«Коламбия пикчерз» представляет - Татьяна Полякова 11 стр.


Мы подошли к церкви: нас догнала черноокая красавица, принесла косынки.

– Спасибо, Наталья, – кивнула ей матушка.

Повязав косынки, мы вошли в церковь. Небольшой притвор с печью, поленница дров.

– Отопления газового здесь нет, – пояснила матушка, распахнула тяжелую дверь и пропустила нас вперед. Беленые стены, на потолке остатки росписи. В том месте, где должен быть иконостас, решетчатая перегородка, на ней несколько икон, ворота посередине, роскошная люстра поблескивала в лучах солнца, проникавшего через узкие окна в куполе. Затертые плиты под ногами были тщательно вымыты, посередине лежал большой ковер.

Тут было прохладно и тихо, и мы с почтением замерли. Матушка перекрестилась, вроде бы забыв о нас на минуту. Из боковой двери появилась монахиня лет шестидесяти, подошла к ней и шепотом заговорила. Матушка кивнула и повернулась к нам:

– Как видите, работы еще много. Главное, что службы уже есть где проводить. Пока здесь порядок не навели, молились в деревянной часовне.

После прохлады, царящей в церкви, утро показалось особенно солнечным и жарким.

– До недавнего времени тут тюрьма была, сами понимаете, какое наследство нам досталось. Деревянные бараки да колючая проволока. Вон там было административное здание, оно сохранилось лучше всех. – Она кивнула на двухэтажный кирпичный дом. – Теперь там прачечная, пекарня и канцелярия. Бараки снесли, храм был взорван, сейчас идет расчистка. Груда камней – все, что от него осталось. Когда здесь была тюрьма, завалы убрать даже не потрудились, обнесли забором, и все. Монастырь основали в шестнадцатом веке, первоначально был один храм, стоял на месте вот этой церкви. Он был деревянный, и в семнадцатом веке его перестроили, а в девятнадцатом решено было построить большой храм во имя Рождества Богородицы. Утверждают, что по красоте ему не было равных в здешних местах. После революции обитель разорили. Долгие годы она стояла покинутая, потихоньку ветшая, а во время Отечественной войны тут устроили тюрьму. Слава богу, времена изменились, – вздохнула она и перекрестилась. Мы обошли церковь и теперь оказались во внутреннем дворе. – Все, что осталось от храма, – кивнула матушка.

Надо сказать, осталось немного. Внушительного вида груда кирпича и щебня, успевшая зарасти травой, почти на самом верху этой пирамиды росла березка. Тоненькие веточки покачивались на ветру.

– Мы ее пересадим, – точно читая мои мысли, сказала матушка. – Она как символ воскрешения нашей обители.

– Когда взорвали храм? – спросила я.

– В начале сорок девятого года. Хотя разрушать его начали значительно раньше. Я уже сказала, под конец войны здесь устроили тюрьму, точнее, лагерь для военнопленных. Они строили железную дорогу, тут, по соседству. Храм начали разбирать, требовался строительный материал.

– Зачем было взрывать храм? – удивилась я. – Ведь его все равно разбирали.

Матушка пожала плечами:

– Сейчас трудно понять, почему люди с таким упорством уничтожали все, что говорило о вере… Впрочем, почему тогда? И сейчас найдется немало людей, которым бы хотелось все уничтожить.

– Что вы имеете в виду?

Матушка вроде бы размышляла, стоит ли отвечать на этот вопрос.

– Когда мы с сестрами приехали сюда, нас встретили неласково. И до сих пор… Никто из Рождествена ни разу не был на службе в монастыре.

– Вы сказали, что вам помогает вся округа? И в верующих недостатка нет.

– Все так. Но среди них нет ни одного из этой деревни. Ни одного.

– Странно. Почему они так настроены против монастыря? – подала голос Женька.

– Это трудно объяснить. Возможно, потому, что тут содержались военнопленные. Во время войны из Рождествена ушли на фронт все взрослые мужчины. И ни один не вернулся.

