Оказавшись в холле, мы обнаружили Веру в магазине за кассой, к которой выстроилась очередь из пяти человек, а на веранде еще шесть человек пили чай. Те, что на веранде, были женщины помоложе, и с ними один мужчина. Он, кстати, чай не пил, а посмеивался над женщинами, мол, дома им не пьется, а здесь они с удовольствием.
– За деньги-то всегда попить чайку приятнее, – хихикнул он.
– А дома что, бесплатно? – отмахнулась одна из женщин. – Заварка тоже денег стоит. Что дома, что здесь. Мы вот пачку купили, так нам на неделю хватит, а кипятка, слава богу, Надя бесплатно даст.
– Да мне что, пейте, пейте, – подхихикивал старичок.
Очередь у кассы таяла, я заметила, что покупали в основном хлеб, ну и еще какую-нибудь мелочь, расходиться не спешили, два старичка и три старушки присоединились к тем, что на веранде, правда, чай не пили. Стало ясно: здесь по утрам устраивают что-то вроде посиделок. Все жители, обретавшиеся в тот день на веранде гостиницы, были пенсионного возраста. Кто-то старше, кто-то моложе, но ни одного, кому меньше шестидесяти. Впрочем, для подобных деревень это неудивительно, молодежь отсюда давно сбежала. Тут Вера нас заметила, поздоровалась и крикнула, повернувшись к кухне:
– Надя, девчонок наших накорми.
Народ стал нас разглядывать, мы с Женькой здоровались, вертя головой в разные стороны. Появилась Надя, стала накрывать на стол, на этот раз в ресторане, наверное, сочтя, что нам здесь удобнее. Мы выбрали ближайший столик, то есть ближайший к веранде. Не без умысла, конечно. Хотелось послушать, о чем говорят обитатели деревни.
Яичницу мы съели и уже пили кофе, когда старичок, что приставал к женщинам, вдруг громко спросил:
– Вера Васильевна, болтают, твоих постояльцев Ефросиньюшка наша ночью напугала?
– Да будет тебе, – сердито отмахнулась Вера.
– Слышал, слышал, как ночью куролесили, кричали да с фонарями бегали.
– Слышал, а чего ж не вышел? – рассердилась женщина, сидевшая неподалеку. – Вдруг беда у людей, а тебе хоть бы что. Вот так перебьют всех…
– Ну, всех-то, положим, не перебьют, – хихикнул противный старичок. Женщины зашумели:
– Ты докаркаешься, язык-то без костей. Забыл, как в прошлый раз боялся из дома выйти? Соседа просил хлеба купить?
– Ну, закудахтали… Девки, – возвысил он голос, обращаясь к нам. – Неужто правда привидение видели?
– Это не привидение, – спокойно сказала я. – Кто-то подшутить над нами решил. Жаль, не поймали шутника.
– Кто ж у нас на такие шутки гораздый? – удивился дед, оглядывая публику. В его голосе чувствовалось сомнение, то есть он не допускал и мысли, что кому-то из жителей деревни могла прийти в голову столь несуразная идея.
– Привиделось девчонкам, – сказала Вера, сердито глядя на него. – В темноте мелькнуло что-то, они думали, воры в магазин лезут.
– Вона как, а говорили – привидение, – хихикнул дед.
– Кто тебе, старый черт, говорил?
– Надюха твоя и сказала, девки, говорят, кого-то с белым лицом видели. Вот я и решил, наверное, Ефросинья их навестила.
– Ой, болтун, небылицы рассказываешь. И так над нами в округе смеются.
– Тебе привидению надо спасибо сказать, из Москвы народ попрет, как девки в газете о нем пропечатают. Они в Москве-то своей до небылиц охочи, будет у тебя гостиница под завязку забита, хозяину твоему радость, и тебе навар.
– Ты бы о своем наваре думал, – рассердилась Вера.
Старикан опять захихикал, а Женька вдруг сказала:
– Привидения нас не очень интересуют, а вот все, что связано с монастырем… особенно после войны, сорок шестой – сорок девятый годы…
Я физически ощутила напряжение, которое теперь царило на веранде. Лица стариков и старух вдруг застыли, они смотрели куда-то мимо друг друга и избегали встретить чужой взгляд.
– Ну, что, Петровна, пошли, – сказал старикан соседке, тяжело поднимаясь.
Соседка, подхватив сумку, отправилась за ним. Один за другим старики вставали и шли к выходу, прощаясь с Верой и игнорируя нас. Через минуту на веранде никого не осталось. Вера собрала чашки и ушла на кухню.
– Как тебе это? – спросила Женька.
– Впечатляет, – кивнула я. – Что за черт дернул тебя спросить?
– Зато теперь мы убедились: есть тайна, которая объединяет всех этих людей. И знаешь что? Я очень хочу ее разгадать.
