– Мне трудно сказать, – честно призналась Элизабет.
– Леди Кэмерон, вы хотя бы помните нашу встречу?
– О да, конечно, – ответила Элизабет, с запозданием вспоминая, что на балу у леди Маркхэм ей представляли кого-то, очень похожего на него. Точно! – Мы встречались на балу у леди Маркхэм.
Он безотрывно смотрел ей в лицо.
– Мы познакомились в парке.
– В парке? – в полном замешательстве повторила Элизабет.
– Вы остановились и стали восхищаться цветами, и в этот момент молодой человек, сопровождавший вас, представил нас друг другу.
– Да, да, конечно, – сказала Элизабет, отводя взгляд.
– Может быть, вам интересно будет узнать, о чем мы разговаривали в тот день и на следующий, когда вы пошли гулять со мной в парк?
В ней боролись смущение и любопытство, и любопытство одержало верх,
– Да, мне хотелось бы знать.
– Мы говорили о рыбалке.
– О-о-о рр-рыбалке? Он кивнул.
– Через несколько минут после того как нас представили друг другу, я упомянул, что оказался в Лондоне лишь проездом, а не для того чтобы провести здесь сезон, как это предположили вы. Я сказал, что собираюсь порыбачить в Шотландии и уезжаю из Лондона на следующее утро.
При этих словах дурное предчувствие сдавило ей грудь, и память ее начала проясняться.
– Мы тогда очень приятно побеседовали с вами, – продолжал лорд Марчмэн. – Вы рассказывали о какой-то особенно осторожной форели, которую вам в конце концов удалось поймать, – щеки Элизабет запылали как горячие уголья, когда она услышала продолжение, – и мы с вами совсем позабыли о времени, рассказывая друг другу рыбацкие байки.
Он спокойно и терпеливо ждал ответа, и когда молчать дальше было уже невозможно, она наконец выговорила:
– А что было… потом?
– Совсем немного. На следующий день я не поехал в Шотландию, а зашел к вам. Вы отправили восвояси не меньше дюжины молодых болванов, которые пришли, чтобы отвезти вас на какой-то прием, и предпочли отправиться со мной в парк.
Элизабет не могла себя заставить посмотреть ему в глаза.
– Хотите знать, о чем мы говорили на этот раз?
– Нет, не думаю. Он усмехнулся.
– Вы пожаловались, что устали от этой светской круговерти, и признались, что мечтаете снова оказаться на природе. По этой причине вы и приняли мое предложение пойти в парк. Думаю, мы оба чудесно провели тот день.
Элизабет все-таки подняла глаза и, встретившись с его грустно-насмешливым взглядом, с почти утвердительной интонацией спросила:
– И мы снова говорили о рыбалке?
– Нет. О том, как лучше охотиться на кабана. Она отвернула голову к окну.
– Вы поведали мне волнующую историю о том, как ваш отец когда-то давно подстрелил дикого кабана, и как вы без разрешения наблюдали за этой охотой с дерева, и как именно под этим деревом завалился кабан. Насколько я помню, – беззлобно закончил он, – вы сказали, что своим радостным криком выдали себя охотниками заработали строгий выговор от отца.
В глазах его заплясали смешинки, и внезапно они оба рассмеялись.
– И ваш смех я тоже запомнил, – сказал он, улыбаясь, – я еще подумал тогда, что никогда раньше не слышал таких чудесных звуков. – Осознав, что сделал ей комплимент, он покраснел, подергал себя за шейный платок и отвел глаза,
Заметив его смущение, Элизабет подождала, пока граф придет в себя и снова посмотрит на нее.
– Теперь я тоже вспомнила вас, – сказала она и, видя, что он с сожалением снова отворачивает голову, пристальным взглядом заставила его посмотреть себе в лицо. – Правда, – тихо сказала она. – Я вспомнила всего минуту назад.
Он обрадованно откинулся в кресле и уже более свободно посмотрел ей в глаза.
– Так почему же вы решили пересмотреть мое предложение, если я не произвел на вас ни малейшего впечатления?
Он был таким милым, таким хорошим, и Элизабет почувствовала, что не смеет солгать ему. Более того, ее мнение относительно ума лорда Марчмэна стремительно менялось в лучшую сторону. Теперь, когда возможность романтического увлечения была начисто отметена, он начал проявлять опасную проницательность.
– Вы можете быть со мной полностью откровенны, – успокоил он Элизабет, словно прочитав ее мысли. – И примите во внимание, что я не такой уж простак, как вам, должно быть, показалось. Просто я… редко общаюсь с женщинами и не умею за ними ухаживать. Но, может быть, мы могли бы быть друзьями, раз уж мне не суждено стать вашим мужем, – сказал он, почти не выдав своего сожаления.