– Да, но при чем здесь монастырь? – не уступала я.

– Не знаю, – вздохнула матушка. – Мне трудно понять этих людей. Я пыталась наладить отношения – просто для того, чтобы жить как добрые соседи, но и этого не получилось. В прошлом году приезжала делегация из Германии. Хотели поставить памятник немецким военнопленным, погибшим здесь. Однако это вызвало такое возмущение среди местных, что идею пришлось оставить. Конечно, я опять-таки могу понять их, ведь памятника погибшим односельчанам в деревне нет, и вдруг монумент немцам. Обидно. Но ведь прошло столько времени, неужели мы так никогда и не научимся прощать?

– Здесь есть немецкое кладбище? – спросила я.

– Нет, – матушка покачала головой. – Никто не знает, где их хоронили. А монумент поставили в Марфине, на городском кладбище стоит общий крест, обозначающий символическую могилу.

Мы продолжали стоять возле разрушенного храма, в поле нашего зрения появился экскаватор.

– Как видите, восстанавливать практически нечего, – сказала матушка. – Расчищаем место для строительства на старом фундаменте. Хотите взглянуть?

– Да, – дружно кивнули мы.

Матушка решительно направилась к экскаватору, из-за шума разговаривать стало почти невозможно, и мы примолкли. Обойдя экскаватор, мы оказались на расчищенной площадке, обнесенной колышками с натянутыми между ними веревками. В довольно глубокой яме отчетливо видны были каменные блоки фундамента, которые освобождали от земли четверо мужчин в темно-синих комбинезонах. Один из них, парень лет двадцати семи, в смешной соломенной шляпе, сидел на корточках и что-то разглядывал.

– Это археологи, – пояснила матушка. Молодой человек, услышав ее голос, поднял голову и весело нам улыбнулся.

– Добрый день, – сказал он, перевел взгляд с меня на Женьку и спросил: – У вас, матушка, гости?

– Журналисты, – ответила она. – Хотят написать о нашей обители.

– Понятно. – Парень ловко выбрался из ямы, вытер руку о комбинезон и протянул ее мне: – Волков Герман Сергеевич. А это мои бойцы.

Трое ребят, которым было лет по двадцать, молча нам кивнули и продолжали копаться в земле.

– Нашли что-нибудь интересное? – спросила Женька, пожимая протянутую ей руку.

– А вы не представились, – хихикнул он.

– Евгения, а это моя подруга Анфиса.

– Вы из Марфина? Не припомню таких красавиц среди наших журналистов.

– Нет. Мы издалека.

Узнав, откуда мы прибыли, Герман Сергеевич уважительно молвил:

– Ух ты. Значит, слава о нас докатилась и до ваших мест?

– Что ж тут удивительного? – усмехнулась Женька.

– Я вас оставлю, – вмешалась матушка. – Если что-то понадобится, я буду у себя.

Она направилась в сторону деревянных домов. Волков проводил ее взглядом, точно ожидая, когда она отойдет на значительное расстояние.

– Мы с матушкой в контрах, – весело пояснил он.

– Что так? – заинтересовалась Женька.

– Не сошлись характерами. У матушки, кстати, характер железный. Дисциплина здесь похлеще, чем в дисбате.

– Вы что, там были? – нахмурилась я. Он весело засмеялся:

– Бог миловал, это я образно.

– Как проходят раскопки?

– Да какие раскопки, – махнул он рукой. – Так, возимся для проформы, что-то вроде летней практики. Вы экскаватор видели? Ну, а после экскаватора… Матушка торопится обитель возродить, а для этого все средства хороши. Забавно, да? Местную власть она успела обаять, деньги есть, вот и рвется к заветной мечте семимильными шагами. Так что никто нам тут всерьез копать не позволит.

– А вы надеялись найти что-то интересное?

– Конечно, надеялись, – хихикнул Герман. – Обители несколько веков, как же не быть чему-то интересному? Боюсь только, что матушке на мои надежды наплевать.

