– А что такое огонь? – спросил он.
– Ну, то, что мы видим в печке.
– Но что это такое?
– Что это такое на самом деле, я не знаю, – сказал мужчина. – Но знаю, например, что солнце в небе тоже состоит из огня.
– Это мой шарик, – сказала девочка. – Тебе, Джонни, я его не дам.
– А у меня зато вот, – сказал мальчик. Он поднял картонную коробку с волчком. – Что бы это ни было.
– Это волчок.
– А что он делает?
– Крутится.
– И зачем?
– Чтобы смотреть, как он крутится. Он крутится и не падает. За этим занятно наблюдать.
Мальчик снял крышку с картонной коробки и перевернул ее, чтобы волчок выпал ему в руку. Поднял волчок к глазам и осмотрел.
Девочка стиснула кривобокий шарик, потерлась о него лицом и подкинула, следя за тем, как он падает. А мальчик, осмотрев волчок, положил его на пол и вновь уставился на огонь. Сидел на полу и смотрел. Потом лег на живот, опершись подбородком на правую руку. Мужчина пошуровал в огне кочергой и подложил еще дров: кусков досок, палок с развилками и прочего хвороста всевозможной формы и конфигурации.
– Когда так смотришь, кажется, будто это церковь горит, – сказал мальчик.
Мужчина заглянул в печь, проверяя, так ли это, и оказалось – действительно, когда так смотришь, кажется, будто это горит церковь.
– Но пустая, в ней никого нет, – сказал мальчик. – Церкви не сжигают с людьми вместе. Людей всегда сперва выпускают, а потом поджигают, чтобы люди любовались на пожар. А в колокола, когда жгут церкви, звонят?
– Не думаю, – сказал мужчина. – Но когда колокола падают, грохот, наверное, стоит будь здоров.
– А ты видел, как горит церковь?
– Видел. Тогда я был чуть старше, чем ты сейчас. Было темно, все туда-сюда бегали. От жара близ ко было не подойти, но все было видно, потому что пожар давал очень много света. Слышно было, как трещит в огне дерево и как внутри церкви что-то падает, а потом и колокола стали со звоном падать. Мы тогда пошли домой, а на следующий день там было все черным-черно, как в печке, когда прогорят дрова.
– Я не люблю, когда в печке черно, – сказал мальчик.
В течение часа они так сидели и тихо разговаривали, а потом услышали, как к дому подъехало такси, и через несколько секунд вошла женщина. Водитель внес за ней с полдюжины пакетов. Девочка подбежала к ней, и женщина схватила ее в объятия и расцеловала, что-то ласково бормоча, а потом показала таксисту: мол, свертки вон туда, на кровать. Женщина вручила ему какие-то деньги, таксист, приподняв фуражку, поблагодарил и вышел. Женщина затворила за ним дверь и замерла, радостная и счастливая.
– Вот погоди, посмотришь, сколько я всего накупила!
Она подхватила на руки мальчика и прошлась с ним по комнате в танце, потом опустила его.
– Как тебе моя прическа?
Женщина сняла с головы шарфик, и в глаза бросились яркие волосы, рыжие и пышные.
– Мамочка, какая ты красивая! – выдохнул мальчик.
– Ах, Джонни. Погоди, посмотришь на маму в новом платье! Мне его как – сразу надеть?
– Да, да, мамочка!
– Надеть? – спросила женщина мужа.
– Конечно. Давай посмотрим на него.
На бегу приобняв мужа, женщина заскочила в спальню и закрыла за собой дверь, но девочка приотворила дверь и вошла туда, за ней протиснулся и мальчик, и мужчине стало слышно, как они там разговаривают. Женщина вышла, платье ей было действительно к лицу.
– Оно стоило сотню, но у нас все равно уже столько долгов, что я подумала: а, плевать! Ты ведь не будешь ругаться? Ну как, тебе нравится?
– Да. Выглядишь замечательно.
– Я и еще кое-что купила. Но это я тебе потом покажу.
– О’кей.
