Город для отдыха героев враждующих армий - Андрей Курков 13 стр.

 картонных коробок и, запев что-то небыстрое, стали медленно ходить по

В РєСЂСѓРіСѓ.

 - Очень похоже на русский танец! - сказал Айвен.

 Танцующие остановились и стали двигаться в другую сторону.

 А в это время трое других представителей арабской культуры оказались

 в середине круга и принялись доставать из коробок какие-то толстые книги,

 которые тут же опускали себе под ноги.

 В конце концов на булыжнике площади возвысилась на метра полтора гора

 книжек, обложенная по бокам пустыми картонными коробками. Кто-то из парней

 вылил на книги что-то из канистры и бросил горящую спичку. Тут же в небо

 рванулось пламя, охватившее книги. А мужской хоровод стал двигаться

 быстрее и ритмичнее, и даже послышалось пение.

 Айвен сожалеюще причмокнул языком.

 Я обернулся к нему.

 - У меня на родине за такое количество макулатуры можно получить три

 загранпаспорта! - сказал он, негромко возмущаясь.

 - Три загранпаспорта?! - Я посмотрел на соседа как на немножко

 больного человека.

 - Да, - он пожал плечами, не понимая, что меня собственно удивляет в

 его словах. - У нас не хватает бумаги на паспорта и поэтому, если ты

 хочешь ехать за границу - надо сдать 60 килограммов хорошей бумаги. А

 после этого тебе за день выписывают загранпаспорт и ты себе спокойно

 едешь!

 Танец продолжался, но песня теперь звучала другая. И книги, сгорая,

 почему-то распространяли по площади запах горящих автопокрышек.

 - Дорогое издание, - пояснил кто-то из европейцев, - корешки на

 каучуковой основе...

 - А ты что, издателем был?! - переспросили этого умника.

 - Нет, переплетчиком, - ответил он и на этом разговор прекратился.

 - А хоть что там сжигают?! - не утерпел и спросил я у ребят, стоявших

В СЂСЏРґРѕРј.

 - Какую-то неправильную книжку про Аллаха, - ответил мне низенький

 парень с вытатуированным якорем на предплечье.

 - А что будет потом?

 Что будет потом, парень не знал.

 - Пионерский костер! - мечтательно, словно вспоминая что-то дорогое

 сердцу, произнес Айвен. - Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры, дети

 рабочих...

 Последние слова он уже пел.

 А я спросил его: что такое пионеры? Это какое-то особое название

 детей рабочих?!

 - Нет, - он махнул рукой, - это детская политическая партия на моей

 родине. И тут же продолжил эту, судя по всему, детскую песенку: - Близится

 эра светлых годов. Быть пионером всегда будь готов...

 - Забавные слова, - заметил я, - если "мы уже пионеры", то зачем надо

 быть готовым еще раз быть пионером?!

 - Ты этого не поймешь! - сказал Айвен мягко, стараясь не обидеть

 меня.

 Книги догорали, но теперь зрители тащили и бросали в огонь сухие

 ветки кипарисов. Темнело. Хоровод разошелся, но теперь возле костра

 включили магнитофон и подыскивали мелодию повеселее. Наконец нашли и

 врубили ее на полную мощь двух колонок. Тут же и арабы, и многие из

 европейцев ударились в танец.

 Я отошел на край площадки, освобождая пространство для танцующих. Ко

 мне приблизился Вацлав. По его лицу было видно, что настроение у него

 скверное.

 - Во всем этом меня радует только одно, - сказал он упавшим голосом.

 - На этот шабаш не пришел генерал Казмо!

 - Да, - подумал я. - А ведь генерала действительно не было. Ну что ж,

 будущий президент должен беречь свою репутацию и не посещать сомнительных

 праздников...

В

 На следующее утро в городе здорово пахло гарью.

 Этот запах просто ворвался в наш номер, как только я распахнул окно.

 Удивительно, что Айвен не проснулся. Будь я на его месте, я бы мигом

 вскочил, подумав, что в гостинице пожар.

 Но сосед мой негромко сопел, уткнувшись в подушку.

 - В принципе, ему это не страшно, - подумал я, вспомнив про новенький

 противогаз.

 Уже выходя из номера, я чуть было не упал, споткнувшись о два

 посылочных ящика, оставленных почтальоном под нашей дверью.

 Хорошо все-таки иметь родственников, которые заботятся о тебе, что-то

 присылают, пишут письма...

 Город еще спал - я даже не знаю, почему я проснулся так рано в то

 утро.

 Было так тихо, что я застыдился звука своих шагов, гулко

 разносившегося по улице, и старался ступать мягче.

 Уже изученной улочкой, ведущей вниз, я шел к набережной.

 Солнце только-только стало опускать свои лучи с крыш домов на окна

 вторых и третьих этажей - теперь там, наверно, начинали просыпаться люди.

 А набережная была пустынна, и море, стараясь не шуметь, плескалось

 рядом с песочным берегом.

 Солнце тяжело и величественно поднималось над горизонтом и мне

 показалось, что я вижу, как оно поднимается. Я даже чуть повел головой

 показалось, что я вижу, как оно поднимается. Я даже чуть повел головой

 вверх через какую-то минуту - словно провожал взглядом светило,

 стремящееся занять свое царское место на небесном троне.