Тут я обратила внимание на Наталью. Девушка уже некоторое время находилась неподалеку, вроде бы прислушиваясь к нашему разговору.

– Подслушивает, – понизив голос, сказал Герман. – Я же сказал, дисциплина здесь на высоте, а матушка желает знать не только чем мы занимаемся, но и о чем болтаем.

– Вы это серьезно? – усомнилась Женька.

– Конечно. Кто-нибудь из монахинь постоянно за нами приглядывает. А Наталья в этом смысле незаменима. Такое впечатление, что нас поручили ее заботам. Я поначалу даже думал, уж не влюбилась ли она в меня. – Он засмеялся и подмигнул Наталье. Та нахмурилась и отошла на несколько шагов, делая вид, что разглядывает что-то на огородной грядке.

– Чем матушке могут быть интересны ваши разговоры? – попыталась я его вразумить.

– Вот уж не знаю.

– Послушайте, – вдруг сказала Женька. – А кто такая Ефросинья?

– Ефросинья? – удивился Герман.

– Вроде бы с ней связана какая-то таинственная история, – не сдавалась Женька.

– Ах, вот вы о чем. Местное привидение. Вроде бы когда-то тут жила монахиня, которая имеет скверную привычку время от времени покидать свою могилу, приводя случайных прохожих в трепет… А вот мой вечный оппонент господин Козлов, – кивнул Герман. К нам приближался мужчина лет тридцати пяти в рабочей одежде. Среднего роста, широкоплечий, он шел вперевалочку, вытирая бейсболкой потное лицо. – Господин Козлов, так же как и матушка, мечтает нас здесь больше никогда не видеть.

– Потому что вы работе мешаете, – ответил Козлов. Голос у него был низкий, на Германа он смотрел сердито. – Когда вы работы закончите?

– Не раньше чем через неделю. Хотя и это сомнительно.

– Ты бы не языком болтал, а работал.

– Слушаю и повинуюсь, – сделав реверанс, ответил Герман, но с места не сдвинулся.

Тут Козлов решил обратить внимание на нас и хмуро кивнул:

– Здравствуйте, – после чего вновь повернулся к Герману. – Такими темпами мы до конца года ничего сделать не успеем.

– Господин Козлов руководит расчисткой завалов. Мы его очень раздражаем, а так как выгнать он нас не может, то в основном действует на нервы.

– Закурить есть? – вполне миролюбиво спросил Козлов, устраиваясь на деревянном ящике, который стоял неподалеку.

– А как же приказ матушки? – ужаснулся Герман.

– Ах да…

– Курить на территории монастыря не дозволяется даже на стройке, – пояснил Герман. – Матушка неустанно печется о заблудших душах… Девушки интересуются привидениями, ты здесь их часом не встречал?

– Охота болтать всякие глупости, – вроде бы обиделся Козлов.

– Вот видите, если Виктор Алексеевич Ефросинью не видел ни разу, вряд ли вам повезет.

– Вам кто про Ефросинью рассказал? – спросил Козлов, приглядываясь к нам. – Случайно не парень, что на пароме работает?

– А что? – насторожилась Женька. Мужчины переглянулись и начали ухмыляться.

– У Вадьки такая манера с девушками знакомиться, – решил просветить нас Козлов. – Видать, вы ему понравились. Всю обратную дорогу будет вас баснями кормить. Ну, а если девушка до басен охоча, непременно предложит встретиться после работы.

– Вот мерзавец, – буркнула Женька, должно быть, вспомнив, какого страха натерпелась по дороге сюда.

– Да нет, он парень неплохой, – вступился за него Козлов. – Просто выдумщик. А врет как складно, заслушаешься.

– Значит, никакого привидения? – спросила я, желая поддержать разговор, – мужчины поболтать были не против, и я решила этим воспользоваться, вдруг да и узнаем что интересное.

– Вы же взрослые люли, – пристыдил нас Виктор Алексеевич.