Элизабет уже поняла, что граф не оставит ее в покое, пока она не расскажет ему все, как есть, но интуитивно чувствовала, что смеяться над ней он не станет.
– Решение принял мой дядя, – сказала она со смущенной улыбкой, стараясь изложить дело так, чтобы оно было как можно менее унизительным для лорда Марчмэна. – У него нет собственных детей, и он очень решительно настроен выдать меня замуж. Он узнал имена джентльменов, которые когда-то делали мне предложение, и… как бы это сказать… – Элизабет беспомощно замолчала. Объяснить ему это оказалось не так просто, как она надеялась.
– И выбрал меня? – предположил граф. Элизабет кивнула.
– Странно. Я точно помню, как все говорили, что вы получили множество предложений в тот сезон, когда я познакомился с вами. И тем не менее ваш дядя выбрал меня. Надо сказать, я польщен. Но и немало удивлен таким оборотом дела. Принимая во внимание значительную разницу в возрасте, не говоря уж об интересах, я бы предположил, что он выберет более молодого человека. Прошу прощения за любопытство, но что все-таки толкнуло его на это? – спросил граф, не сводя с нее пристального взгляда.
Элизабет чуть не выпрыгнула из кресла от досады, когда он задал следующий вопрос:
– И кого еще он выбрал в кандидаты?
Закусив губу, она отвернулась, не подумав о том, что по ее потрясенному лицу лорд Марчмэн без труда догадается, что как бы ни смутил ее вопрос, ответ на него пугает ее еще больше.
– Кто бы ни был этот человек, он, должно быть, устраивает вас еще меньше, если судить по вашему лицу, – сказал граф, наблюдая за ней. – Может быть, мне попытаться угадать? Или сказать вам прямо, что час назад я случайно услышал, как ваша тетя и ваш кучер смеялись над тем, как все здорово получилось с сэром Фрэнсисом Белховеном? Другой кандидат – Белховен? – мягко спросил он.
Элизабет побледнела.
– Проклятие! – вырвалось у графа. – Как только вашему дяде могло прийти в голову предложить такое невинное дитя, как вы, этому старому…
– Он уже отказался от этой мысли, – заверила его Элизабет, тронутая тем, что, будучи почти не знаком с ней, граф так сильно о ней беспокоится.
– Вы уверены?
– Думаю, что да.
После секундного колебания он кивнул и откинулся в кресле.
На лице его появилась улыбка.
– Можно спросить, как вам это удалось?
– Честно говоря, я предпочла бы, чтобы вы не спрашивали об этом.
Он снова кивнул и заулыбался еще шире, в его голубых глазах заискрились огоньки.
– Интересно, сильно я ошибусь, если предположу, что с ним вы использовали ту же тактику?
– Я… я не уверена, что поняла ваш вопрос, – осторожно ответила Элизабет, – его улыбка была такой заразительной, что она начала покусывать губы, чтобы удержаться от ответной улыбки.
– Ну что ж, полагаю, что либо ваш интерес к рыбалке два года назад был искренним, либо вы просто хотели сделать мне приятное и дать возможность поговорить о том, что мне интересно. Если верно первое, то ваш вчерашний испуг был не таким уж… как бы это сказать… сильным, как вы хотели меня в том убедить, верно? – Он засмеялся. – А не хотите ли вы попытаться поймать ту форель, которую я упустил из-за вас сегодня утром? То-то она сейчас надо мной насмехается.
Элизабет рассмеялась, чувствуя себя так, словно они с ним действительно давние друзья. Вот было бы замечательно, скинув туфли, посидеть, у ручья и показать ему, как она умеет обращаться со снастями. Но, с другой стороны, ей не хотелось причинять ему неудобства своим пребыванием в доме, к тому же с риском того, что он передумает.
– Все уже решено, – медленно сказала Элизабет, – и поэтому лучше, если завтра мы с тетей будем уже на пути к последнему пункту нашего путешествия.
Следующий день выдался ясным и теплым, на деревьях распевали птицы, и солнце весело светило с лазурного неба. Но к несчастью, это был один из тех дней, когда решения, принятые накануне, уже не кажутся так легко выполнимыми, и когда лорд Марчмэн усадил их с Бертой в карету, Элизабет все еще мучилась над дилеммой. Перспектива встретиться с Яном Торнтоном без Люсинды абсолютно не привлекала ее. В борьбе с этим человеком ей могла помочь только Люсинда – Люсинда, которая не пасовала никогда и ни перед кем, Люсинда, которая в любой ситуации могла дать ей дельный совет. Самым простым решением в этой ситуации казалось остановиться в гостинице, где они должны были встретиться с Люсиндой.Но беда в том, что дядя Джулиус и здесь проявил свою рачительность, загнав ее в рамки строгого бюджета и выделив совсем небольшую сумму на экстренные расходы. Сев в карету, Элизабет сказала себе, что это и есть экстренный случай, и решила потратить деньги. А об объяснениях можно будет подумать позже. Эрон все еще ждал распоряжений, куда ехать,
– В Кэррингтон, Эрон, – сказала она. – Мы остановимся в гостинице и будем ждать там Люсинду.