– Это все тоже примерно на сотню долларов, но все мне действительно нужное – туфли, чулки, бюстгальтеры и парфюм. Ведь ты не заставишь меня все это посылать им обратно, правда, милый? Это было бы так унизительно! Один разочек, последний-перепоследний. Зато теперь у меня уже все есть.
– Да конечно. Оставь все себе.
– Другие женщины тратят по тысяче на одно платье!
– Ну, на тебе и это очень хорошо смотрится.
– А я боялась, ты разозлишься.
– Да ну, зачем? Я рад, что ты себе столько всего купила.
– Правда? С чего это вдруг?
– Теперь давай все снимай и готовь детям ужин. А мы с тобой потом поедим, когда они лягут. Я купил им отбивные из молодого барашка, а нам вырезку.
– Чудненько, – согласилась женщина. – Джонни, Рози, ступайте в свою комнату и поиграйте там, пока мама готовит ужин.
Дети отправились по коридору к себе. Женщина затворила за ними дверь, потом подошла к мужу, обняла его и говорит:
– Ах, я тебя так люблю! Как мы прекрасно живем! А уж как я люблю Джонни и Рози!
Мужчина обнимал ее сначала нежно, потом с силой прижал к себе и поцеловал.
– Подожди, увидишь меня нынче вечером!
Она была счастлива тем, сколько у нее появилось обновок, и тем, что побывала в салоне красоты, а главное, завтра приедут друзья из Нью-Йорка, которых она встретит во всем блеске красоты – и на них посмотрит, и себя покажет.
Глава 14
Женщина приготовила детям на ужин вкусные жареные бараньи отбивные с отварным шпинатом, а на десерт компот из консервной банки и молоко. Всё они, конечно, не съели, но поели прилично. Кроме того, каждому она дала по две чайные ложки густого коричневого сиропа, в котором якобы содержится вообще все, причем сироп они принимали с явным удовольствием, а давала она его каждый вечер после ужина вот уже больше месяца кряду. Название сиропа звучало так, будто его кто-то специально выдумывал. Врач говорил, что это штука полезная. Сказал, что он и своим детям его дает. Внешне сироп был похож на патоку, но пах все-таки хуже. Пах он не то чтобы рыбой, но и не конфетами, это уж всяко.
– Можно я сегодня приму ванну? – сказал мальчик.
– Спроси папу.
Мальчик вошел в гостиную и говорит:
– Пап, можно я сегодня приму ванну?
– Спроси маму.
Лицо мальчика сделалось насмешливым.
– Пап, – сказал он, – я маму спрашивал. Она сказала, спроси папу. Пойду спрошу Рози.
Он резво кинулся опять на кухню, чтобы шутка не успела простыть.
– Рози, – сказал он, – можно я сегодня приму ванну?
Девочка поглядела на него искоса: она поняла, что это шутка.
– Сегодня не стоит, – наконец сказала она. – Сегодня я слишком устала.
Мальчик во все глаза смотрит.
– Кроме того, сегодня ты был плохим мальчиком.
Мальчик все смотрит.
– А еще ты сегодня ударил свою маленькую сестренку.
Тут у него совсем пропал дар речи.
– А еще сегодня нет воды, – продолжала нанизывать девочка.
Будет что-то еще?
– И вообще ты какашка.
Неужто все?
– Какушка, вот ты кто!
Этой радостной новостью она поспешила поделиться, вбежав в гостиную.
– А Джонни какушка, правда же, пап?
– Это кто сказал?
– Да я так знаю. Он какушка, какашка и пипишка. Поэтому ему нельзя сегодня принимать ванну.
Он писюшка. Пиписька он, вот кто! – вдруг догадалась она, разразившись смехом.
– Пиписька? – удивился мальчик. – Я тебе покажу «пиписька»! Я тебе такую пипиську покажу, будешь знать!
– Ну что ты будешь делать! – сказала женщина. – Может, выкупать их сегодня обоих? Но я их только что купала. Позавчера!
