— Ты заслужил награду своими победами. И теперь пора обсудить продолжение кампании. Имола и Форли наши, но предстоит покорить Фаэнцу, Пезаро, Кармарино и даже Урбино. Как главнокомандующий, ты должен их захватить, а потом обеспечить эффективное управление всей Романьей, которая станет одним государством.
С этим Александр удалился в спальню, где его уже ждала любимая куртизанка.
* * *Юбилейная Пасха отмечалась раз в двадцать пять лет, поэтому Александр резонно предположил, что второго юбилея в период его правления не будет. Пасхальная неделя всегда приносила церкви огромный доход, ибо паломники со всей Европы стекались в Рим, чтобы послушать пасхальную проповедь Папы, а потому Александр посчитал необходимым подготовить Рим к Пасхе и гарантировать наполнение церковной сокровищницы. Благо, деньги на финансирование военной кампании требовались немалые.
Папа Александр хотел отметить юбилей с максимальной пышностью, чтобы верующие ощутили величие Господа. Для этого требовалось проложить новые улицы, широкие и чистые, по которым могли проехать кареты. Предстояло снести трущобы, построить на их месте новые дома, в которых могли найти приют паломники.
Александр призвал к себе Чезаре и поручил ему подготовку юбилейной Пасхи, поскольку он более всего выигрывал от финансового успеха мероприятия.
Чезаре согласился, но сообщил отцу неприятные новости.
— Я получил информацию из надежного источника, что два человека на твоей службе — предатели. Первый из них — церемониймейстер Иоганнес Бурхард.
— И что ты слышал о герре Бурхарде? — полюбопытствовал Папа.
Чезаре откашлялся.
— Делла Ровере платит ему второе жалованье, и он ведет дневник, в который заносит все сплетни о нашей семье, включая самые скандальные.
Александр весело улыбнулся.
— Мне уже давно известно об этом дневнике, но Бурхард прекрасно справляется со своими обязанностями.
— Прекрасно? — переспросил Чезаре.
— Не только с официальными. Он ценен для меня и другим. Если хочу, чтобы делла Ровере что-нибудь узнал, я говорю об этом Бурхарду. Пока этот канал связи не давал сбоев.
— И ты читал его дневник? — спросил Чезаре.
Александр долго смеялся.
— Читал. Тайком от Бурхарда, разумеется. Некоторые записи интересные. У меня, мол, мало радостей в жизни, мне надо бы больше развлекаться. Другие нелепы, показывают недостаток ума. Третьи просто смешные.
Чезаре нахмурился.
— Я уверен, что делла Ровере намерен когда-нибудь предать гласности этот дневник, охарактеризовав его подлинной хроникой твоего пребывания на папском престоле. Тебя это не тревожит?
Александр пристально посмотрел на сына.
— Чезаре, здесь так много сплетников, услуги которых оплачиваются нашими врагами, что один лишний ничего не меняет.
— Но ты мог бы их остановить, — заметил Чезаре.
Папа надолго задумался, прежде чем ответить.
— Рим — свободный город, сын мой. А я ценю свободу.
Чезаре подозрительно глянул на отца.
— Клеветники и лжецы остаются на свободе, отец, тогда как те, кто правит и служит, не могут защитить себя.
Ибо правде уже никто не верит. Если бы я судил сплетников, то выносил бы им самые суровые приговоры. Им бы не сошли с рук ни оскорбления, ни ложь.
Папу Александра забавляла горячность сына. Как будто он, Папа, мог удержать людей от формирования собственного мнения и изложения своих мыслей на бумаге.
Лучше знать, что они говорят, чем заставлять их таиться!
— Свобода — это не право, а привилегия, которую я в данный момент дарую Бурхарду. Возможно, со временем мое отношение к данной проблеме изменится, но пока идея свободы мне нравится.
Когда Чезаре заговорил о втором подозреваемом, Папа встревожился, потому что сразу понял, что дело касается его дочери.
— Несколько человек говорили мне о том, что в нашей семье предатель, который сошелся с нашими врагами, чтобы уничтожить нас.
Выражение лица Александра не изменилось.
— Ты не собираешься сказать мне, что это твой бедный брат Хофре?
— Нет, отец. Разумеется, нет. Я говорю о муже Лукреции, принце Альфонсо.
Папа вдруг хищно подобрался, но мгновение спустя вновь расслабился.
— Гнусная сплетня, Чезаре. Я в этом уверен. И мы не должны спешить с выводами, потому что Креция очень его любит. Однако я разберусь.
В этот момент с улицы донеслась громкая, развеселая музыка. Александр подошел к окну, чуть отодвинул портьеру, рассмеялся.
— Подойди сюда, Чезаре. Посмотри.
