– Ну, разумеется, – сдержанно ответила она. – Что за одолжение?
– Съездите сегодня к Дроздовым и попытайтесь вызвать Ольгу Степановну на откровенный разговор.
– Ольга Степановна нездорова, – напомнила Ульяна Дмитриевна. – Я ведь давеча тебе говорила, Матвей.
– Все равно. – Головацкий наконец оставил чашку в покое. Стул жалостливо скрипнул под его грузной фигурой, когда профессор тяжело откинулся на высокую резную спинку. – Я не могу ждать, Ульяна Дмитриевна. Мне нужна определенная информация. И чем скорее, тем лучше. Вы меня понимаете?
– Какая информация?
– Меня интересует политический настрой Петербурга. Что представляют сейчас из себя антиправительственные кружки? Какой из них является наиболее опасным для царской охранки?
Ульяна Дмитриевна сделалась еще бледнее прежнего.
– Ты расследуешь дело, связанное с политикой, Матвей?
– В некотором роде да. Так ты сможешь сделать для меня то, о чем я тебя прошу?
– Я попытаюсь, Матвей. Но мне не совсем нравится…
Что именно не совсем нравилось Ульяне Дмитриевне, осталось для Головацкого неизвестным. Появившаяся в гостиной Глафира Карловна доложила профессору о приходе посетителя. Матвей Евграфович встрепенулся.
– Тот самый человек? – он быстро поднялся из-за стола.
– Нет, Матвей Евграфович, это господин Буйчилов.
– А-а! – по лицу Головацкого скользнуло разочарование. – Просите его подняться ко мне в кабинет, Глафира Карловна. Я сейчас там буду…
Когда Матвей Евграфович вошел в свои личные апартаменты на втором этаже, Буйчилов уже сидел на диване слева от профессорского стола. По выражению лица визитера Головацкий сразу понял, что и на этот раз начальник Третьего отделения пожаловал не с утешительными новостями. Матвей Евграфович даже осмелился сам предположить, что привело к нему Буйчилова.
– Очередной несчастный случай, Кондратий Ксенофонтович?
Буйчилов поднял на него глаза и горько усмехнулся. На лбу начальника Третьего отделения появились две морщинки, которых не было прежде. Да и сам Буйчилов как-то весь осунулся, сдал…
– Не совсем так, Матвей Евграфович, – уныло бросил он, встал и пошел навстречу Головацкому, протягивая руку в знак приветствия. Профессор вынужден был ответить на предложенное рукопожатие. – На этот раз все гораздо серьезнее. Убийство, Матвей Евграфович, убийство!
– И кто убит?
Головацкий опустился в кресло.
– Профессор Шевельков. Назар Илларионович.
– Вот как! – невольно вырвалось у Матвея Евграфовича.
Нельзя сказать, что он не ожидал подобного поворота событий. Скорее наоборот. Но то, что убийство Шевелькова произошло так скоро, в некоторой степени стало для Головацкого сюрпризом. К тому же с первых слов Буйчилова выходило, что в данном случае речь идет именно об убийстве. Преступник не стал маскировать свои действия. Он уже действовал открыто и не таясь.
– Да, – начальник Третьего отделения нервно потеребил ус. – Профессора нашли на его же собственной квартире. Два часа назад. Я собирался информировать вас раньше, Матвей Евграфович, но меня задержали некоторые неотложные дела…
– Как был убит профессор Шевельков? – перебил собеседника Головацкий.
– Он был задушен. Однако прислуга в доме профессора, равно как и его жена, показали, что в дом никто не входил и никто не выходил из него. Профессор отправился в спальню, почувствовав себя усталым, а когда жена решилась проверить, как его здоровье, несколькими часами позже, то нашла Назара Илларионовича на полу. Рядом с кроватью. Приехавший по просьбе все той же супруги покойного профессора доктор совершенно определенно констатировал смерть от удушья. Насильственную смерть…
Плечи Буйчилова опали. Словно последний монолог лишил его остатка сил. Некоторое время в кабинете Головацкого сохранялась абсолютная тишина. Или так показалось самому Матвею Евграфовичу? Он был настолько погружен в себя, что не мог даже слышать равномерного хода старых напольных часов. Затем Головацкий в волнении поднялся с кресла.
– Убийца перестал таиться, – вполголоса, но достаточно твердо изрек он. Собеседника для Матвея Евграфовича в этот момент не существовало. Он обращался к самому себе. – И это может означать только одно. Он торопится.
– Торопится? – вклинился начальник Третьего отделения, и его блестящие сапоги предательски скрипнули при перемене позы. – Позвольте узнать, с чего бы это, Матвей Евграфович? Почему он торопится? Что заставляет его поступать таким образом.