– Выкупай, выкупай, – сказал мужчина. – А я разберусь тут на кухне.
– А с их постельным бельем как? Что-то я давно им его не меняла. По меньшей мере неделю.
– Поменяй. А я приготовлю ужин.
– Хорошо. Если они так уж настроены вымыться, то пусть у них и белье будет чистое. А ты тогда сделай зеленый салат, только уксус возьми виноградный, который от «Ванессиз», ладно?
– Обязательно.
– Вкуснотища будет, – сказала женщина, – пальчики оближешь.
Ну, вот и счастье настало. Она бы и все время была счастлива, если бы никому ничего не надо было делать и все бы только радовались и веселились и больше ни о чем не думали.
И она по-своему права. Ее система была бы совершенна, если бы работала. Я бы и сам у нее эту систему перенял, прямо завтра же, если бы она работала.
Глава 15
Сидят, едят. Молчание, потом ее вопрос – в тысячный раз, наверное, один и тот же:
– Что ты сегодня писал?
– Когда?
– Нынче утром, когда наверху был.
– Ну, дословно-то я не помню, но какие-то, видимо, мм, слова.
– Но ведь потом эти слова чем-то станут?
– Да нет, думаю, так словами и останутся.
– Но это же всегда так, в любой литературе, разве нет?
– Да нет, в литературе-то как раз не так.
– Тогда зачем тебе были те слова?
– Да ни за чем. Если бы суть литературы составляли слова, писать было бы просто. Литература – это то, что получается, несмотря на слова. Без слов ничего получиться не может, но если что-то иногда выходит, то несмотря на слова. То, что в литературе тебя захватывает, – это не история, изложенная словами, а то, что ты читаешь между строк. Как-то вот примерно так.
– Но ты ведь, когда эти слова записывал, наверное, о чем-то думал?
– Но ты ведь, когда эти слова записывал, наверное, о чем-то думал?
– А как же! Думал о деньгах. Это единственное, о чем я в последнее время думаю. По большей части люди о них не помнят. А я вот не могу забыть. И думаю о них, и думаю – постоянно.
– Нам нужно их жутко много, правда же?
– Тридцать тысяч. Ну, то есть на первый случай.
– Это чтобы долги отдать и всё-всё?
– Да. Я на бумажке все посчитал, получилось тридцать тысяч – отдать долги и чтобы чуточку осталось.
– «Чуточку» – это сколько?
– Тысяч семь.
– И что мы с этими семью тысячами сможем сделать?
– Схватить их, и дай бог ноги. Потом сесть на них и сидеть. Любоваться. Нюхать. Накупить на них серебряных долларов и складывать столбиками в гостиной. А еще у меня есть идея вымостить ими коридор. На это уйдет не больше двух тысяч, зато гости будут в отпаде.
– Вообще-то, и я тоже. А какие еще у тебя идеи?
– А еще я думал, если разменять тысячу долларов монетками по десять центов – всего-то тысчонку! – это ж какой классный мешок денег получится!
– А еще?
– А еще, если бы у меня оставался хоть пятачок с каждого доллара, который я профукал на протяжении жизни, я все равно был бы богат, потому что двадцать пятачков – это доллар, а было их тысяч двести.
– Как же это тебе удалось – профукать двести тысяч?
– А вот это как раз легко.
– Большую часть этих денег ты потратил до нашей встречи.
– Ну, кое-что и после.
– Вряд ли много.
– Где-то, наверное, тысяч по тридцать в год.
– Шесть лет. Это сколько же получается?
– Сто восемьдесят тысяч.
– Хо! И всего-то?
– А может, и не тридцать, а сорок тысяч в год. Тогда это получится около двухсот сорока тысяч.
– Мрак. Но в тот год, когда мы не были женаты, ты тоже что-то тратил.
– Ну, то, что я тратил тогда, я все равно бы потратил.
– Какой ужас! Но и те двести сорок тысяч ты бы тоже все равно потратил, разве нет?
