Она бросилась мужчине на грудь и отчаянно его обхватила.
– С тобой такое ведь не может… Не может, да? – прошептала она.
Потом захихикала и говорит:
– Как же! С тобой – пусть только попробует!
Но когда он взглянул на ее лицо, у нее в глазах стояли слезы.
– Бедная Лукришия, мне ее так жалко, – сказала она.
– Но это же не у нее был сердечный приступ.
– Как он может быть у нее? Ей двадцать три. Давай только быстренько и ни на кого не смотри.
Она удалилась с таким видом, будто спешит на вечеринку, которая обещает оказаться потрясающе веселой. Мужчина же направился в бар, расположенный в бельэтаже, предпочтя его «Мужскому бару»: там наверняка толпа, сплошь состоящая из представителей элиты городского бизнеса, а слушать их разговоры он не хотел даже краем уха.
Быстро осушив порцию, он собрался уже встать и идти наверх в номер, но тут решил, что сперва следует выпить еще хотя бы одну. Кроме всего прочего, девушкам потребуется время, чтобы убрать с лица следы их истинных переживаний; пусть уж к его приходу как следует освоятся в роли скорбящих и безутешных.
Войдя в комнату, он нашел обеих девушек в слезах.
– Он умер, – сказала женщина. – Лукришия пыталась выброситься из окна больницы. Хорошо, что Оскар был рядом.
– Оскар только что позвонил, – сказала Элис. – Лукришии дали успокоительного и пытаются уложить в постель, но она не хочет.
– А чего она хочет?
– Хочет выброситься из окна, – сказала женщина.
– А на каком они там этаже?
– А, ч-черт, – проговорила его жена, после чего обе женщины, до этого горестно всхлипывавшие, захмыкали и заухмылялись.
– Ну ты мерзавец какой, а! – сказала женщина.
– Вы лучше поделились бы, над чем смеетесь?
– Смеяться нельзя, а то сейчас придут Лукришия и Оскар, – продолжая смеяться, сказала Элис. – Лукришии наконец выдался случай пострадать, а Оскар до смерти боится инфаркта. У всех его друзей инфаркты уже были.
– Как насчет ланча?
– Ланча? – Тут женщину вновь потряс приступ смеха. – Как ты можешь в такой момент говорить о еде? Надо сидеть тут, ждать, когда снова позвонит Оскар.
– Он в таком ужасе, даже заикаться начал, – сказала Элис, пытаясь не смеяться. – Никогда раньше не слышала, чтобы он заикался. Спрашивал меня: может быть, нужно позвонить в Ассошиэйтед Пресс, а еще все пытался выяснить, кто у Леандра мать. Он полагает, что у каждого есть мать.
– Какая мать, он уже сам дедушка, – сказала женщина. – Ему сколько было-то? Почти семьдесят?
– Н-да, судя по тому, сколько было ему, – сказала Элис, – его матери, будь она сейчас жива, должно быть минимум лет сто.
– Так, у нас дальше что намечено? Я бы все-таки не прочь перекусить.
– Не оставляйте нас тут одних, – сказала Элис. – Давайте поедим в номере. Я позвоню сейчас в рум-сервис, закажу. Вы что будете?
– Луковый суп и филей, с кровью, но я не хочу есть здесь. Они же вот-вот явятся.
– Я тоже поем, – сказала Элис. – Проголодалась жутко. А они еще долго не явятся. Это же для Лукришии прямо бенефис. Да и Оскар – когда еще он дозвонится до Ассошиэйтед Пресс, а потом Л. Б. Майеру, да и мамочке своей в Нью-Йорк он обя зательно должен будет позвонить. Так что реально надо ждать их только к вечеру.
– Тогда и я поем, – снизошла Дейзи. – Мне то же самое плюс что-нибудь вкусненькое на третье. Мы заплатим.
Жена злодея заказала ланч, и когда его принесли, жена писателя расплатилась, дала официанту на чай и подождала, пока он, кланяясь и пятясь, выйдет за дверь номера, в котором у знаменитого Леандра Аспа случился сердечный приступ. После этого опять разразилась смехом.