Головацкий рассеянно посмотрел на визитера единственным зрячим глазом. Садиться обратно в кресло профессор не стал, но во рту его словно сама по себе появилась нераскуренная сигара. Матвей Евграфович в задумчивости пожевал ее.
– Он знает, что мы подобрались к нему слишком близко. А скорее всего, чувствует это, как я полагаю. Да-с…
Буйчилов нахмурился. Усталость и некоторая нервозность начальника Третьего отделения испарились как по мановению волшебной палочки. Перед Головацким вновь появился опытный сотрудник департамента полиции.
– Я ничего не понимаю, Матвей Евграфович! Извольте объясниться! – приосанился Буйчилов. – Мы подобрались к нему слишком близко? Что это значит? Я думал, что у нас… Вам известно что-то, о чем я и не подозреваю. Говорите, Матвей Евграфович! Немедленно говорите!
Но ни требовательный тон Буйчилова, ни его слова не произвели на Головацкого ровным счетом никакого впечатления. Профессор продолжал хранить сосредоточенно-задумчивое выражение лица. Кондратий Ксенофонтович по примеру хозяина кабинета тоже поднялся на ноги. Головацкий обернулся к нему.
– Вы торопитесь, господин Буйчилов?
Вопрос удивил и несколько озадачил начальника Третьего отделения.
– Прошу прощения…
– Вы сейчас куда-нибудь торопитесь? – в голосе Матвея Евграфовича появились едва заметные нотки раздражения.
– Нет. Я… Я никуда сейчас не тороплюсь. Сейчас мне хотелось бы получить разъяснения…
– Вы их получите, – перебил собеседника Матвей Евграфович. – Но не сейчас. В отличие от вас, я безмерно тороплюсь, Кондратий Ксенофонтович. Нужно ехать. Немедленно. Чтобы, так сказать, еще по горячим следам, и возможно… Дайте мне адрес покойного Шевелькова. Я желаю говорить с его супругой.
– Верхний Конный проезд, 10. Это недалеко…
– Я знаю, где это, – Головацкий уже застегивал сюртук.
– Но…
– Раз уж вы никуда не торопитесь, Кондратий Ксенофонтович, будьте любезны обождать меня здесь. Я распоряжусь, чтобы вам подали чаю. Обождите-обождите. Я скоро вернусь, и тогда, думаю, у меня будет что сказать вам.
С большой долей вероятности Буйчилов имел намерение остановить Головацкого или хотя бы отправиться с ним, но не успел сделать ни того, ни другого. Чересчур стремительно для своей комплекции Матвей Евграфович выбежал из своего кабинета, спустился по лестнице вниз, едва ли не перепрыгивая на ходу через две ступеньки, и, оказавшись на улице, остановил первого попавшегося извозчика. Тяжело дыша, профессор забрался в коляску.
– Верхний Конный, милейший, – распорядился он, не вынимая по-прежнему нераскуренной сигары изо рта. – Да поспешай, поспешай!
Глава 10 Отчаяный шаг Матвея Евграфовича
– Ирина Александровна принять никак не может, – известили Головацкого на пороге дома Шевелькова. – У них траур-с. Господин профессор…
– Я знаю, – резко перебил старого слугу Матвей Евграфович. – По этому самому делу и прибыл к Ирине Александровне. Извольте доложить, мой дорогой. Скажите, что я не займу много времени. Всего пару вопросов, но это крайне необходимо, ежели госпожа Шевелькова желает знать, кем и по какой причине был убит ее супруг.
Слуга поколебался еще некоторое время, но пристальный настойчивый взгляд визитера заставил его отступить. Матвей Евграфович прошел в дом. Слуга проводил его в гостиную и пообещал, что Ирина Александровна спустится через пару минут. Однако Головацкому пришлось ждать не менее четверти часа…
Вдова профессора Шевелькова оказалась маленькой сухонькой женщиной за пятьдесят. На ней было простенькое черное платьице, что, впрочем, ничуть не мешало Ирине Александровне держаться с огромным достоинством.
Головацкий галантно раскланялся, дождался, пока хозяйка займет место на низеньком турецком диванчике с горчичного цвета обивкой, и только после этого сел сам. От намерения закурить сигару пришлось отказаться. По какой-то причине Матвей Евграфович счел неприличным даже испрашивать на этот счет у Ирины Александровны особого разрешения.
– Я занимаюсь расследованием обстоятельств гибели вашего супруга, – осторожно начал Головацкий.
Ирина Александровна восприняла эту фразу на удивление стойко.
– Мне уже доложили, – ответила она, глядя не на гостя, а немного в сторону. – И мне сказали, что мои ответы на те вопросы, которые вы намерены предложить, господин Головацкий, могут пролить свет на…
– Всенепременно. Я в этом уверен.
– Что ж, – Ирина Александровна нервно подернула плечами. – В таком случае спрашивайте.
Головацкий предпочел не ходить вокруг да около, а сразу перейти к главному.