– Не знаю, не знаю. Но тут скорее дело не в том, сколько я тратил, а в том, зарабатывал я или нет, чтобы потом тратить, а я как раз нет, не зарабатывал. С тех самых пор, как пришел из армии, вообще ничего еще не написал такого, за что заплатили бы.
– Или с тех пор, как туда ушел. Это сколько же лет уже?
– Три там, три потом. Шесть.
– Вот и женаты мы как раз столько же. Но такого, что приносило бы деньги, ты не писал с тех пор, как мы познакомились.
– Ну, что-нибудь да, с тех пор. Все деньги поступали от того, что я написал до нашего знакомства.
– Вот тебе раз. Я, получается, тебя не вдохновляю?
– О, вдохновляешь, вдохновляешь, даже слишком.
– Я думала, жене и положено вдохновлять мужа.
– Ага, наталкивать на мысли о деньгах.
– Кошмар! Я что, так много трачу?
– Да нет, дело не в этом. Просто я ничего не пишу. Все, чем я занят, – это мысли о деньгах.
– Так любишь деньги?
– Так в них нуждаюсь. Не могу сказать, что я их ненавижу, но я терпеть не могу в них нуждаться.
– Ну и что же нам теперь делать?
– Видимо, бедствовать. Ходить в лохмотьях. Облизывать тарелки и подбирать крошки. Наслаждаться тем, что дешево или что вовсе ничего не стоит. Закаляться и стараться не болеть. Радоваться жизни. Забыть про деньги и вспомнить все остальное.
– А как же мы будем выплачивать долги?
– А мы и не будем. Во всяком случае, временно. До тех пор, пока не забудем про деньги настолько прочно и надолго, что вдруг хвать-похвать – а я уже, оказывается, что-то написал. Да такое, что денег нам дадут просто немерено.
– А дождемся?
– Может, и дождемся. Раньше ведь такое случалось.
– Кошмар. Что-то мне не хочется быть бедной.
– Я понимаю. Но это вовсе не так плохо, как ты думаешь.
– Ненавижу быть бедной.
– Да ладно. Бедность делает человека активнее. Но я, между прочим, даже когда деньги на меня дождем сыпались, не переставал быть бедным.
– Но это же собачья чушь!
– Все дело в том, что чем больше у тебя становится денег, тем беднее у тебя жизнь.
– А вот и нет! Чем больше у тебя денег, тем богаче у тебя и жизнь, и все прочее.
– Нет, жизнь становится беднее. Становишься вообще как нищий. Чем больше денег получаешь, тем больше становишься как нищий. Господином может себя чувствовать только тот, кто о деньгах не думает. А тот, кто думает, – это калека: руку протянул, и заколодило. Вот я все время думаю о деньгах. Жутко унизительно.
– А разве не бывает, что иногда ты думаешь о чем-нибудь другом?
– Нет. Всё, о чем бы я ни подумал, при ближайшем рассмотрении тоже оказывается деньгами.
– Всё-всё?
– Всё-всё.
– И вчера ночью? Даже в первый раз?
– И в первый раз, и во второй тоже.
– Кошмар. Я тоже много думаю о деньгах, – поразмыслив, созналась женщина, – но я все-таки больше думаю о других вещах.
– Эти твои другие вещи – тоже деньги, – возразил мужчина. – Ты только думаешь, что думаешь о других вещах, а на самом деле нет. Никогда. Если бы это было не так, ты была бы другим человеком.
– Я тебе не нравлюсь как человек?
– Чтобы ты понравилась как человек, это надо очень постараться.
– Что ж, можешь со мной развестись.
– Нет, не могу.
– В любой момент, когда захочешь, можешь подать на развод. Да хоть завтра. Я не желаю быть замужем за человеком, который меня не любит. Не хочу, чтобы со мной занимался любовью мужчина, который меня не любит. Давай завтра разведемся. Что, завтра тебе никак?
– Этого я просто не могу себе позволить.
– Давай завтра же и разведемся.