– Он не заметил, что мы смеемся, как ты думаешь? – спросила Элис. – А то Лукришия, если узнает, никогда нам этого не простит.
– Да он вообще ни сном ни духом, – сказал мужчина. – Они все ходят с таким видом, во всех дорогих отелях. Сколько ты ему заплатила?
– Сорок.
– Будет врать-то!
– Не веришь – не надо, а мне отдай сорок, – сказала женщина.
Мужчина дал ей сорок долларов, они сели и принялись есть. После ланча мужчина растянулся было на одной из кроватей в спальне, но женщина стала его гнать:
– Только не здесь, это та самая кровать, на которую уложили его.
Несмотря на это, мужчина не двинулся, и женщина сама прилегла тут же рядом и обняла его.
– С нами все будет в порядке, – сказала она. – Мы оба молоды и здоровы, так что пускай.
– Ну да, ты молода, я здоров, но с нами все будет в порядке в любом случае.
– А все-таки что там у нас с деньгами? Текут прямо между пальцев! Тебе из Англии действительно должны что-то прислать или ты только так говоришь?
– Да нет, должны, должны. Жду со дня на день.
Он бросил взгляд на запястье с часами.
Сейчас, наверное, их вывели на паддок, седлают, думал он, а может, уже и к стартовым воротцам ведут.
Жена злодея вошла к ним в комнату и говорит:
– Эй, вы, нечего тут!
Женщина встала, и они с Элис вышли в другую комнату. Мужчина слышал, как они там тихо переговариваются, но больше уже не смеются. А что, бежать ей под седлом Валенсуилы, он лучший жокей на треке, уж он-то соки из нее повыжмет… Глаза мужчины закрылись, и он уснул мертвым сном. Когда проснулся, в комнате было темно, как бывает после пяти. Протянув руку, снял телефонную трубку и услышал, что по параллельной линии его жена тихонько разговаривает с Лукришией. О похоронах, которые назначены на послезавтра в Сан-Франциско, потому что, по словам Лукришии, ее покойный муж всегда любил Сан-Франциско. Сюда уже вылетели его адвокаты с кучей бумаг на подпись и всем прочим и с ними его секретарь Энтони. Мужчина положил трубку, подождал пять минут и попробовал еще раз. На том конце трубку взял сам Лео, и мужчина спросил:
– Ну, как там мои дела?
– Одиннадцать к сорока, семь к восьмидесяти и четыре к сорока. Я еще не подсчитал, во что это в итоге выливается. Ты как, забежишь ко мне через полчасика?
– О’кей.
Он положил трубку и снова провалился в сон.
Когда минут через пять проснулся снова, первое время ему казалось, что все это ему приснилось. Но, немного подумав, вспомнил, как услышал в трубке голос жены, говорившей с Лукришией, и заключил из этого, что нет, вроде было наяву. Валенсуила и впрямь втащил Заплати-Мне в тройку призеров. И выигрыш за нее дают, похоже, даже круче, чем ожи далось. Особенно хороший отскок получился у ставки «на приз». Он встал, зашел в ванную и плеснул в лицо холодной воды.
Вышел в другую комнату и без удивления отметил, что, разговаривая, девушки тихо всхлипывают.
– Ну, что Оскар?
– Он просто потрясен. Лучше бы он этого не видел. Собирается бросить пить и говорит, что попробует больше ходить пешком. И сразу по приезде домой хочет пройти полное медицинское обследование. Но на похороны мы, конечно, останемся.
– Как Лукришия?
– Она в полном отчаянии, – сказала Дейзи. – Я разговаривала с ней, так она вообще не понимает, куда ступить, где повернуть. Я обещала ей, что после похорон она поживет у нас. Мы собираемся каждый день носить цветы ему на могилу.
– В течение какого времени?
– Ой, ну не знаю – два, три дня, наверное. Или как минимум до тех пор, пока фотографы не перестанут там без конца снимать. Они и сегодня вокруг Лукришии с Оскаром кишмя кишат, но себя она им снимать не разрешает, говорит, что жутко выглядит.