Чезаре посмотрел. По мостовой шагали более пятидесяти мужчин, в масках, одетые в черное. Каждой маске нос заменял огромных размеров стоящий пенис.
— Что это? — в недоумении спросил Чезаре.
Александр хохотнул.
— Думаю, парад устроен в твою честь, сын мой. Надеюсь, ты не служил моделью для этих масок?
* * *В последующие месяцы, готовясь к очередному этапу военной кампании, Чезаре писал письма жене, Лотти, в которых клялся в любви и обещал, что скоро они будут вместе. Но пока считал небезопасным ее приезд в Рим.
Им двигало неестественное честолюбие, его мучили страхи. Обладая невероятной силой, он постоянно стремился доказать всем и себе, что достойного соперника ему нет.
Переодевшись, он разъезжал по окрестным городкам и вызывал на поединок местных силачей. И побеждал всегда, как в кулачном бою, так и в борьбе.
Чезаре, как и многие особы королевской крови, верил в астрологию и однажды посетил самого знаменитого придворного астролога, который, изучив звезды и планеты, сделал вывод, что в скором будущем над ним сгустятся тучи. Однако Чезаре этот прогноз нисколько не опечалил.
Он знал, что ему хватит ума обмануть даже звезды.
После встречи с астрологом, за обедом у сестры, он наклонился через стол, накрыл ее руку своей и рассказал о том, что услышал от астролога.
— Теперь я знаю, что в возрасте двадцати шести лет мне будет грозить смерть от оружия. Поэтому ты должна воспользоваться возможностью любить меня, пока я жив.
Лукреция одернула его.
— Не говори так, Чезаре. С этим не шутят. Без тебя я останусь совершенно беспомощной. Как и дети. Будь осторожнее, ибо Папа рассчитывает на тебя, как и мы.
Но не прошло и недели, как Чезаре, решив испытать судьбу, устроил бой быков на специально выгороженной арене, которую построили на площади Сан-Петро.
Один за другим Чезаре противостояли шесть быков.
Он выехал на арену на своем любимом белом жеребце, вооруженный лишь легким копьем. Им он и сразил пятерых быков. Оставшийся, размерами больше остальных, черный, как ночь, превосходил их и силой, и скоростью. Чезаре сменил копье на двуручный меч и вернулся на арену.
А потом одним ударом отсек голову быка от туловища.
Каждый день он устраивал все новые проверки свой силе, ловкости, смелости, совершая невероятные подвиги.
Его лицо в маске, полное отсутствие страха, зачастую необъяснимое поведение наводили ужас на Рим.
Когда Дуарте Брандао пришел к Папе, встревоженный тем, что происходило с Чезаре, Александр ему ответил:
«Действительно, в мести он ужасен и не терпит оскорблений.
А в остальном мой сын Чезаре — добродушный, добропорядочный молодой человек».
Глава 22
Принц Альфонсо Арагонский, гордый сын королей, держался величественно, даже когда выпивал слишком много вина, как в тот лунный вечер. Отобедав в Ватикане с Папой, Лукрецией и ее братьями, он ушел домой, сославшись на неотложные дела. Поцеловав на прощание Лукрецию, сказал, что с нетерпением будет дожидаться ее возвращения.
По правде говоря, он чувствовал себя неловко, сидя за одним столом с Папой и его сыновьями, потому что тайком встречался с кардиналом делла Ровере. В двух случаях делла Ровере, понукаемый вновь проснувшимся честолюбием, просил Альфонсо о поддержке и предупреждал об опасности, которой чревата для него сложившаяся ситуация. Делла Ровере убеждал молодого принца ориентироваться на будущее, когда Борджа лишатся власти, а он, кардинал, станет следующим Папой. Неаполю, говорил делла Ровере, опасаться в этом случае будет нечего, потому что он отберет корону у французского короля и вернет законным владельцам. И со временем ее наденут на его, Альфонсо, голову.
Но теперь Альфонсо смертельно боялся, что Александр прознает об этих тайных встречах. Вернувшись в Рим из замка Колонны, он частенько ловил на себе настороженные взгляды братьев и знал, что они подозревают его в предательстве.
Когда Альфонсо пересекал площадь перед собором святого Петра, его шаги гулко отдавались от каменных плит. В какой-то момент луна спряталась за облаком и площадь внезапно погрузилась в чернильную тьму. Альфонсо услышал за спиной какие-то непонятные звуки, оглянулся, чтобы посмотреть, не преследует ли кто его, но ничего не увидел. Глубоко вдохнул, пытаясь успокоить гулко забившееся сердце. Но чувствовал: что-то сейчас должно произойти.
