А потому что не хухры-мухры, а чтобы иметь право, например, переводить техническую документацию или юридическую, или дипломатическую тем паче, надо сдать специальные экзамены, получить допуск, разрешение и лицензию с множеством печатей голографического свойства. А в некоторых случаях и специальный диплом, при не менее красивых печатях.
Стаська постоянно где-то училась, сдавала экзамены, получала государственные бумажки.
Мест работы, освоенных ею, тоже имелось немало. Она проработала переводчиком не где-то, а в МИДе, ушла – слишком ответственно, секретно и невероятно много работы. Устроилась в крупную российскую нефтяную компанию – не понравилось – сплошная нефть и промышленная документация. В представительстве известной американской фирмы Стаська продержалась дольше всего, но для нее и это не стало интересной работой – в основном один язык, английский, а остальные куда девать? Забыть? И Стаська устроилась на другую работу – княгинюшка подогнала. Серафима оформляла документы в австрийском посольстве для выезда в Вену и познакомилась с тамошним работником, который принялся за Симой ухаживать. Тетушка, как-то в разговоре упомянула Стаську и ее знание языков, поклонник предложил прийти к ним на собеседование.
И Стаська начала работать в австрийском посольстве – ну хоть здесь стало повеселее и требовались знания трех языков. К тому времени Стаська овладела и испанским. А что? Почему нет?
И наступил неизбежный момент, когда все это ей осточертело – бе-бе-бе да бла-бла-бла, с одного языка на другой и обратно, с девяти утра до шести вечера! Свободолюбивая Стаськина натура взбунтовалась!
А тут как раз подвернулось знакомство с главным редактором издательства, как обычные граждане, оформлявшего документы на поездку в Австрию. Произошли какие-то накладки с его документами, и Стаську попросили переводить, вот волею случая и познакомилась. В благодарность за оперативную помощь он пригласил ее в кафе, где Станислава без зазрения совести пожаловалась на рабочую рутину. Мужик мимоходом предложил попробовать перевести некий текст с французского и переслать ему электронной почтой.
Самой большой заманухой проходило то, что можно переводить дома, без непосредственного посещения места работы.
Стаська перевела, отправила, и всем все понравились – ей сама работа, работодателям – художественный перевод.
Обнаружив, что у нее образовалось достаточно свободного времени, Станислава предложила свои услуги переводчика документации двум фирмам – одной французской, второй – русской, но работающей с немцами. Сотрудничать с ней пожелали обе.
Ей присылали на домашний компьютер тексты, она переводила и отсылала – быстро и весело! В особых случаях распечатывала сама, ставила подпись и личную печать переводчика с номером лицензии и своей фамилией – имелись у нее и такие – и собственноручно отвозила в офис.
Не самая пыльная работа, но вот теперь ее оказалось много.
Княгинюшка ворчала, что, во-первых: Стаська перетруждается, во-вторых: что это она выдумала – домашняя работа! Молодой женщине надо находиться среди людей, в коллективе, знакомиться, дружить, общаться, а она, как бабка старая, в четырех стенах отсиживается! И, в-третьих: зачем ей это надо?
– Чтобы языки не забывать! – приводила единственный аргумент, который могла придумать, Стаська.
Ну не объяснять же княгинюшке, что ей до смерти надоели все эти коллективы с их интригами, флиртами, подковерными карьерными играми, новой модой на обязательное участие в корпоративных развлекухах.
– Ты захочешь не забудешь! – не сдавалась тетка, чувствуя, что не все так просто, как Стаська преподносит. – Твои родители были правы, когда заподозрили у тебя абсолютный слух. Ошиблись в одном – в направлении. Он не столько музыкальный, сколько языковой. У тебя исключительное слышание языков, ты их внутренне чувствуешь – ритмику, музыку, звучание. Если бы мне так легко давались языки, как тебе, я их десяток выучила бы! А сидеть, зубрить слова – возраст не тот и желания нет.
– Спасибо за лестную оценку моих способностей! – смеялась Стаська.
– Не лестную, а правдивую! – строго поправляла тетка.
На этот раз Стаську не увлекло участие в любимом «виде спорта», ничего ее не увлекало!
Все было неинтересно, ничего не хотелось, кроме одного…
Само собой, недоступного. Вне зоны ее доступа!
Княгинюшка старалась чаще встречаться с племянницей, вытаскивала ее на прогулки по паркам Москвы, в новые открывшиеся ресторанчики, в театры, на концерты – за этот месяц Стаська под теткиным руководством осуществила такую обширную культурную программу, какой не бывало раньше за целый год.
Она покорно шла, куда бы тетка ее ни вытаскивала – а попробуй не пойди!
