылезал наружу, за новыми инструментами. Тащил туда что попало. Но работал прилежно и играючи, не придерешься. Обшаривая каждый угол и закуток, он провел за моими веками столько времени, что мог бы без труда обнаружить там если не самих чертиков, то хотя бы их какашки. Наконец он вылез, выгреб весь свой инструментарий и обдал мне око резким лучом прилаженного ко лбу, как у шахтера, фонарика, отчего я долго не мог ничего ни разглядеть, ни разобрать. Еще он накапал какой-то жидкости мне в глаза — думаю, это-то и было колдовское зелье. Заставил разбирать на стене разноцветные буквы и геометрические фигуры, все эти манифесты футуристов. И, наконец, когда меня уже ничего не отделяло от полной слепоты, он заглянул в меня через странную установку, похожую на игрушечную двуствольную пушку, мутировавший микроскоп и неопознанный летающий объект одновременно, и установил: минус триллион, астигматизм, распад сетчатки, расстройство желудочно-кишечного тракта, вздутие печени… запомнить все, что он перечислял, думаю, не смог бы не один только я. Но увенчалось все водруженьем мне на нос очков с такими толстыми стеклами, что, открыв глаза, я задохнулся. В таких разглядишь не то что гору напротив дома, но и складки на лбу у черта, тужащегося на корточках за тридевять земель отсюда.

Ну, так что же, дочери иерусалимские, я изложил все без утайки, и вам решать, какая из встреч — с Анной или с окулистом позволила мне наконец обнаружить вышеупомянутую гору. Я уже говорил, что Анна многое перевернула вверх дном и во мне, и в окружающих меня фантомах, но ведь и старания окулиста не пропали даром, не правда ли? Не скажу с полной уверенностью, но полагаю, что сказались они в равной мере, то есть y = kx, с очень незначительным отклонением в ту или иную сторону. Впрочем, столь ли важны все эти мелкие различия, когда киллеру уже оплатили твое убийство, а киллер этот не более и не менее, как ниндзя?

6

Он всегда одет во все черное, с ног до головы, из разреза черной маски видны глаза. Они не горят, даже не мерцают, их не сочтешь развязными или игривыми, нетерпеливыми или повелительными, из тех, от которых враз свернулось бы молоко, на котором замешан Грязный Гарри, — нет, нет, что вы! — это мертвые глаза, как у куклы. Он подпоясан саблей работы чуть не самого Хатори Хансо с черной рукояткой и отливающей золотом перевязью. Движется легко, как перышко, воздушно, как тень. Взбежать по стене ему что раз плюнуть, он легко скользит по поверхности воды, повисает на потолке, молнией слетает по тросу с крыши многоэтажки. Такое увидишь разве только в кино.

Не знаю, сколько и в какой валюте ему платят, но известно, что наняли его по Интернету.

Уже месяц отвратительный убийца не покидает меня ни на минуту и идет за мною шаг в шаг. Но то ли это удача улыбается мне, то ли киллер дразнит, оттягивая мгновение неотвратимой гибели, доводит до исступления, признаюсь — ему удается. Удивительно, как мне еще удается увертываться от его звезд (по-японски сюрикэн), которые, не пробив моего лба, пролетают мимо и впиваются в стену за моей спиной. Вчера удалось увернуться даже от ядовитой иглы, не миновавшей, к сожалению, Тито.

Я завернул к нему сразу после визита к окулисту. Тито был парень что надо, прекрасного телосложения и темперамента, супердизайнер, пионер грузинского бодиарта, умница и душа нараспашку. Благородство, щедро дарованное свыше, из него так и перло. Отважный сын прекрасных родителей, смело ступивший в этот мир, где его и настигла отравленная игла. Мы стояли в его студии и рассматривали мои очки… Из динамиков компьютера звучал отчаянный голос Боуи. И вот только наша беседа перешла с очков на новейшие тенденции граффити, как Тито схватился рукой за щеку, словно хлопнул комара. Откуда было бедняге знать, что его прикончит игла прильнувшего к стене ниндзя. Он рухнул не сразу. Шаг, другой, третий… и он упал лицом так резко, будто хотел обкусать пол студии, притом, как можно быстрее. Тем временем ниндзя перепрыгнул со стены на потолок, повис на нем вниз головой и вперился своими кукольными глазами в меня.

Как я был разъярен! Как пожелал я «Узи», чтобы растереть ниндзя в брызги! Мозг мой лихорадочно заработал. Выбора не оставалось — удирать как можно скорее или ждать исполнения желания… Я бросил прощальный взгляд на друга, и тут Боуи взвизгнул:

Этого было более чем достаточно. Не помню, как я выскочил из студии, как примчался сюда, как ускользнул от черного злого ниндзя, всю дорогу вслед мне каркавшего и осыпавшего шипящими сюрикэнами и иглами, палившего со стен, деревьев, с кустов, углов корпуса, из окон автомашин, с крыш автобусов… Дочери иерусалимские, приходилось ли вам играть в playstation? Так вот случалось ли вам странным образом, непредвиденно, легко и без сбоев одолеть уровень незнакомой игры и самим тому удивиться? Мне удалось, но это тема отдельного разговора, и здесь я не стану на ней останавливаться. Отмечу только, что никто не заметил, как я выбежал из студии, так что в смерти Тито, видимо, обвинят наркотики. Не премьер же он министр, в самом деле, чтоб посылать его кровь на экспертизу в лабораторию FBI. Что же касается угодившей ему в щеку иглы с перышком, то тут можно было не переживать, все, что можно принять, вдохнуть и проглотить, Тито давным-давно принял, вдохнул и проглотил. О его бесчисленных тату и всевозможных пирсингах не стоит и упоминать. Он был панк, с головы до ног, каждой капелькой крови, всякой жилой и клеточкой. Никто, правда, с точностью не укажет, кибер ли панк, постпанк, пропанк или совсем уж оргпанк. Впрочем, какое это имеет значение. При ходьбе все эти его пирсинги грохотали как доспехи крестоносцев. Не думаю, что пробившая ему щеку игла вызвала у кого-нибудь подозрение.

7

Вечером я все как следует взвесил, соотнес свои способности с возможностями назойливого преследователя и понял, что оказался не в самой выгодной позиции. Меня поташнивало, эта игра в кошки-мышки изнуряла и явно подавила мою волю. Я питаю глубокое уважение ко всем профессиональным убийцам, да поможет им Бог, надеюсь, что милостию Господней все их замысли будут увенчаны успехом, хоть и глупо, ужасно глупо ждать, когда они снесут тебе голову.

Как тут не задаться вопросом: кто же, если не Грязный Гарри, остановит это буйство? Что ты за Билл такой, что за Черная Мамба твой убийца? Не обратится же ради тебя Тбилиси в город грехов? Скольких праведников, подобных Тито, положит убийца, пока дотянется до тебя? Ты готов принять меч, протянутый тебе Господом? Если нет, то хоть встань в позу. Strike a pose! Кидаются звездами? Так это и есть, звездные войны. Не требуется, чтоб ты стал Дартом Вейдером, но хоть осознай, что находишься на линии фронта. И держись, как подобает воину! Мира и любви хотели хиппи. А тебе хочется еще и афганский героин и «Феррари». Это много? Конечно, нет! Этого, как писал поэт, мало. Вот и меня удивляла железная логика, и мое удивление разделяла вся Европа.

Назад Дальше