– Ах, Дейзи, – сказала Элис. – Это же был и впрямь великий человек. Ему платили по десять тысяч долларов за портрет. Он написал всех, все высшее общество.
– Мою мать он не писал и твою, надо сказать, тоже. Попробовал бы он вытянуть десять тысяч долларов из твоей матери! Хо-хо! Пусть даже любая старая карга на его портрете выходит похожей на Грету Гарбо.
– Ах, Дейзи, я так скучаю по мамочке. А ты нет?
– Мне иногда из мамочки и пятидесяти центов бывало не вытрясти, – сказала Дейзи. – Но я, наверное, тоже по ней скучаю. Но плакать по этому поводу – вот уж дудки! Я тут уже наплакалась позавчера ночью, когда муж взял да и избил меня опять за то, что у меня нет платьев и нет денег, и скука ему со мной смертная, и никуда мы не ходим, да еще и муха в комнате. Ну, поплакала, но из-за того, что скучаю по мамочке, я плакать точно не буду. Это был бы уже перебор. Ну скажи, ну тебе-то о чем плакать? Давай-давай, признавайся. И не вздумай вешать мне лапшу.
– Да тоже примерно та же история, – сказала Элис.
– Я пойду немножко пройдусь, – сказал мужчина. – Вам чего-нибудь принести?
– Только денег.
Прихватив из киоска в фойе вечернюю газету, он направился в «Мужской бар». Нашел полную роспись шестого забега и обнаружил, что Валенсуила умудрился просто на бровях выцарапать победу у Макаи, которая натянула нос Колд-Ролл, причем в самом буквальном смысле – опередила ее всего на пару дюймов. Всю прямую они прошли вровень, но потом Валенсуила заставил Заплати-Мне рвануть вперед, обогнав всех на считаные дюймы. Вот это уже другое дело. Мужчина подсчитал свой выигрыш: это оказались четыре тысячи сто двадцать долларов чистыми, так что он даже перепроверил сумму вторично: навскидку казалось, что выйдет меньше, причем раза в два. Но сумма снова получилась та же. Он выпил еще стопочку и неспешно, пешочком направился к Лео. В конторе у Лео присел к его рабочему столу.
– Четыре тысячи сто двадцать, правильно? – сказал Лео, вынул свернутую в трубку пачку банкнот и стал отсчитывать.
Вернувшись в отель и поднявшись в номер, он обнаружил там Лукришию и Оскара. Оскар был весь на нервах, вид имел бледный и испуганный. Лукришию била дрожь.
От мужчины не укрылось, что его жена пристально за ним наблюдает.
– Примите мои искренние соболезнования, Лукришия, – сказал он.
Лукришия припала к его плечу и завсхлипывала, но лишь на пару секунд, после чего принялась возбужденно расхаживать, тихо переговариваясь с Дейзи и Элис о том, у какого великого человека ей выпала честь побывать в женах (она именно так и сказала) в течение года и десяти с половиной месяцев.
Тут надо сказать, что писатель был даже рад, что не увидит его больше живым, поскольку мертвым он был гораздо симпатичнее, особенно с учетом того, скольких людей он сделал по-настоящему счастливыми. Кто по нему действительно скорбел, так это отставной злодей, но он понятно – он скорбел по себе. Посмотрим, он еще, возможно, попытается с похорон сбежать, чтобы скорей попасть домой и там устроить себе тотальный медосмотр.
Глава 24
– Вам всем надо поесть, – сказала Лукришия. – Я-то, конечно, есть не могу… Я теперь много дней не смогу есть. Я просто убита горем. И вы знаете, что я думаю? Я думаю, это неправда. Он был так полон жизни до того самого момента, когда это случилось, что я просто поверить в это не могу. Я не верю! Нет, не верю. Мне все кажется, что он вот-вот возьмет да и зайдет сюда этой своей неподражаемой походкой и скажет своим грудным неподражаемым голосом: «А вот и я, мой Персик». Он с самого начала стал меня так называть, еще с тех пор, когда мы были не женаты. Бедный Леандр, где ты теперь, дорогой мой, мой бедненький, чудненький лапочка?