Это с Симой-то!
Но ныла, капризничала, пребывала в постоянной меланхолии, о которой так любят упоминать переводимые ею французские писательницы. Княгинюшка племяннице сочувствовала, понимала, старалась утешить, подбодрить, но чаще принималась ругаться:
– Слава, так нельзя, ей-богу! Что ты нюни распустила! Как ни странно, но жизнь продолжается! Соберись наконец, встряхнись! Сходи на свидание, что ли!
– Куда, куда? – ехидно спросила Стаська.
– Да уж, – посмотрев на нее, отменила последнее распоряжение княгинюшка, – на свидание, пожалуй, не надо! Это я погорячилась! Ну, с подругами в кино, в театр!
Стаськины свидания – тема особая.
У нее образовался ухажер-поклонник, учившийся вместе с ней на языковых курсах, и пригласил на первое в ее жизни свидание, Стаська, сообщив Симе о грядущем масштабном событии, напричипурилась под руководством княгинюшки и в полной боевой готовности прибыла на место встречи – в кафе.
И так все замечательно начиналось согласно традициям – он преподнес цветочки, отодвинул стул, когда она усаживалась, живенько обсудил заказ, они обменялись незначащими фразами, но когда молодой человек несколько раз спросил ее о чем-то и, не выслушав ответа, принимался с упоением рассказывать о себе, Стаська напряглась:
– …сейчас вот курсы прохожу, мне для бизнеса надо, я, знаешь, сам его строю, без чьей-то помощи…
«Читай – молодец!» – подумалось Стаське.
– …кредит так не просто взять! Но у меня знакомые, друзья помогли. А риск какой! Каждый день как на войне…
«Да к тому же герой невидимого фронта», – продолжила Стаська про себя.
И попыталась вставить слово:
– А чем конкретно, каким бизнесом ты занимаешься?
Он сбился, замялся, похлопал ресницами, но быстро справился с неловкостью прямолинейного вопроса.
– Да так, коммерция, всего понемногу. Но сейчас трудно в любой области. Вот я, например…
«Боже мой. Ну не семейными же трусами ты торгуешь! Что ж ты так переполошился-то?» – вела свои изыскания человеческих характеров Стаська.
Она отвлеклась, потеряв нить его повествования, что, впрочем, и не важно, можно включаться с любого момента – мы все об одном:
– …а я не разрешил! Позвонил знакомым, договорился, сам ночь в магазине дежурил! Риск, конечно…
На этом моменте Стаське стало непереносимо скучно, и уж совсем непонятно, что она здесь делает – лучшим собеседником молодому человеку, определенно, было зеркало.
А она тут при чем?
Посмотрев на увлеченного изложением «героической» автобиографии и возведением памятника самому себе, пардон, «коммерсанта», Стаська подумала, как бы потактичнее попрощаться. Тактичнее не получалось никак – мысль прервать столь вдохновенную оду самому себе попахивала кощунством… Поэтому она взяла свою сумочку, висевшую на спинке стула, молча встала и ушла.
– Станислава, ты куда? – ошарашенно поинтересовался мужчина, прервав повесть про себя, любимого.
Вопрос остался безответным.
Открывшая дверь княгинюшка более спокойно, чем юноша в кафе, поинтересовалась:
– Что так быстро?
– Насвиданилась, хватит! – недовольно ответила Стаська, входя в квартиру.
Они потом с теткой и Зоей Михайловной, сидя за столом и гоняя чаи, покатывались со смеху, когда Стаська подробно, в лицах рассказывала и показывала ухажера.
Со вторым свиданием история повторилась, и с третьим, а потом Стаська перестала на них ходить.
А вскорости у нее случился роман.
Поэтому Сима скоропалительно отменила указание о свидании.
– Съезди к родителям, – предложила тетушка, – давно ведь не виделись. Погуляешь по Вене, развеешься, отвлечешься. Захочешь – из Вены в Германию съездишь или еще куда. А то смотреть на тебя без слез трудно! Вон и конфликт тела с одеждой – все висит, как из больницы сбежала!
«К родителям, – подумала Стаська, – а что?»
И стала собираться. Поговорила с мамой и папой, ничего конкретного не обещая, сходила по магазинам, прикупив обновок, а то и вправду – висит все! Заказала визу, билет…
И не поехала, отменив все заказы.
– Почему?! – гремела тетка по телефону.
И не поехала, отменив все заказы.
– Почему?! – гремела тетка по телефону.
– А вдруг он позвонит или приедет? – пролепетала Стаська.
– Или «подошлет своих наймитов»! – рявкнула Сима.