Она повернулась к лорду Марчмэну и признательно улыбнулась ему, протягивая руку из окна кареты.
– Спасибо вам, – тихо, но от всей души поблагодарила она, – спасибо вам за все, милорд, и за то, что вы такой, какой вы есть.
Он начал заливаться краской от неожиданного комплимента, но в это время карета тронулась, лошади вышли на дорогу и резво побежали вперед. Лорд Марчмэн проводил их взглядом, потом повернулся и медленно пошел в дом, к себе в кабинет. Сев за стол, он посмотрел на письмо, написанное ее дяде, и машинально забарабанил пальцами по столу, вспоминая, что ответила ему Элизабет, когда он спросил, уверена ли она, что Белховен откажется от нее. «Думаю, что да», – сказала она. И тогда Джон принял решение.
Чувствуя себя нелепым Дон-Кихотом, готовым прийти на выручку даме, которая к нему не расположена, он взял чистый лист бумаги и написал новое письмо ее дяде. Как всегда, когда нужно было проявить светскую дипломатичность, лорд Марчмэн оказался не на высоте. Его записка была верхом лаконичности и гласила:
«В случае если Белховен попросит ее у вас, посоветуйтесь, пожалуйста, со мной. Пожалуй, я захочу ее первым».
Глава 11
Ян Торнтон стоял в центре большого шотландского коттеджа, где он родился и провел все свое детство. Теперь он использовал его как охотничий домик, но для сердца его он значил гораздо больше: это было место, где он мог обрести спокойствие и чувство реальности, куда мог убежать от сумасшедшего ритма городской жизни.
Глубоко засунув руки в карманы, он оглядывался вокруг себя, глядя на этот дом уже с точки зрения взрослого человека.
– Каждый раз, когда я сюда возвращаюсь, он кажется мне меньше, чем в прошлый раз, – сказал Ян румяному, средних лет мужчине, который ввалился в дверь с тяжелым мешком провизии на спине.
– Все вещи кажутся больше, когда ты маленький, – ответил Джейк, бесцеремонно скидывая мешок на пыльный комод. – Теперь, кажется, все. Осталось только принести мое барахло. – Он вытащил из-за пояса пистолет и положил его на стол. – Пойду отпущу лошадей.
Ян рассеянно кивнул, все еще думая о доме. Болезненная тоска по прошлому сжала ему сердце, когда он вспомнил о детских годах, проведенных здесь. Ему показалось, что он слышит низкий голос отца и ответный смех матери. Справа от него находился очаг, на котором мать готовила еду до тех пор, пока они не купили плиту. У очага стояли два стула из мореного дуба с высокими спинками, в которых его родители проводили долгие уютные вечера, сидя у огня и разговаривая вполголоса, чтобы не потревожить спавших наверху детей – Яна и его младшую сестренку. Напротив очага стоял диван, обитый крепкой шотландкой в желто – коричневую клетку.
Все здесь оставалось таким, как в детстве. Повернувшись, он посмотрел на пыльный стол и с улыбкой стал стирать пыль, отыскивая знакомые царапины. Через несколько секунд проявились четыре неровные буквы: I.G.B.T. – его инициалы, которые он вырезал на столе, когда ему было три года. Мать чуть было не устроила ему хорошую взбучку за то, что он испортил стол, но вдруг поняла, что он выучил эти буквы самостоятельно, без чьей-либо помощи.
На следующий день с ним начали заниматься, и, когда довольно обширные познания его матери были исчерпаны, его обучением занялся отец. Он обучил сына физике, геометрии и всему, чему учили его самого в Итоне и Кембриджском университете. Когда Яну исполнилось четырнадцать лет, в доме появился Джейк Уайли, который стал у них чем-то вроде «прислуги на все», от него-то Ян и получил свои первые уроки по мореходству и судостроению и услышал о загадочных странах на другом конце света. Позже он и сам отправился в плавание вместе с Джейком, чтобы увидеть все своими глазами и применить полученные знания на практике.