Она кинулась на грудь отставного злодея, который стал утешать ее, но так, чтобы не злить жену. То и дело он на нее бросал затравленные взгляды, но вдова недолго его собой обременяла. Ей пришло в голову сказать что-нибудь еще, что-нибудь необычное и оригинальное, особенно для человека в трауре.
– Он был самым молодым из всех, кого я когда-либо знала. В его голове ни одной старой мысли и то не было! Ни одного старого чувства не было в его… – Тут она помедлила, колеблясь: ведь кто ж его знает, где у человека должны гнездиться чувства… и наконец решилась: – В его теле, в его чувственном юном теле.
– Но Лукришия, – вырвалось у Элис. – Как же мы будем есть?
– Вам надо, надо, надо, – опять завсхлипывала Лукришия. – А на меня не обращайте внимания: я теперь буду такая много дней. Я в полном отчаянии. Пожалуйста, позвольте мне заказать вам ужин. Оскар, миленький, я сейчас не способна говорить по телефону. Пожалуйста, закажите на всех.
Вопрос о том, кто что будет есть, злодей пытался задавать так, чтобы и в этом тоже проявлялась скорбь, но ответы звучали как-то очень уж обыденно – вроде жареного филея с картофелем по-лионски и зеленым салатом (это был заказ жены писателя, непроизвольно мстившей этим Лукришии, которая своим нарочитым актерством перешла уже все мыслимые рамки) или ростбифа с кровью и вареной картошкой, но главное, чтобы на первое был, конечно же, салат из лобстеров, это обязательно.
– Да, дорогая, – плачущим тоном выговорила Лукришия, переводя взгляд с жены злодея на жену писателя. – На первое салат из лобстеров. Дейзи? Тебе тоже на первое салат из лобстеров?
– Да, да.
– Ты тоже любишь лобстеров? – продолжала всхлипывать Лукришия. – Ах, я бы только ими и питалась! Бедный мой, бедный Леандр, если бы ты не ушел от нас, мы бы все сейчас ели лобстеров. Как он любил лобстеров! Дик, салат из лобстеров будете?
– О’кей.
Злодей взялся за телефон и, с трудом преодолевая заикание, сделал заказ.
Пока все ужинали, вдова слонялась вокруг, предаваясь воспоминаниям (так говорила она сама) и заглядывая всем в рот. В конце концов Дейзи заставила ее сначала сесть за стол, а затем и попробовать чуточку лобстера, а затем и чуточку ростбифа, а затем и немножко зеленого салата. Вдова какое-то время пробовала, потом ей поставили тарелку, и она принялась наворачивать – печально, но с удовольствием. За кофе ничего необычайного выкинуть не пыталась, просто пила его как нормальная, здоровая фабричная девушка в обеденный перерыв.
После ужина ей пришла в голову идея, которой, как она чувствовала, сопротивляться не посмеет никто: позвонить в рум-сервис, чтобы принесли ведерко со льдом, две стопки и бутылку скотча для мальчиков и бутылку шампанского для девочек, но сама она, разумеется, ничего пить не будет. Сопротивляться никто не стал, и, когда заказ принесли, злодей сказал, что одну стопочку из уважения к памяти Леандра Аспа выпьет. Набросившись на шампанское, Дейзи и Элис не стали это оправдывать ничем и вскоре бутылку прикончили, так что к тому времени, когда их уговорам поддалась и Лукришия, остался только виски. Ее это нисколько не смутило, и она принялась за него с видом нестерпимого горя и в то же время явного удовольствия.
К часу ночи все девочки были пьяны и говорили честно. Оставшийся трезвым злодей был вымотан и напуган. Ему хотелось домой, в кровать, но вслух за говорить об этом он не решался. А еще он никак не мог для себя решить, как понимать некоторые из девичьих откровений.
Писатель все не мог решить, нравится ему то, как скорбит вдова, или нет, но это как раз понятно: все дело в выигрыше, который принесла ему Заплати-Мне, – у него ведь теперь тоже много денег.