– Хотя, – вмешался Волков, – в каждой сказке есть доля истины. Говорят, Ефросинья вовсе не хотела быть монахиней и постригли ее против воли, от тоски она вскорости зачахла и умерла в сильнейшей обиде на судьбу. Должно быть, поэтому ей спокойно и не лежится.

– А ее могила сохранилась? – вновь спросила я.

– К сожалению, нет, – развел руками Герман. – Да и была ли такая монахиня или это народная фантазия, остается лишь гадать. Хотя я склонен считать, что была, на пустом месте такие легенды не возникают. Кстати, местные жители по необъяснимой причине монастырь не жалуют. Считают проклятым местом.

– Матушка сказала, это как-то связано с пленными немцами, что содержались здесь.

– Матушке, конечно, виднее, но, по-моему, это глупость. Отношения у нее с селянами не сложились. Говорила она вам, что немцы собирались здесь памятник своим поставить? – спросил Герман. Мы кивнули. – И, разумеется, обещали помощь монастырю. Предполагалось, что монахини будут присматривать за памятником, но… местные буквально взбунтовались против этой затеи. И матушке пришлось уступить. Денежки тю-тю, а считать их наша милая дама умеет.

Слушая Германа, Козлов ухмылялся.

– Ну и язык у тебя, – сказал он, покачав головой.

– Господин Козлов с настоятельницей в большой дружбе. Службы посещает, слушает ее нравоучения и готов трудиться с утра до ночи не покладая рук, лишь бы ей угодить.

– У меня сроки, – вздохнул Козлов. – Потому и работаю. То ли дело ты у нас: и сам ничем полезным не занят, и людям от тебя покоя нет. Ну, что, откопал какую-нибудь реликвию? – спросил он добродушно.

– Сегодня нам не повезло. Если не считать того, что вдруг появились эти прекрасные девушки, внеся луч радости в наши унылые будни. Вы, кстати, сегодня в обратную дорогу?

– Нет, – ответила Женька, чем, признаться, меня удивила. – Здесь есть где остановиться? Я монастырь имею в виду?

– В монастыре – нет, – заговорил Козлов. – Разве только матушка из сострадания вас на постой пустит. А в деревне есть гостиница. Кстати, шикарная.

– Серьезно? – не поверила подружка.

– Конечно. Когда тут тюрьма была, родственники на свидание приезжали, вот и понадобилась гостиница. Потом монастырь вернули епархии, кто-то гостиницу купил и заново отстроил.

– Ага, – засмеялся Волков. – В преддверии чудес, которые непременно вскорости начнутся, и народ сюда валом повалит. Кстати, здесь есть источник, святой, разумеется. Вон там, под горой, – он показал рукой направление. – Очень рекомендую посетить. Красивейшее место. Значит, надумали остаться? Жаль. А я надеялся, что мы с вами в Марфине встретимся, показал бы вам наш музей.

– А вы разве здесь не останетесь? – удивилась Женька, которой Волков явно нравился, она уже минут десять как начала кокетливо ему улыбаться.

– Нет, что вы. Гостиница нам не по карману, а у господина Козлова места нет. Рабочие живут в вагончиках, за монастырской стеной. У них там и без нас тесновато. Могли бы, конечно, разбить палатки, но так как до города недалеко, мы решили на ночь здесь не оставаться, тем более что у меня есть машина. Но в ближайшие дни мы можем тут не появиться. В общем, я надеюсь на встречу в городе. – Волков пошарил по карманам, достал клочок бумаги и, записав на нем номер телефона, протянул Женьке с поклоном. – Буду очень рад, если вы мне позвоните.

– Непременно, – мурлыкнула Женька.

Козлов нахмурился.

– Как это не появитесь? – спросил он. – Ты же сказал…

– Все упирается в вопросы финансирования, друг мой. Будем их решать. А до тех пор ничего определенного обещать тебе не могу.

– Да это черт знает что такое, – возмутился Козлов.