– Вам известно о том, что ваш муж… ваш покойный муж… принадлежал к одному из антиправительственных кружков?
Ирина Александровна ответила не сразу, а через паузу. И при этом впервые посмотрела в лицо визитеру.
– Скажем так, я догадывалась об этом, господин Головацкий. Его постоянные отлучки, подозрительные личности, частенько бывавшие в нашем доме…
– Вот об этих личностях я и желал бы говорить с вами, Ирина Александровна, – невольно выдал свое нетерпение Матвей Евграфович.
Женщина неспешно сложила руки на коленях. По ее сухому востроносому лицу пробежала едва заметная тень, но она тут же вновь мужественно взяла себя в руки.
– Кто вас интересует, господин Головацкий?
– Вам знаком человек по фамилии Звонарев?
– Степан Германович?
Головацкий виновато развел руки в стороны:
– К сожалению, мне неизвестно ни имя, ни отчество этого человека. А разве среди знакомых вашего покойного супруга было много людей по фамилии Звонарев?
– Нет. – Ирина Александровна слегка прикусила нижнюю губу. – Только один. Степан Германович Звонарев.
– Невысокий, упитанный, смуглый? – предпочел уточнить Головацкий. – Прихрамывает на левую ногу?
– Да, это он, – кивнула Шевелькова.
– И часто он бывал в вашем доме?
И вновь ответ на поставленный Матвеем Евграфовичем вопрос последовал не сразу. Ирина Александровна подозрительно прищурилась.
– Так это Звонарев – убийца?
– Я не знаю, – уклонился Головацкий. – Выясняем. Так как часто, Ирина Александровна?
– В последнее время довольно часто. Он бывал практически через день. Обедал, иногда ужинал… Много рассказывал о своих приключениях в Германии…
– Он из Германии?
Ирина Александровна кивнула:
– Эмигрант. Вернулся с год назад.
– А когда Звонарев был у вас последний раз? – Матвей Евграфович, желая скрыть волнение, степенно разгладил усы.
– Вчера, – на этот раз без запинки ответила Ирина Александровна. – Он приехал уже под вечер, ужинать отказался, и они с Назаром уединились в кабинете. Назар был очень взволнован приездом Степана Германовича. Мне показалось, что Степан Германович привез какое-то дурное известие…
– Степан Германович был один?
– Один.
– И во сколько он уехал?
– Я не видела.
Головацкий сверкнул единственным зрячим глазом.
– Вы хотите сказать, что не видели, как Звонарев уезжал вчера от вашего мужа? Я правильно истолковал ваши слова, Ирина Александровна?
– На что вы намекаете? – живо подобралась хозяйка.
– Пока ни на что, – Матвей Евграфович решительно поднялся с кресла. – Я могу осмотреть место гибели вашего мужа?
– Вы хотите подняться в спальню?
– Если вы не против.
Ирина Александровна не выказала протеста, и, покинув гостиную, вместе с гостем поднялась на второй этаж. Маленьким ключиком, спрятанным до этого в рукаве, отперла дверь спальни. Покорно отступила в сторону, пропуская Головацкого вперед.
Матвей Евграфович вошел в помещение. Бегло осмотрелся, едва удостоил взглядом предположительно то место, где был найден убитым хозяин апартаментов, и тут же решительно двинулся по периметру спальни. Наибольший интерес профессора вызвала дверь в смежное помещение.
– Куда ведет эта дверь? – обернулся Головацкий к Ирине Александровне, продолжавшей скромно стоять в метре от порога.
– В кабинет Назара.
– В тот самый кабинет, где он накануне принимал Звонарева?
– Да.
– Можете открыть эту дверь?
Ирина Александровна отрицательно покачала головой.
– Ключ от этой двери был только у мужа. И я, к сожалению, не знаю, где он его держал…
– А есть возможность попасть в кабинет иным путем?
– Да. Из общего коридора.
– У вас есть ключ?
– Есть.
– Идемте.
Матвей Евграфович еще раз окинул взглядом спальню, словно удостоверяясь, что от его цепкого взгляда не ускользнула ни одна деталь, а затем вышел в коридор вслед за хозяйкой. Ирине Александровне потребовалось время для того, чтобы спуститься за ключом вниз, и, лишь вернувшись, по просьбе гостя она отперла нужную дверь. Головацкий вошел и почти сразу же удовлетворенно качнул головой. Розовая ажурная подушечка, прислоненная к изголовью дивана, и характерная ее примятость явственно свидетельствовали о том, что здесь кто-то провел ночь. Подозрения Матвея Евграфовича полностью подтвердились. Убийцу никто не видел входящим в дом профессора Шевелькова сегодня, потому что он никуда и не уходил со вчерашнего вечера. Звонарев провел ночь здесь, в доме. И, надо полагать, с согласия самого Шевелькова. Но почему?.. Головацкий подозревал, что он уже знает ответ и на этот вопрос. В этом запутанном деле для Матвея Евграфовича практически не осталось ни одной неразрешенной загадки. Равно как и то, что профессор с огромной долей вероятности мог предсказать следующий шаг убийцы. Вопрос заключался лишь в том, чтобы опередить палача, как про себя Матвей Евграфович успел окрестить Звонарева. А помочь в этом мог теперь только человек с родимым пятном. Только он – и никто другой…
Головацкий прошел к окну, отдернул штору и выглянул наружу. Вид из окна открывался на небольшой садик с противоположной стороны дома. Убийца, сделав свое дело, ушел этим самым путем. Матвей Евграфович склонился и детальнейшим образом изучил оконный шпингалет. Здесь тоже обошлось без загадок.