 На горизонте виднелась малюсенькая точка какого-то рыбацкого баркаса.

 Жаль, не было у меня ни подзорной трубы, ни бинокля. А так хотелось

 приблизить к себе этот баркас и посмотреть на рыбаков, на их улов.

 Баркас уходил вправо, вдоль линии горизонта, и точка его постепенно

 растворялась в этой линии. Я повернулся спиной к морю и посмотрел на гору

 - она вся была в солнечном свете и зелень деревьев своей яркостью

 ослепляла меня.

 И снова пришли мысли о гимне, а с ними - и мысли о человеке, для

 которого и о котором этот гимн должен быть написан. И мысли эти не были

 мне приятны. Но, терпеливо задумавшись, я снова искал слова, а слова

 словно избегали меня. И было тихо вокруг, и в городе, и над городом. А

 потом, буквально через несколько минут, странный звук перечеркнул тишину,

 раздавшись у меня за спиной. И я, напуганный, резко обернувшись, увидел

 мужчину лет сорока в черном рабочем комбинезоне с метлой в руках. Метла

 ритмично шуршала по асфальту набережной, а мужчина на мгновение остановив

 на мне свой, как мне показалось - грустный, взгляд, сам не остановился и

 продолжал двигаться вдоль набережной.

 Я еще долго смотрел ему вслед, а солнце тем временем поднималось и

 проснувшийся город шумел обувью спешащих к завтраку героев. Горизонт был

 чист. Мне тоже захотелось поесть и я покинул набережную.

 В кафе мне повезло - я сел за один столик с Вацлавом. Собственно, мы

 были одними из первых посетителей и поэтому могли рассчитывать на самую

 свежую еду.

 Кусок мяса, довольно большой, политый зеленоватым мятным соусом,

 занимал больше половины широкой тарелки. Я уже не буду говорить подробно о

 гарнире, чтобы не приняли меня за француза. Но я видел, как Вацлав

 посмотрел на свою, точно такую же порцию. Клянусь, что и его глаза

 блеснули.

 Разворачиваясь, официантка сладко проговорила: "Слонятина..."

 Потом она поднесла нам еще кусочки лимона и черничный напиток.

 - Ты знаешь, Казмо, кажется, согласился! - сообщил радостным голосом

 Вацлав, покончив со своим куском слонятины.

 - Да?! - сыграл я удивление, не желая расстраивать друга тем, что

 новость эта мне знакома.

 - Ага! - подтвердил Вацлав.

 Потом подвинул к себе чашечку кофе с медом и пригубил.

 - И когда он вступит в должность?! - поинтересовался я.

 - Ну, это не совсем просто... - Вацлав облизал губы. - Во всяком

 случае сегодня или завтра Айвен сообщит всем нам дату...

 Я добрался до своей чашечки кофе и воспользовался ею, как поводом

 продержать недолгую паузу в разговоре, обдумывая свою ситуацию с

 написанием гимна.

 И тут совершенно некстати Вацлав спросил:

 - А как там у тебя с гимном?!

 Мне ничего не оставалось, кроме как сказать:

 - Плохо...

 - Почему? - искренне удивился Вацлав. - Ведь гимн - это просто песня!

 Я, допив кофе, принялся объяснять ему природу всех трудностей,

 которые усложняли работу над гимном, а вместе с этой работой усложняли мою

 жизнь.

 - Но послушай, - кивая, произнес Вацлав. - Если так трудно, то просто

 поищи что-нибудь из уже написанного. Ведь полно случаев, когда гимном

 становится какая-нибудь древняя песня...

 Эта идея мне понравилась. Я сразу же попытался вспомнить что-нибудь

 из песен, но в этот момент к нашему столику подошел парень, про которого я

 знал лишь то, что он - венгр, и, нагнувшись к уху Вацлава, что-то

 прошептал. Потом отошел.

 - В три часа собираемся в кафе у Ирины, - сказал мне Вацлав, отвечая

 на мой вопросительный взгляд. - Будет серьезный разговор.

 Новость о серьезном разговоре меня поразила меньше, чем то, как он

 назвал это кафе. "У Ирины"?! Я-то думал, что только мне известно ее имя,

 но выходит, что... Хотя, может быть, я снова преувеличиваю. Ведь Вацлав

 видел меня с нею, когда мы первый раз говорили о ее жизни... Не мы, она

 говорила, конечно... И он, зайдя, прервал своим появлением наш разговор...

 Ну ладно, у Ирины, так у Ирины.

 Договорившись о встрече, мы встали из-за стола. Вацлав вышел на

 улицу, а я, подойдя к официантке, озадачил ее вопросом:

 - Извините, - обратился я к ней, дружелюбно улыбаясь. - Не мог бы я

 взять с собой один кусочек мяса... слонятины?!

 Она бросила на меня любопытный взгляд.

 - Вам понравилось?! Вы могли бы и здесь съесть еще одну порцию, хотя,

 честно говоря, это не молодая слонятина...

 Я терпеливо улыбался ей в лицо и это возымело действие: она зашла на