– Да и детей я бросить не могу…
– Ага, меня ты бросить можешь, только детей не можешь. Давай, получишь свой паршивый развод прямо завтра.
– Сказал – не могу, и хватит об этом.
Он встал из-за стола, обошел гостиную кругом, пошуровал в печке и подбросил туда еще дров.
– Я не хочу, чтобы меня любил мужчина, который меня не любит! – выкрикнула она.
Он двинулся по направлению к кухне. Отбросив стул, женщина вскочила и, прячась за столом, побежала от него.
– Если не любишь меня, убирайся вон!
– Сколько раз говорил тебе: я не хочу, чтобы дети слышали эти крики.
– Видеть тебя не хочу! – завопила женщина, а потом упала на пол, заливаясь тем ревом, который как раз и заставлял его все время думать о деньгах, не давая думать ни о чем другом.
Он поднял женщину и сжал в объятиях:
– Никогда так не плачь! Не смей так плакать! Любить тебя я и сам хочу, но ты же мне не даешь. Слушай, женщина, почему ты мне это не даешь? Ведь все было бы так просто! Тебе даже не надо ничего делать, только будь на уровне, люби Джонни и Рози и прекрати непрерывно болтать!
Когда она перестала всхлипывать, он с ней вместе перешел в гостиную и сел, усадив ее рядом с собой. Они сидели молча, глядя в огонь. Дрова уже почти прогорели, огонь еле теплился. Дверь спальни вдруг отворилась, и в коридор вышла девочка, всхлипывая точно так же, как только что всхлипывала ее мать. Стоит там голенькая, плачет.
Женщина подбежала к девочке, взяла ее на руки.
– Что с тобой? Плохой сон приснился? Ну-ну, все прошло, не надо больше плакать. Сядь-ка вот, обними мишку, мама тебе сейчас водички даст, а потом надо назад, в кроватку, и спать, спать…
Всхлипывания девочки прекратились, а потом он услышал, как женщина тихонько разговаривает с дочкой в спальне.
Вернувшись, женщина сказала:
– Боюсь, что она нас слышала. Мне так стыдно!
Если бы у меня было тридцать тысяч долларов, подумал мужчина, все это можно было бы исправить.
Глава 16
Семь лет назад, когда он ее еще не встретил, ему было тридцать два, он был свободен и все у него было еще впереди, потому что он был сыном, а не отцом, но хотел-то он – больше всего на свете хотел! – быть как раз отцом. При этом он хотел, чтобы матерью его детей была правильная женщина, поэтому выжидал.
Мужчина должен иметь терпение и ждать, нельзя же заводить детей с кем попало! Ты хочешь, чтобы у них была хорошая мать, и это правильно, потому что, когда какая-нибудь женщина станет их матерью, она станет их матерью навсегда. Это следует учитывать.
Каждый знает, как много в нашей жизни зависит от матери. Если человек подождет и в конце концов доберется до женщины, которая будет более-менее похожа на то, что называется «правильный выбор», то есть на ту, которая для них предназначена, время, потраченное на ее поиски, будет потрачено не напрасно, потому что они-то ведь никогда даже и не узнают, сколько на это ушло времени, они просто будут иметь в этой жизни больше, чем если бы это время потрачено не было, а иметь больше они будут потому, что их мать сможет им больше дать.
Обо всем этом следует думать заранее, потому что с тем, кем ты являешься сам, ничего уже не поделаешь, зато с тем, кем будет их мать, что-то поделать еще можно. И надо принять меры к тому, чтобы она оказалась лучшей из всех, кого ты можешь для них найти. Так что смотри и выбирай.
Процесс этого выбора мало того что приятный сам по себе, еще и для детей крайне важен. Ты хочешь, чтобы их у тебя было несколько – не два или три, а шесть, или семь, или восемь, или девять. Если их мать правильная женщина, то почему бы и нет? Можно нарожать их целую кучу. Им и самим это понравится. Запросто может выйти так, что все в их жизни им будет нравиться – и мать, и отец, и братья с сестричками, и все окружающие.