– Как насчет немного поспать? – предложил писатель не столько за себя, сколько за отставного злодея.
– Ой нет, рано! – вскинулась Лукришия. – Я теперь много дней буду вообще никакая. Попозже я прилягу вот на этот диванчик, но спать, конечно же, не буду. Вы с Дейзи можете лечь в спальне, но не сейчас. Рано еще расходиться. Хочу напиться до бесчувствия. Мне это надо. Иначе я не знаю, что я сделаю.
– Может, лучше тогда, если с вами на ночь останутся только Дейзи с Элис? Оскар будет здесь рядом в отеле, а я, может, того? домой?
– Да, – согласился злодей. – Я буду здесь напротив, через коридор. – И он поднялся на ноги.
– Ой нет, Оскар, пожалуйста, – взмолилась вдова. – Пожалуйста, выпейте еще в память о Леандре.
– Насчет этого снадобья я все ж таки должен себя ограничивать, – засомневался Оскар. – А что, Леандр любил скотч?
– В рот не брал, – сказала вдова. – Пил только вина. Он даже готовил на винах. У нас часто вино было даже на завтрак. За этот год и десять месяцев я каких только вин не перепробовала. Ах, Оскар, миленький! Это не от виски с ним такое случилось, это…
На языке у нее, вероятнее всего, при этом вертелось «от старости».
– …это судьба, – продолжила она. – Это Господь призывает к себе своих любимцев. Леандр был как раз таким любимцем. И Господь позвал его домой. Я ведь очень верующая. Ну пожалуйста, Оскар, выпейте еще стопочку в память о Леандре.
– Ну ладно, последнюю.
Он налил себе чуть-чуть, выпил, обнял жену, пошептался с ней, потом пожелал всем доброй ночи и вышел.
– Боится до смерти, – сказала его жена.
– Он-то чего? – удивилась вдова.
– Того, что случилось с Леандром, – объяснила Элис.
– Ну, ему это не грозит, – сказала вдова. – Он ведь не пьет вина, верно? Все из-за этих проклятых вин. Я его насчет них предупреждала, но вы же его знаете. Все и во всем должно было быть так, как хочет он. Господи, он всюду пихал карри. А я ненавижу карри! Спрашивается, Оскару-то чего бояться? Он ведь не заставляет тебя ложками есть карри!
– Нет, но все равно ему уже шестьдесят два.
– Да при чем тут это! Есть масса милейших людей, которым шестьдесят два, и живут себе.
К писателю вдруг подошла его жена.
– Только посмей бросить меня, – прошептала она.
– Ну так и пойдем тогда домой. Марта наверху застелила кровати и везде сделала уборку. А с Лукришией пускай останется Элис.
– В такой момент мы не можем оставить ее одну, но и ты тоже не можешь вот так вдруг встать и уйти. Мы могли бы поспать здесь на диванчике, а они в спальне.
– Дейзи, ты не знаешь, почему он так любил карри? – спросила вдова.
– Ну, некоторые любят брокколи, – сказала Дейзи.
– Я эту гадость ненавижу. А вы, Дик?
– Мне как-то все равно. Слушайте, Лукришия, я собираюсь забрать Дейзи домой. Но как только мы будем нужны, подскочим мигом. У вас ведь есть номер телефона нашей верхней квартиры?
– Ой, Дейзи, – заныла вдова. – Как ты можешь меня сейчас бросить? Не смей даже думать об этом! Если бы твой муж вдруг раз – и помер, ты ведь знаешь, я никогда бы тебя не бросила, так почему же ты меня бросаешь?
– Я плохо себя чувствую, – сказала Дейзи. – Вот честно-честно. Мне надо домой, надо позаботиться о своем здоровье. По-моему, я снова беременна.
Вдова так и прыгнула на Дейзи, так на ней и повисла.
– Ой, дорогуша! – умилилась она. – Как это чудесно! Это же у тебя будет третий. Подумать только! Трое детей, а тебе только двадцать три. Но ты можешь и здесь позаботиться о своем здоровье, дорогуша. Ну пожалуйста, ну не уходи.