Город для отдыха героев враждующих армий - Андрей Курков 12 стр.

 и непридуманных слов, которые, возможно, когда-нибудь и мне помогут

 собраться из осколков эмоций в нечто целое, поднять решительно голову и

 жить дальше, жить, не смотря ни на что и вопреки всему, несогласному со

 мной. Когда-нибудь... Но все-таки это не будет ни военная песнь, ни песнь

 о могуществе. Но что это будет?! Как найти слова? Где искать их?! Еще бы

 полстаканчика того вина. Только полстаканчика, и не надо рядом генерала

 Казмо, не надо рядом никого. Полстаканчика вина - и мыслям - отдых, глазам

 - розовое марево, опускающееся на город, воображению черноволосую девушку

 с маленькой рыжей собачкой, медленно плывущую в этом розовом мареве...

В

 Когда я вернулся в гостиницу, уже вечерело. В коридоре негромко

 звучал четкий голос, сообщавший кому-то вновь прибывшему правила поведения

В РІ РіРѕСЂРѕРґРµ.

 В номере горел свет. Айвен распаковывал какие-то ящики - они лежали

 на полу и было их до десятка.

 - А, привет! - оглянулся он на меня. - Тут к тебе приходили и

 оставили вон то...

 Он показал взглядом на сложенную китайскую ширмочку, стоящую подле

 моей кровати.

 - Как дела с гимном? - спросил Айвен.

 - Медленно... - признался я, преувеличивая результаты. На самом-то

 деле дела с гимном обстояли никак.

 - Ничего, - ободрил меня мой сосед. - Главное, чтобы ты не запоздал к

 принятию декларации о суверенитете.

 - А когда это будет?

 - Дня через четыре... - задумчиво ответил Айвен.

 Я прислонил ширмочку к стенке - в этот вечер она мне была не нужна.

 Присел на кровать. Моя психика заканчивала переваривать впечатления от

 прошедшего дня и веки были не против сомкнуться.

 - Ну-ка, глянь! - прозвучал глуховатый, чуть ли не утробный голос и я

 поглядел на Айвена.

 Его глаза весело смотрели на меня через круглые очки новенького

 противогаза.

 - Ну как? Класс?! - спрашивал он.

 - Откуда у тебя?! - удивился я.

 Он ткнул рукой в посылочный ящик.

 - Мама прислала, я попросил...

 - ?! - я только открыл рот, а вымолвить так ничего и не смог.

 - Она у меня на военном заводе работает, вот и... - и он развел

 руками, полагая, что такого объяснения мне достаточно.

 - Щелкни-ка меня, отошлю ей фото на память! - Айвен протянул мне

 фотоаппарат.

 Я сделал два снимка.

 - Чуть-чуть жмет, - признался сосед, стаскивая с головы маску

 противогаза. - Надо бы разносить... был бы я сейчас в роте - кто-нибудь из

 молодых мне бы его за два дня разносил! Ну ничего...

 От висков вниз у Айвена шли красные полосы от жесткой резины маски.

 Я захотел спать. Зевнул так, что Айвен зевнул вслед за мной.

 - Я настольную включу, а ты ложись! - с пониманием произнес он.

 Настольная лампа показалась мне намного ярче, чем плафон из матового

 стекла, свисавший с потолка, и я все-таки поставил ширму.

 Уже лежа на кровати и готовясь ко сну, я слышал, как Айвен вскрывал

 другие посылки и доставал оттуда что-то железное, завернутое в бумагу.

 Удивительно, как много могут сказать звуки...

 А поздно ночью, я даже не знаю в котором часу, пришла Ирина. Пришла и

 подвинула меня к стенке. Я сначала не мог понять, что со мной происходит,

 принимая все за сон, но ей удалось разбудить меня. И я снова был счастлив,

 впитывая кожей ее тепло, целуя и почти облизывая ее лицо, гладя ее волосы,

 шепча ей десятки нежных пушистых слов.

 Утром она снова ускользнула и я проснулся уже один, проснулся оттого,

 что сну моему кого-то недоставало, недоставало тепла, недоставало дыхания

 Ирины.

 Я проснулся, сходил позавтракать и зашел в ее кафе.

 Мы пили кофе и она спросила: "Как дела с гимном?"

 Я ответил: "Пока никак".

 "Ничего, - сказала она. - Это трудно... но когда ты его напишешь, о

 тебе все узнают!"

 И в голосе ее прозвучала будущая гордость за меня.

 Я вздохнул. Может, Господь не оставит меня без помощи в этом трудном

 и ответственном деле. Я надеялся.

 И вот уже я снова на набережной, один на один со своими мыслями, один

 на один с желанием создать гимн, которым смогу гордиться.

 Легкие облака плывут по небу, притупляя острые солнечные лучи. Кричат

 чайки, кружа над яхточками и прогулочными лодками. С трех пирсов

 отдыхающие герои удят рыбу.

 Город тих и спокоен. Он дремлет в счастливом неведении, он

 блаженствует, не зная, какая судьба ему готовится его же гостями. Он стар,

 даже более, чем стар - древен и все эти мимолетные странички его же

 истории его не волнуют.