– Тогда пошли в монастырь. Волков, должно быть, уже там.
Судя по звукам, долетавшим из монастыря, работа вовсю кипела. По тропинке, которая петляла по берегу озера, мы направились туда.
– Надо бы искупаться, – заметила Женька.
– Надо бы. Но я купальник не взяла.
– Ерунда. Посмотри, какое тихое местечко, нас никто не увидит.
– Мы же хотели поговорить с Волковым, – напомнила я, особо, впрочем, не настаивая, с утра уже было жарко, а вода в озере казалась такой чистой, такой прохладной, что пройти мимо было испытанием.
По одной из тропинок мы спустились к воде. Глубина возле берега оказалась приличной. Женька первой плюхнулась в воду, брызги взметнулись к небу, Женька завизжала и принялась бить по воде руками, потом повернулась ко мне и попробовала окатить водой меня. Я была начеку и отпрыгнула. Заходить в воду я не стала, потому что терпеть не могу, когда брызгаются, и прошла чуть дальше. Женька, не выходя из воды, бросилась за мной. Здесь начинались заросли какой-то озерной травы, и я решила, что для спуска место не подходящее, прошла еще дальше, и тут Женька заорала. Стояла по пояс в воде, таращила глаза на траву, которая торчала над поверхностью озера, и орала. В первое мгновение я подумала, что она дурачится, но одного взгляда на ее лицо хватило, чтобы эту мысль отбросить. Прижимая руки к груди, подруга продолжала визжать, я кубарем скатилась к ней, пытаясь одновременно воздействовать на нее словом, не буду говорить, что добрым.
– Что ты орешь? – резонно спросила я.
– Утопленник, – вполне внятно ответила Женька и ткнула в воду пальцем.
Я без всякого желания посмотрела в том направлении. В первое мгновение захотелось заорать громче, чем Женька, но в памяти молниеносно всплыли события этой ночи, и орать я не стала. Вместо этого, все-таки держась за подружку, подошла поближе. Мы склонились над водой и одновременно произнесли:
– Маска.
Я сунула руку в воду и через мгновение достала маску, дешевую, сделанную из картона. Маска успела размокнуть. В ней лежал булыжник, перетянутый резинкой.
– Как тебе это? – спросила я Женьку, не ожидая ответа, и огляделась.
– Попался бы мне в руки этот шутник, – сквозь зубы пробормотала подруга, но меня сейчас занимало вовсе не то, что Женька сделала бы с шутником. Совсем другие мысли одолевали. Тропинка вдоль озера вела в монастырь, почему маска оказалась именно здесь? Ясно, что от нее хотели избавиться, но почему пытались утопить? Проще было бы сжечь, и следа бы от нее не осталось. Проще, но шутник поступил иначе, скорее всего потому, что очень торопился от нее избавиться, а сжечь ее у него не было времени. И он решил ее утопить, не рискнув просто выбросить. У берега глубоко, только не в этом месте, где заросли, а чуть ближе к тропинке. Но в темноте легко ошибиться. И маска, брошенная с берега, не ушла на глубину, а запуталась в траве. На это шутник не рассчитывал, тем более он не рассчитывал, что мы с Женькой именно в этом месте решим искупаться.
– Он шел в монастырь, – произнесла Женька задумчиво, и я кивнула, мысли наши двигались в одном направлении. – Либо это кто-то из рабочих, что живут в вагончике, либо… – Женька вздохнула, идея ей показалась фантастической, так же как и мне. Неужто кто-то из монахинь, нацепив дурацкую маску, пытался напугать нас этой ночью? – Бред, – вздохнула подружка. – Зачем, скажи на милость?
– Кто-то не в восторге от нашего появления здесь, – пожала я плечами. – Расчет был прост: если нас как следует напугать…
– Хорошо, я спрошу иначе, – нахмурилась Женька. – Кому и как мы можем помешать?
– Ты же сама говорила: гибель Кошкиной связана с монастырем, и вдруг появляемся мы, расспрашиваем…
– Хочешь сказать, что убийца здесь?
Я пожала плечами.
– Но как они смогли связать наше появление с убийством?
Я обратила внимание на местоимение «они», но поправлять подружку не стала, потому что не была уверена, что речь идет об одном человеке.
Купаться расхотелось, мы выбрались на берег, я все еще держала маску в руке, и теперь она почему-то меня беспокоила, точно это была не забавная безделушка, а посмертный слепок с обезображенного лица. Набросив на плечи футболку, Женька устроилась рядом со мной на корточках, на маску не смотрела.
– Анфиса, мы когда возле ямы с мужиками разговаривали, Кошкину упоминали?
– Нет. О ней мы сказали только матушке.
– Неужели она?
– Нас могли подслушать. К примеру, та же Наташа.
– Допустим. И отправилась нас пугать?
– Могла кому-то рассказать об этом разговоре.