– Что, что?
– Ничего! У меня серьезные подозрения, что я переоценивала твои умственные способности! Если твой Больших соберется звонить или заезжать, то он дозвонится и дождется, не сомневайся! Но изображать из себя иллюстрацию к «плачу Ярославны» и дежурить у телефона – это для других барышень, с гораздо меньшими умственными способностями! Езжай в Вену и не доводи меня до инфаркта! Ты же знаешь, что мне врачи запрещают!
– Да ничего они тебе не запрещают! – оживилась Стаська.
– Так запретят после твоих выкрутасов! Все, Слава, хватит! Поплакала, пожалела себя, и будет! В Вену, я сказала!
Стаська пообещала подумать.
Но, странное дело, после грозной теткиной отповеди девушке полегчало. Может, и права княгинюшка – хватит? Пора привыкнуть к этой боли как к постоянной, хронической и научиться жить с ней дальше?
А ночью зазвонил телефон.
Она проснулась, ничего не соображая – где, что, куда – ах, телефон, чтоб ему! Стала шарить вокруг руками, смахнула в темноте что-то с тумбочки, звонко покатившееся по полу, ругнулась, включила ночник, разлепила наконец глаза, обнаружила источник раздражающих звуков, нажала кнопку и рявкнула:
– Да!!!
Услышала тишину в ответ… и безумное сердце окончательно сошло с ума, заспешило, забилось быстро-быстро-быстро!
Степан вымотался совсем уж отупляюще-осатанело.
Он крутился, ворочался на своей походной койке в палатке, впустую растрачивая драгоценное время для сна, злился, прикрикивал на себя мысленно. Но сон – такой долгожданный и исцеляющий для ноющего тела, не шел, хоть ты тресни! Такие мелочи, как неудобство походной кровати, да хоть спальника старого, обычно Степана не волновали в принципе – была бы возможность лечь! И всегда, стоило коснуться подушки, Больших классически отрубался.
Всегда, но почему-то не сегодня!
Все проходило в этой экспедиции очень трудно и как-то тягомотно. Высокогорье, крайний дефицит воды, разреженный воздух, ночные морозы, местный диалект, который и коренные-то жители с трудом понимали, размочаленные в мелкое пыльное крошево дома и глинобитные строения, непроходимые для тяжелой техники горные тропы…
И ветер!
Непрекращающийся, завывающий на разные лады на высоких нотах, сводящий с ума монотонным своим завыванием и забивающий мелкой пылью, сдуваемой им с развалин, абсолютно все! Команда держалась, на силе воли и вариациях мата – а куда деваться, работа такая! Но ребятам было трудно, все устали до предела, перекроили график на ходу, на более частые смены отдыха и работы – вон его смена спит вся как убитая!
Один Степан мучился, крутился-вертелся, не мог остановить мысли, мешающие – обдумывание, как и что сделали сегодня, все ли правильно, не ошибся ли он где, как лучше, эффективнее дальше работать, может… и по-новому кругу! А еще…
Первый раз за время работы спасателем он почувствовал потребность поговорить с кем-то, признаться, что тяжело и трудно, поделиться переживаниями и сомнениями.
Поговорить с человеком не из команды, умученной так же, как он, и проходящей те же трудности – с кем-то вне их работы, из другого, мирного пространства. В котором нет холода и ветра, и стонов пострадавших, и трупов, запеленутых в полиэтиленовые мешки, сложенных под горой, потому что их не могут вывезти – в первую очередь раненые и потерпевшие, а вертолетов и для их эвакуации не хватает. Где нет гортанных криков муэдзина и чужих гор, чужих огромных низких звезд, чужого сухого кусающего мороза, чужой, непонятной жизни.
Он не стал врать себе – ему до одури хотелось поговорить, услышать Стаську!
Именно ее!
Ну не звонить же родителям, в самом деле, – еще чего! Ни сестре с мужем – уж тем более! Анька недавно родила, ей покой нужен, да и не в этом дело! Она постарается понять, его родная сестричка, но не сможет почувствовать.
И, охо-хо-шеньки, разумеется, не Вере!
Степан мог до запятой угадать, что она скажет, соберись он ей позвонить:
– Бедный, совсем ты там замучился, устал! Ты приезжай сразу к нам, я твой пирог любимый испеку, отдохнешь, выспишься. Ёжик тебе привет передает, у него сегодня в школе…
И подробно расскажет про школьную жизнь сына, а Степан будет думать, как бы скорее закончить разговор, не слушая и маясь несовпадением и полным равнодушием к ее словам.
Анька права – сразу чувствуешь себя грешным и виноватым во всем!