– Виктор Алексеевич, как не совестно в святом месте поминать нечистого? Матушка была бы вами недовольна. Вон у Натальи уши из-под платка торчат, непременно донесет.

Мы невольно повернулись в сторону девушки. Она вроде бы занималась прополкой грядки, переместившись к нам еще ближе, на слова Волкова никак не отреагировала, точно их не слышала.

– Я вот что хотела спросить, – начала Женька. – Матушка сказала, что храм будут восстанавливать в его первоначальном виде. Наверное, необходимы старые чертежи, их пытались отыскать?

Я оценила замысел подруги и уставилась на Волкова в ожидании ответа. Тот пожал плечами.

– Насколько мне известно, проект уже готов. Верно я говорю, господин Козлов? – Тот кивнул. – В музее много старых фотографий, в архивах, наверное, тоже смотрели, но вряд ли чертежи сохранились. Хотя… не уверен.

– Но ведь свидетельства очевидцев, тех, кто видел храм до взрыва, тоже важны, – гнула свое Женька.

– Вы имеете в виду местных жителей? Об их отношении я уже сказал. А все, что имело хоть какую-то ценность, давно находится в музее.

– Но ведь не обязательно рассчитывать только на тех, кто до сих пор живет в этих краях, люди склонны к перемене мест. Вдруг какие-то бумаги есть у тех, кто покинул здешние места?

– К чему вы клоните? – не понял Волков. Козлов с интересом взглянул на нас, как видно, и его занимал тот же вопрос.

– Думаю, было бы разумно разыскать людей, которые имели отношение к монастырю. Например, тех, кто во время войны находился здесь.

– Бывших пленных? – еще больше удивился Герман.

– Кто-то ведь их охранял. И вообще… кто-то взорвал этот храм, в конце концов.

– Предложите эту идею матушке. Напишите статью в вашей газете, возможно, кто-то и откликнется. Правда, я не знаю, стоит ли это делать, раз проект уже готов. Но с точки зрения истории свидетельства очевидцев, конечно, вещь интересная.

– Очевидцев только слушай, – буркнул Козлов. – Переврут все. Сколько сейчас лет, по-вашему, этим самым очевидцам? Старые маразматики.

Я вынуждена была констатировать, что наши хитрости ни к чему не привели. Хотя если кто-то из монастыря звонил Кошкиной, то эти двое могли об этом не знать.

– Что ж, спасибо вам за содержательную беседу, – улыбнулась Женька, игриво помахала Герману рукой и по тропинке направилась в сторону деревянного дома. Я последовала за ней, простившись с мужчинами. Нас тут же догнала Наталья.

– Вы к матушке?

– Да. Хотелось бы задать ей несколько вопросов.

– Она сейчас занята.

– Ничего, мы подождем, – заверила Женька. – Сходим пока на святой источник.

Наталья, опустив голову, шла рядом с нами. На крыльцо поднялась первой.

– Ждите здесь, я узнаю, – голос прозвучал неожиданно резко.

– Похоже, дисциплина тут и правда армейская, – шепнула мне Женька.

– Собираешься у матушки спросить про Кошкину? – вздохнула я.

– А что еще остается?

– Как ты ей объяснишь наш интерес?

– Уж найду что сказать.

Тут на крыльце появилась Наталья.

– Матушка вас ждет. Идемте.

Мы поспешно поднялись и вместе с ней вошли в дом. В просторные сени выходили четыре двери, новенькие, покрытые золотистым лаком. Наталья постучала в одну из них и распахнула ее перед нами. Комната оказалась кабинетом. За массивным столом сидела Татьяна, перебирая какие-то бумаги. На столе компьютер, справа телефон. Книжные полки, на которых аккуратно расставлены папки, в углу иконы и зажженная лампада перед ними. Белые занавески с вышивкой на окнах, в комнате светло и уютно. Матушка сняла очки, отложила их в сторону и устало взглянула на нас.

Назад Дальше