 Может, начать гимн со слов о древности города и о его истории?!

 Нет, не годится! Из его истории нечего брать. Вся история - лишь

 сооружение из камней храмов и их последующее разрушение. Какой храм

 сооружение из камней храмов и их последующее разрушение. Какой храм

 разрушит грядущая революция?! Что о ней скажут потомки? Или так же, как в

 России будут проклинать создателей нового, строителей куполов, увенчанных

 рубиновыми звездами?!

 Но разве в гимне главное - материализованное государство? Нет,

 главным должен стать народ... Но опять и это слово мне не нравится, и

 звучит оно как-то деревянно. Человечество, массы, люди, человек...

 Вот я, кажется, и нащупал верное слово. Главным в гимне должен стать

 каждый человек государства, каждый житель города...

 ЧЕЛОВЕК... Как написать о тебе хорошую песнь?! Как оставить от тебя в

 будущем гимне только хорошее и куда деть все порочное, которого намного

 больше?! А, человек?

 Но глядя на идущих мне навстречу гуляющих героев и девушек,

 приехавших вслед за этими героями, я вижу счастливые открытые лица,

 добрые, желающие всему миру процветания, улыбки. Вот оно, хорошее, то, что

 сверху и видимо. Вот об этом и надо писать. Вглубь не смотреть, в душу не

 заглядывать...

 ("Животных не кормить!" - вспомнилось мне почему-то).

 За всю свою жизнь я написал только одну песню, и, как назло, эта

 песня была пропитана воинственностью, гордостью и патриотизмом жителя

 великой империи. В нашем полку во Вьетнаме она настолько прижилась, что

 приходилось мне ее слышать почти каждый день и помню, как меня тошнило от

 ее слов, особенно перед тем, как принял я окончательное решение

 дезертировать.

 Не знаю, сколько раз я прошел туда и обратно по набережной, сколько

 мыслей и идей побывало в моей голове, которая уже начинала гудеть, как

 гудят провода на линиях высоковольтных передач. Но тут меня окликнул

 Вацлав и я охотно отвлекся от своих размышлений.

 Последнее время он как-то глуповато по-английски начинал свои

 разговоры. Обращал внимание собеседника на чудесную или же наоборот,

 отвратительную погоду, хотя последней, по большому счету, не случалось, и

 только затем из его рта вылетали нормальные человеческие слова. В этот раз

 о погоде он забыл.

 - Сегодня праздник! - сообщил он весело. - День арабской культуры!

 - Арабской культуры?! - переспросил я и он, заметив недоумение на

 моем лице, пояснил:

 - Инспектор по правилам поведения разрешил им...

 - И что там будет?!

 - Посмотрим! Наверно, что-то вроде арабского народного гуляния.

В - Рђ РіРґРµ?

 - На площади святого Лаврентия.

 - И такая есть?! - я удивился еще больше.

 - Да, это единственная площадь в городе. Вверх по лестнице от твоей

 гостиницы, - объяснил Вацлав. - Знаешь, там есть пьедестал от какого-то

 памятника и надпись на нем сбита молотком... так вот сразу за ним и вверх.

 Минут пять идти...

 Насколько надо быть ленивым человеком, чтобы не изучить этот в

 общем-то крохотный город!

 Предупредив, что праздник арабской культуры начнется через час,

 Вацлав захотел пригласить туда еще кого-то из своих друзей. Он ушел и я

 опять остался в полном одиночестве на набережной. Но больше в этот день о

 гимне я не думал. Я смотрел на горизонт и ждал обещанного праздника.

В

 Площадь святого Лаврентия я нашел быстро. В ее центре были сложены

 какие-то картонные коробки. Я подумал, что это декорации для будущего

 праздника.

 Возле коробок дежурили несколько парней из восточных армий. Они

 весело переговаривались, улыбались и, время от времени, озирались по

 сторонам, проверяя: собирается ли народ на праздник их культуры.

 Прошло еще минут двадцать, прежде, чем площадь начала заполняться

 зрителями и участниками. Подошел и Вацлав в компании с будущим

 правительством - теми самыми ребятами, остававшимися на вершине предгорья

 обсуждать светлое будущее. Потом кто-то положил мне руку на плечо. Я

 обернулся.

 - Привет! - Айвен улыбнулся. - Тоже праздника захотелось?!

 - А кому не хочется?! - дружелюбно заметил я.

 - У нас скоро свой праздник будет! - твердо заявил Айвен. - И запомни

 - главная песня праздника - твоя!

В РЇ РєРёРІРЅСѓР».

 - А с этими ребятами, - Айвен кивнул на арабов, - может быть,

 придется трудновато. Я уже говорил с ними, но их устраивает только

 исламская революция с присоединением города к Ирану. Нам с ними явно не по

 пути.

 - Да, - согласился я. - Мы пойдем другим путем.

 - О! - усмехнулся Айвен. - И ты историю любишь?!

 В центр площади в этот момент вышел статный герой и что-то громко

 сказал, после чего все арабы воздели взгляды к небу и сотворили молитву.

 Когда молитва завершилась, они стали в некое подобие хоровода вокруг