Через три года они вернулись. Ян с радостным волнением готовился к встрече с семьей, а через несколько дней узнал, что все они погибли во время пожара в гостинице, куда приехали, чтобы встретить его сразу по возвращении. Даже сейчас Ян остро чувствовал горечь утраты родителей. Ему сильно не хватало отца – гордого человека, который отказался от наследства и титула, чтобы жениться на сестре бедного шотландского викария. Этим поступком он лишил себя герцогства… и ни разу не пожалел, что послал его к черту. Во всяком случае, так он говорил. Сейчас, столько лет спустя, находиться здесь было уже не так мучительно, и Ян откинул голову и закрыл глаза, отдавшись сладкой боли воспоминаний. Он видел, как отец смеется и жмет ему руку, отправляя его в первое большое путешествие с Джейком, «Будь осторожен, – говорил он, – и помни: где бы ты ни был, мы всегда будем рядом с тобой».
И Ян отправился в плавание – безденежный сын разжалованного английского лорда. Все, что у него было с собой, – это маленький мешочек с золотом, который отец подарил ему на шестнадцатилетние. Теперь, четырнадцать лет спустя, у него был собственный флот, который ходил под его флагом и перевозил его грузы, собственные рудники, в которых добывали олово и серебро, огромные склады и магазины, забитые дорогими товарами. Но первым его приобретением стала земля. Большой кусок бесплодной на вид земли, который он выиграл в карты у колониста, поклявшегося, что там есть золото. И оно действительно там оказалось. Это золото позволило ему купить другие рудники, множество кораблей и роскошных домов по всей Индии и Италии.
Ян предпринял серию рискованных капиталовложений, которые с лихвой окупились. Когда-то в обществе его называли игроком, теперь считали чем-то вроде мифического золотого короля. Стоило Яну купить какие-нибудь акции, как они тут же взлетали в цене. Стоило ему ступить ногой в бальную залу, как дворецкий громко выкрикивал его имя. Те же люди, которые когда-то считали его парией, теперь добивались его расположения и считали за особое одолжение получить у него деловой совет. Отцы мечтали выдать за него своих дочерей. Богатство дало ему роскошь и признание общества, хотя и не принесло особой радости. Больше всего на свете Ян любил риск – ему нравилось просчитывать, какое дело может выгореть, потом делать ставку и ждать результата. Однако вместе с успехом к нему пришла известность, его постоянно посещали какие-то люди, и невозможность побыть одному утомляла его.
А теперь его дед еще больше усилил эту ненужную известность. Видимо, смерть отца Яна вызвала у старого герцога запоздалые сожаления о разрыве с сыном, и все последние двенадцать лет он периодически писал Яну письма. Сначала он предлагал внуку приехать к нему в Стэнхоуп с визитом. Ян проигнорировал эти письма, и тогда дед стал задабривать его обещаниями сделать своим законным наследником. Эти письма также остались без ответа, и, поскольку вот уже два года писем от герцога не было, Ян подумал, что его оставили в покое. И вдруг четыре месяца назад ему снова доставили письмо с герцогским гербом Стэнхоупа, и на этот раз оно его просто взбесило.
Старик в повелительном тоне сообщал, что дает Яну четыре месяца на раздумье, в течение которых он должен появиться в Стэнхоупе и обсудить с ним условия передачи ему шести владений – владений, которые должны были составить наследство отца Яна и которых он был лишен. В случае если Ян не явится к нему в эти четыре месяца, герцог обойдется без него и публично назовет его своим наследником.
И тогда Ян отправил первое в своей жизни письмо деду. В письме содержался короткий и окончательный ответ, который служил верным подтверждением того, что Ян умеет помнить обиды так же хорошо, как и его дед, которому понадобилось двадцать лет, чтобы простить своего сына. Письмо Яна было следующим:
«Только попробуйте – увидите, каким дураком вы себя выставите. Я также публично откажусь от всякого родства с вами и сгною ваши владения и титул».
К настоящему моменту четыре месяца истекли, и герцог больше не предпринимал никаких попыток связаться с внуком, однако в Лондоне по-прежнему ходили слухи, что Стэнхоуп вот-вот назовет своего наследника. Говорили также, что наследником этим будет его родной внук – Ян Торнтон. К Яну сплошным потоком пошли приглашения на рауты и балы от людей, прежде считавших его присутствие в своем доме нежелательным, такое явное лицемерие одновременно и забавляло, и отталкивало его.
– Этот вороной, которого мы взяли с собой, самое вздорное животное, которое я когда-либо встречал, – проворчал Джейк, появляясь на пороге и потирая укушенную руку.
Ян оторвал взгляд от своих инициалов на столе и повернулся к Джейку, не пытаясь скрыть изумления.
– Он что – укусил тебя?
– Да, черт возьми, укусил! – в ярости ответил Джейк. – Он примеривался сделать это с того самого момента, как мы отпустили экипаж в Хэйборне и нагрузили на него поклажу.
– Я предупреждал тебя, что он кусает все, что находится в пределах его досягаемости. Когда седлаешь, старайся держать руки подальше от его морды.