– Что-то не так? – раздался за спиной профессора голос Ирины Александровны.
Он обернулся.
– Еще один вопрос. Последний, пожалуй… – Матвей Евграфович достал из нагрудного кармана сигару и вставил ее в рот. Задумчиво и в то же время довольно нервно пожевал ее. Прикуривать не стал. – Я хотел бы поинтересоваться у вас, Ирина Александровна, относительно еще одного человека. Белла Розенталь. Вам это имя знакомо?
– Да, – по лицу Шевельковой, как и прежде, пробежала легкая тень. – Эта женщина также относилась к числу сомнительных знакомых моего мужа. Она бывала у нас. Иногда со Степаном Германовичем.
– А вчера? – нетерпеливо бросил Головацкий. – Вчера ее не было? То есть я слышал о том, что Звонарев явился один, но… Может быть, госпожа Розенталь приходила ранее? Или чуть позже?
– Нет, вчера ее не было, – ответила Ирина Александровна. Она была бледна, и Головацкий понимал, что женщина держится из последних сил. Не стоило злоупотреблять ее вниманием. – Но мне известно, что муж отправил ей записку с каким-то уличным сорванцом.
– Вечером? После прихода Звонарева?
– Именно. Это важно, господин Головацкий?
– Важным может оказаться все, Ирина Александровна, – нераскуренная сигара перекатилась из одного уголка рта в другой. – Огромное вам спасибо за содействие, и извините, что мне пришлось…
– Я все понимаю.
Они спустились вниз, Ирина Александровна попрощалась и, слегка ссутулившись, прошла через гостиную в соседнюю комнату. Головацкий покинул дом профессора. Легкие санки с извозчиком на козлах стояли там же, где Матвей Евграфович и просил его обождать. Он сел и распорядился отвезти его обратно к дому.
Буйчилов встретил Головацкого у дверей.
– Однако же вы долго, Матвей Евграфович, – с укором произнес он, едва профессор шагнул на тротуар.
– Пройдемте в дом? – по-деловому предложил Головацкий.
– Боюсь, уже никак, – начальник Третьего отделения нервно кусал ус. – Я только что получил уведомление. Мне надлежит немедленно вернуться на службу. Но… Мне, знаете ли, все же хотелось бы получить от вас некоторые объяснения, Матвей Евграфович. Были вы у Ирины Александровны?
– Был. И узнал все, что хотел узнать. Я близок к разгадке, как никогда, Кондратий Ксенофонтович, – в голосе Головацкого не было ни радости, ни торжества.
– Извольте объясниться. – Буйчилов бросил короткий взгляд на часы. – Вам известен убийца?
Санки, на которых вернулся Матвей Евграфович, уже уехали прочь. Навстречу пронеслись запряженные парой лошадей низкие сани с двумя барышнями на жестком сиденье. Молодой человек в форменном кителе и фуражке, шествовавший по противоположной стороне улицы, проводил их долгим заинтересованным взглядом. Редкие кружевные снежинки, плавно кружа, оседали на булыжную мостовую у ног Головацкого. Матвей Евграфович неторопливо раскурил сигару.
– Известен, Кондратий Ксенофонтович, известен. Да-с…
– И кто же он?
– Некто Звонарев. Степан Германович. Хотя я подозреваю, любезнейший, что и имя, и фамилия у этого человека вымышленные… Этот человек принадлежит к антиправительственному кружку, организованному генералом Корниевичем и князем Рушанским. Во всяком случае, с недавних пор, я так думаю… – попыхивая сигарой, продолжил Матвей Евграфович, в то время как стоящий напротив Буйчилов, не перебивая, слушал своего собеседника. – И сейчас Звонарев занят планомерным истреблением людей, относящихся непосредственно к верхушке кружка заговорщиков. Могу предположить опять же таки, что изначально работа его должна была ограничиться гибелью генерала, а потом… Потом, видимо, этого оказалось недостаточно. Что-то нарушило планы исполнителя, и в первую очередь заказчиков…