– Но человек в маске шел в монастырь, это очевидно. Вернуться с ней он не рискнул. Значит, все-таки…
– Могла кому-то рассказать об этом разговоре.
– Но человек в маске шел в монастырь, это очевидно. Вернуться с ней он не рискнул. Значит, все-таки…
– Что толку гадать, – вздохнула я. – Главное, теперь сомнения отпали: мы на верном пути, а там разберемся.
– Разберемся, – фыркнула Женька. – Что, интересно, они еще придумают, чтобы нас отсюда спровадить?
Я поднялась и бросила маску в воду, она стала медленно опускаться на дно, я наблюдала за этим некоторое время, потом начала одеваться.
– Может, стоило ее взять с собой? – с сомнением спросила Женька. – Пришли бы с ней в монастырь, глядишь, шутник, увидев ее, призадумался бы.
– Уверена, он и так не в восторге от своей ночной вылазки, если бы не эта калитка, мы запросто могли его поймать.
– Почему ты говоришь «он»? – нахмурилась Женька. – Я склонна думать, что это она. Выходка какая-то бабья.
– Почему бабья? – проявила я интерес.
– Отдает мелодрамой и нездоровым романтизмом. Мужик шваркнул бы нас в темноте чем-нибудь тяжелым, и дело с концом.
– Слава богу, что мы имеем дело с романтичной особой, – ответила я.
По дороге в монастырь мы все больше молчали, хотелось поразмыслить, да и разговаривать в таком месте опасались, боясь чужих ушей.
– Возле источника мы о Кошкиной говорили, – буркнула Женька. – Точно. А потом ветка треснула. Кто же нас подслушивал?
Я пожала плечами, мы как раз миновали ворота, и первой, кого увидели, была матушка. Она что-то внушала рабочим, которые с унылым видом стояли рядом.
Заметив нас, матушка смутилась. Мы поздоровались и спросили, смогла ли она поговорить с архитектором. Матушка ответила, что дозвониться до него не сумела, чему мы дружно не поверили. Скорее всего, и не собиралась звонить или попросту забыла.
– Попробую сегодня позвонить еще раз, – заверила она, наверное, чтобы от нас избавиться, и продолжила разговор с рабочими, а мы отправились к раскопкам.
Подошли, заглянули в яму и вместо вчерашних студентов во главе с Волковым обнаружили Козлова. Он сидел на корточках и что-то разглядывал у себя под ногами. Женька оступилась, земля из-под ее ног посыпалась вниз. Козлов от неожиданности вздрогнул и резко выпрямился. На лице его была тревога, но, увидев нас, он тут же улыбнулся и полез из ямы.
– Доброе утро, – сказал он приветливо, отряхивая брючину комбинезона, на котором была земля. – Как отдыхается? – Мы с Женькой переглянулись: это что, намек на наше ночное приключение? Неужто в монастыре о нем уже наслышаны? Впрочем, почему бы и нет. Или человек просто так спросил, без задней мысли? Не дождавшись от нас ответа, Козлов вздохнул и добавил: – Археологов сегодня не будет. Звонили матушке, какие-то у них проблемы возникли. Тормозят работу, – развел он руками.
– А что это вы там внизу разглядывали? – спросила Женька с подозрением.
– Да так, интересно, чем они заняты.
– Можно нам посмотреть? – спросила я.
– Посмотреть? – Он вроде бы удивился. – Смотрите. Только чего смотреть-то. Яма как яма.
Однако мы все-таки спустились вниз под его пристальным взглядом. На довольно утоптанной площадке на дне ямы были вырыты несколько углублений, примерно метр на метр. Мы аккуратно обошли их и оказались на том месте, где недавно застали Козлова. Он сам стоял наверху, уперев руки в боки, и наблюдал за нами.
Я огляделась, но ничего заслуживающего внимания не обнаружила. Женька присела на корточки и вдруг сказала:
– Здесь какая-то плита.
Я наклонилась и попыталась понять, что она имеет в виду. Плит в этом месте было несколько, и искореженных взрывом, и хорошо сохранившихся, похоже, это часть пола, что был в храме. Я присела на корточки рядом с подругой, потратив на лицезрение плиты некоторое время, и я вынуждена была признать, что она отличается от остальных, хотя один ее край терялся под грудой щебня и земли. Судя по всему, раскопали плиту примерно наполовину. Я провела рукой по серому камню, он был неровным. Мне показалось, что на нем есть углубления, след некой надписи, со временем стершейся.
– Что это может быть? – спросила Женька.
– Надгробная плита? – высказала я предположение.
– Откуда в храме надгробная плита?
– Иногда людей хоронили в церкви, под плитами пола.
– Надо же, – сказал Козлов. – Я и не знал. Надо будет Волкова расспросить как следует. Эх, сейчас бы экскаватор подогнать, расчистили бы здесь все в три дня, если б не эти археологи.