Ему не нужна сейчас никакая бабская жалостливость и обещание пригреть, накормить, и про Ваньку сейчас ему не нужно, и про Верину готовность обиходить мужика после трудов нелегких тихо и по-семейному!
«А что тебе нужно?!» – прикрикнул на себя мысленно Степан.
Понимание.
Не жалость слезливая, не раскудахтывание над его трудностями и тягостями, над чужим горем, от которого кудахчущий, слава богу, далеко и его это не касается, что ж не попереживать отстраненно!
Ему, доктору Больших, очень надо, чтобы кто-то побыл с ним душой рядом! Пусть ненадолго, пусть через тысячи километров, но прикоснулся душой!
И он знал только одного человека, способного на это…
Очень непорядочно, по-свински, эгоистично и по-мужски потребительски!
Да!
Уйти от нее так однозначно, так бесповоротно отринуть все, что она предложила, и… позвонить, когда ему не в меру хреново?
Да!
Потому что здесь, в этом странном и дико-прекрасном месте, отстоящем в необозримой дали от цивилизации с ее условностями, глупыми страхами, комплексами и мелочными обидами, с правилами межличностных игр, в чистом, незамутненном состоянии прояснившегося ума и души, Степан Сергеевич Больших честно признался себе:
«Мне нужна Стаська! Вся! И лучше навсегда!»
А еще у него были номера всех ее телефонов, добытые путем простых логических размышлений и одного действия. А именно: он позвонил в тот же вечер, когда ушел от нее, Лешке Хромову и поинтересовался, не оставила ли девушка, что привезла вместе с ним Василия Федоровича в больницу, свои телефоны?
Оставила. И Лешка продиктовал номера сотового и домашнего.
Степан занес их в память своего мобильного, но ночью решил удалить. Зачем? Он принял решение, расставил все точки на нужные места!
Что еще?
Дружеское перезванивание? Не тот у них вариант! И дружба не та!
Посмотрел на светящийся экран мобильника, где призывно чернела запись «Стася» и ее номера – и не удалил.
Вообще связи здесь тоже не было – высокогорное средневековье, что удивляться! Но у него имелся полевой спутниковый телефон.
Степан сел на заскрипевшей от движения кровати и быстро посмотрел на ребят. Они спали, как упали, так и не двинулись, – какой там скрип! Артналет их не разбудит!
И быстро, не давая себе возможности передумать, он набрал Стаськин домашний номер. Долго не отвечали, Степан собрался сбросить набор… и услышал ее недовольный, громкий голос:
– Да!!!
Сердце икнуло, вздохнуло и глухо заколотилось в грудную клетку.
Самое странное, что за всеми мучительными размышлениями, выводами, подтолкнувшими к действиям, он не ожидал, что действительно ее услышит, и так четко, словно она рядом.
Здесь. С ним.
– Привет, – сказал он хрипло.
Услышал тишину и подумал, что сейчас она бросит трубку.
Она не бросила, а требовательным тоном, громко и недовольно спросила:
– Больших, ты в курсе, сколько сейчас времени?!
– Где? – улыбнулся он.
Он представил, как она может сейчас выглядеть, и тихонько выдохнул, расслабляясь – оказывается, он жутко напрягся!
– Что, где?
– Где «сколько времени»? – улыбался он уже вовсю.
– В Москве! – отчетливо и так же недовольно произнесла Стаська. – Ты знаешь, сколько времени в городе Москве?
– Не знаю, – радовался он. – Я не знаю, сколько времени здесь, а в городе Москве и подавно!
– Где «здесь»? – сбавила недовольство Стаська.
– В Пакистане. Ты новости смотришь?
– Не смотрю, – пробурчала она.
Месяц назад Станислава Игнатова перестала смотреть новости по телевидению и слушать по радио в машине! А чтобы не думать, где может находиться Степан Больших, не высматривать катастрофы и чрезвычайные происшествия, с упоминанием высланной на помощь группы спасателей. Не всматриваться пристально в случайно попавшие в кадр лица, с замиранием сердца ожидая – а вдруг это он!
Нет! Никаких новостей! Никаких спасателей!
– Правильно! – похвалил он.
Стаська не поняла, что похвалил – ее мысли или признание в игнорировании новостных передач?
– И что там у вас?
– Холодно. Мороз. Ветер. Пыли много. Горы. Нормально.
Он замолчал.
«Зачем я ей позвонил?! Сказать про горы, пыль и холод?! Не надо было звонить! Что-то я насочинял себе про понимание, про нее, про нас, с усталости, что ли? Не надо было звонить! И что дальше? Скажи: «пока, извини, что разбудил». Давай!»