И действительно, как только луна выглянула из облаков, он увидел нескольких мужчин в масках, которые бросились к нему, вооруженные примитивным оружием улиц: скроти, кожаными мешками, набитыми кусками железа, с кожаной же рукояткой. Он бросился бежать, но трое преследователей схватили его и повалили на землю. А потом принялись избивать его. Он пытался прикрыть голову руками, увернуться от ударов в живот, но один из мужчин обрушил скроти на его нос, и от боли Альфонсо потерял сознание.
Другой нападавший достал кинжал и полоснул Альфонсо от шеи до пупка, когда раздался крик папского гвардейца. Бандиты, испугавшись, метнулись в одну из улиц, выходящих на площадь.
Гвардеец, склонившись над лежащим на каменных плитах молодым человеком и оценив тяжесть ран, понял, что должен делать выбор: или тащить бедолагу к врачу, или преследовать бандитов. И тут узнал в избитом Альфонсо, зятя Папы.
Конечно же, позвал на помощь. Скинул плащ, попытался остановить кровь, хлещущую из раны на груди.
Продолжая звать на помощь, гвардеец поволок Альфонсо в ближайшее караульное помещение, где его осторожно уложили на койку.
Ватиканский врач прибыл незамедлительно. К счастью, нож не задел жизненно важных органов, а благодаря расторопности гвардейца молодой принц не истек кровью.
Врач, которому приходилось иметь дело и с куда более тяжелыми ранениями, оглядевшись, попросил одного из гвардейцев передать ему фляжку с коньяком. Вылил алкоголь на открытую рану и начал ее зашивать. А вот лицу молодого человека, когда-то очень красивому, он мало чем мог помочь. Разве что приложить компресс к сломанному носу да помолиться Богу о том, чтобы косточки срослись, особо принца не изуродовав.
Дуарте вызвал Александра из-за стола и сообщил о случившемся.
Папа приказал, чтобы Альфонсо отнесли в его покои, положили в кровать в одной из спален и охраняли круглые сутки. Затем дал указание Дуарте послать срочное письмо королю Неаполя, объяснить, что произошло с его племянником, и попросить прислать врача, а также Санчию, чтобы та ухаживала за Альфонсо и утешала Лукрецию.
Александру очень уж не хотелось говорить дочери о том, что случилось в этот злосчастный вечер, но ничего другого не оставалось. Вернувшись к столу, он встал рядом с ней.
— На площади произошел несчастный случай. На твоего любимого мужа Альфонсо напали какие-то негодяи.
На лице Лукреции отразился ужас, она вскочила.
— Где он? Его сильно поранили?
— Раны серьезные, — не стал скрывать Александр. — Но мы надеемся, что не смертельные.
Лукреция повернулась к братьям.
— Чез, Хофре, сделайте хоть что-нибудь! Найдите злодеев, бросьте их в темницу, пусть собаки разорвут их на куски, — она разрыдалась. — Папа, отведи меня к нему.
Александр повел Лукрецию в свои покои, Чезаре и Хофре последовали на ними.
Альфонсо лежал без сознания, прикрытый простыней, раны на лице сочились кровью.
Только увидев его, Лукреция горестно вскрикнула и лишилась чувств. Хофре успел подхватить ее, отнес к креслу, осторожно усадил в него. Лицо Чезаре прикрывала карнавальная маска, но у Хофре тем не менее сложилось впечатление, что его старший брат не особо удивлен.
— Брат, — спросил он, — кто мог на него напасть?
Глаза Чезаре сверкнули в прорезях маски.
— Малыш, у каждого из нас больше врагов, чем мы можем себе представить, — потом с неохотой добавил:
— Пойду посмотрю, вдруг удастся найти этих негодяев, — и покинул комнату.
Как только Лукреция пришла в себя, она приказала слугам принести бинты и теплую воду. Осторожно приподняла простыню, чтобы посмотреть, что сделали с ее любимым, увидела рану на груди, ей стало нехорошо, и она вернулась в кресло.
Хофре оставался с ней, и вместе они провели ночь, ожидая, когда же Альфонсо откроет глаза. Но произошло это лишь через два дня, когда уже прибыли и врач из Неаполя, и Санчия. Последняя, вне себя от горя, наклонилась, чтобы поцеловать брата в лоб, но не нашла места, свободного от ссадин или синяков, поэтому взяла его руку и поцеловала синюшные пальцы.
Потом поцеловала Лукрецию и мужа, который, несмотря на трагизм ситуации, не скрывал, что безумно рад ее видеть. Хофре показалось, что Санчия стала еще прекраснее. Густые черные волосы, обрамлявшие раскрасневшееся от тревоги за брата лицо, глаза, блестящие от слез… он любил ее даже сильнее, чем прежде.
Санчия села рядом с Лукрецией, взяла ее за руку.