– Вдруг они под плитой обнаружат захоронение местного святого?
– Ну, если так… – вздохнул Козлов и пошел прочь.
– Его плита заинтересовала, – шепнула мне Женька, дождавшись, когда он отойдет.
– Ну и что? Нас она тоже заинтересовала. Слушай, давай договоримся, что не будем подозревать всех подряд.
– Вот как раз всех подряд и надо, пока не поймем, что за фигня здесь происходит. – Женька выпрямилась, огляделась и сказала: – Предлагаю съездить в город, очень мне хочется потолковать с Волковым.
– Только не вздумай рассказывать ему о нашем привидении.
– Ты считаешь, это может быть он?
– Ты сама только что утверждала: подозревать надо всех.
– Если народ начнет болтать, в чем я не сомневаюсь, он все равно узнает. А если мы расскажем, он решит, что мы ему доверяем, потеряет бдительность и… Знаешь, Анфиса, я уже не понимаю, что мы ищем, – пожаловалась Женька. – Хоть бы появилась какая-то определенность.
– Надо проявить терпение, – наставительно изрекла я. – И тогда что-то обязательно прояснится.
До отплытия парома оставалось еще довольно много времени, и мы с Женькой возвращались в гостиницу не спеша. Вера сидела на веранде в компании женщины, которая была здесь утром. Они что-то оживленно обсуждали.
– Купаться ходили? – спросила нас Вера.
– Да. Вода отличная. Мы в город поедем, так что вернемся, скорее всего, к ужину.
– А как же обед? – вроде бы расстроилась Вера.
– В городе пообедаем.
– Зачем же в городе, если у вас деньги заплачены?
– Не беда.
Женька устроилась за соседним столом, а я спросила Веру:
– Что это за Ефросинья такая, о которой сегодня утром ваш односельчанин говорил? Мы в монастыре спрашивали, там сказали, что она была монахиней.
– Была, – кивнула Вера.
– С ней связана какая-то легенда?
– Да сказки все это, – отмахнулась наша хозяйка.
– Расскажите, нам интересно.
– Расскажи, – усмехнулась ее подруга.
– Да чего рассказывать, сказка – она сказка и есть. Жила в наших краях девушка диковинной красоты. Такая, что глаз не отвести. И, как водится, влюбился в нее парень. А она в него. Но недолго их счастье длилось, померли у нее родители, и стала она жить с дядей, а тот человек был скверный, жадный. Надо сказать, родители оставили ей большие деньги, вот он на них глаз и положил. Молодец ее пришел свататься, а ему от ворот поворот, мол, ты ей не ровня. Что молодым делать? Сейчас бы на такое наплевали и женились без всякого благословения, а тогда время другое было, вот они и мучились. Но любовь их была такой сильной, что девушка решила бежать со своим любимым, да нашлись злые люди, выдали ее. Дядя сильно осерчал и отвез ее в монастырь. Вот в этот самый. Очень ему хотелось, чтобы она монахиней стала, тогда бы все ее деньги ему перешли. И постригли ее в монашки против воли, как дядя захотел. Человек он был богатый, а против золота никто не устоит, даже те, кому положено богу служить. Стала она монахиней, а парень ее с горя в разбойники подался. Говорят, он ее из монастыря выкрасть хотел, но она была девушкой верующей и рассудила так: уж если пришлось ей стать Христовой невестой, значит, так богу угодно. Но любовь-то из сердца не выкинешь, и стала она чахнуть в монастыре. Как свечка зажженная истаяла, года не прошло, и ее похоронили. А дяде только этого и надо. Однако недолго он радовался. Пропал в одночасье. И он, и богатство его несметное, и никто не знал, куда он девался. А потом и имение его заполыхало, сгорело все, ничегошеньки не осталось, вот тогда и поняли, что не обошлось без парня, что мстит он за смерть своей возлюбленной. Стали его искать, да не нашли, ушел он отсюда в дальние края вместе со своими друзьями. И пошла легенда, что Ефросинья в лунные ночи из могилы своей выходит да ищет его. Чтоб хоть на том свете рядом быть. Вот и все.
– И что, часто ищет? – насторожилась Женька.
– Да сказки все это, – настаивала Вера. – Бывает, кому-то с перепугу привидится, ну и давай языками молоть.
– А могила ее где? – спросила я.
– Кто ж знает. Говорю, сказки это.
– Сказка ложь, да в ней намек, – процитировала Женька. – Значит, где могила, неизвестно? Жаль.
Я взглянула на часы, если мы хотели успеть на паром, пора было отправляться.
На паром мы въехали одними из последних, впрочем, на этот раз машин было немного, самой первой стояла старенькая «Нива». Еще сидя на веранде, я заметила ее на дороге, ведущей от монастыря, и спросила о ней Веру.