— Как ужасно, что какие-то бандиты могут напасть на принца. Я здесь, ты можешь отдохнуть, я позабочусь о брате.
Лукреция так обрадовалась приезду Санчии, что снова заплакала. Санчия гладила ее по голове, плечам.
— Где Чезаре? Он узнал что-нибудь важное? Поймал бандитов?
Лукреция от слабости смогла только покачать головой.
— Мне надо поспать, хоть чуть-чуть. Потом я вернусь, чтобы ждать, когда Альфонсо откроет глаза. Я хочу, чтобы первым делом он увидел меня.
Ее брат Чезаре. Выражение его лица, когда он услышал дурную весть. Вернее, отсутствие всякого выражения. Что же скрывалось под маской?
* * *Несколькими днями позже Хофре и Санчия наконец-то остались одни в своей спальне. Ему не терпелось побыть с ней наедине, но он понимал ее тревогу за судьбу брата и стремление облегчить его страдания.
Теперь же, когда Санчия разделась, чтобы лечь в постель, Хофре подошел к ней, обнял.
— Мне очень тебя недоставало. И я так огорчен случившимся с твоим братом.
Обнаженная Санчия обвила руками шею Хофре, в редком приливе нежности положила головку ему на плечо.
— Мы должны поговорить о твоем брате.
Хофре отступил на шаг, чтобы видеть ее лицо. Ослепительно красивое, смягчившееся под влиянием трагедии.
— Чезаре чем-то тебя тревожит? — спросил он.
Санчия скользнула в постель, знаком предложила Хофре присоединиться к ней.
— Чезаре многим меня тревожит. А от этих идиотских масок, которые он не снимает, просто мурашки бегут по коже.
— Маски скрывают отметины от оспы, Санчия. Чезаре они действуют на нервы.
— Хофре, дело не только в масках. После возвращения из Франции он стал совсем другим. То ли его пьянит собственная власть, то ли оспа повредила ему не только лицо, но и мозг, но я боюсь за нас всех.
— Он более всего хочет защитить нашу семью, сделать Рим сильным, объединить маленькие города-государства, чтобы они получили достойного правителя в лице Святейшего Папы.
— Это не секрет, что нет у меня любви к твоему отцу.
После того, как он отослал меня. И если бы не забота о брате, ноги моей в Риме бы больше не было. Если ты хочешь жить со мной, тебе придется поехать в Неаполь, ибо твоему отцу я не доверяю.
— Ты все еще злишься на него, и не без причины. Но вполне возможно, что со временем злость твоя пройдет.
Санчия знала, что такому не бывать, но прекрасно понимала, что и ей, и Альфонсо грозит опасность, а потому на этот раз прикусила язычок. Однако ей хотелось знать, что думает Хофре о своем отце… какие чувства испытывает по отношению к нему.
Он уже улегся рядом, оперся на локоть, чтобы смотреть на нее. И вновь она остро почувствовала его наивность.
— Хофре, — Санчия коснулась его щеки. — Я всегда признавала, что, выходя замуж, считала тебя слишком молодым и тугодумом. Но с тех пор узнала тебя ближе, начала понимать, увидела доброту твоей души. Я знаю, что ты способен на любовь, которая недоступна другим членам твоей семьи.
— Креция умеет любить, — возразил Хофре. Вспомнил, как Чезаре не выдал его тайну, и уже хотел добавить:
«Чезаре тоже», — но передумал.
— Да, Креция умеет любить, и это для нее беда, потому что безграничное честолюбие отца и брата разорвет ей сердце. Неужели ты не видишь, какие они?
— Отец верит, что его миссия — укрепить церковь, — объяснил Хофре. — А Чезаре хочет, чтобы Рим стал таким же могучим, как и во времена Юлия Цезаря, в честь которого его и назвали. Он считает, что его призвание — сражаться на священной войне.
Санчия улыбнулась.
— А ты никогда не думал, каково твое призвание? Кто-нибудь тебя об этом спрашивал? Как ты можешь не испытывать ненависти к брату, который перетянул на себя все внимание отца, или к отцу, который так редко вспоминает о твоем существовании?
Хофре провел рукой по ее смуглому плечу. Прикосновение к бархатистой коже доставило ему огромное удовольствие.
— В детстве я мечтал о том, чтобы стать кардиналом.
Запах одежд отца, когда совсем маленьким он брал меня на руки и сажал на шею, наполнял меня любовью к Господу и желанием служить ему. Но прежде чем я мог выбирать, отец отправил меня в Неаполь. Чтобы женить на тебе. Поэтому тебе досталась вся та любовь, которую я берег для Бога.
Влюбленность Хофре только прибавила Санчии желания раскрыть глаза мужу, показать, сколь многого его лишили.