На берегу собираются неравнодушные – главным образом немцы. Они не умеют жестикулировать и только обмениваются соображениями. Их учили сочувствовать чужой беде. Русские лишь поглядывают, не прерывая своих занятий: тонет суденышко, ну так что ж, значит, пришел его срок; если посудина ржавая, то когда-нибудь она потонет. Это восточная философия, и похоже, египетские судовладельцы тоже ее придерживаются. Суденышко тонет, немцы волнуются, а местные словно бы и в ус не дуют. Впрочем, это не совсем так. Египтяне, оказывается, всё видят; вон они сошлись на пирсе и, по-видимому, решают, как беде помочь. Пока что они ничего не предпринимают, но дискутируют горячо и выразительно жестикулируют, в отличие от зажатых немцев. Картина, обычная для Египта; всякое дело здесь, даже очень срочное, предваряется долгими обсуждениями. Будто прежде у них никогда суденышки не тонули.
Впрочем, само суденышко тоже, кажется, не спешит на дно. Оно просело уже изрядно и накренилось на левый борт, но всё еще терпит и ждет спасения. Интересное происшествие растягивается во времени, утрачивая новизну. Созерцание этой неторопливой драмы надоедает Марине, тем более что она по натуре своей не зевака. Самое для нее разумное – пойти купаться, а события пусть развиваются без ее участия. Кому предначертано утонуть, тот утонет, но у Марины замечательная плавучесть. Стало быть, жизнь должна продолжаться.
Пока она плавает, египтяне приступают к действию. Они выкатывают на пирс пластиковые бочки. Может быть, это бочки из-под чего-то, а может быть, и специально припасенные для такого случая. Одни египтяне выкатывают, другие сбрасывают бочки в море, третьи толкают их вплавь к бедующему суденышку и привязывают к его бортам. Дело спорится; надо надеяться, они успеют подоткнуть суденышко бочками до захода солнца. На них оно сможет провисеть до завтра, а там будет новый день, и египтяне придумают, что делать дальше.
14У кого-то в море трудовой аврал, кто-то плавает для удовольствия, но вечер приходит и выгоняет на берег всех. Скоро зубастые горы слопают красно солнышко, но у Марины до ужина есть еще много дел. Надо собрать свои вещи и сдать пляжное полотенце. Надо, вернувшись в номер, смыть с себя морскую соль и прополоскать кондиционером волосы. После этого надо передохнуть и, сидя у телевизора, посмотреть из России новости. Торопиться, конечно, некуда; можно даже побаловать саму себя глотком дьютифришного «Хеннесси». Египетскую отраву Марина, разумеется, не взяла бы в рот и поэтому закупается коньяком в дорогу. И только когда физически и морально она почувствует, что расположена уже к ужину, лишь тогда она станет краситься и готовиться к выходу.
Одна только часть этой части вечера остается непредсказуемой – это новости из России. Не угадаешь заранее, будут они приятными или нет. Может быть, рубль опять подешевел к доллару, а может быть, мы опять кого-нибудь победили. И каков на завтра прогноз синоптиков? На карте Родины спорят циклоны с антициклонами, но кто бы ни выиграл в этом споре, ясно, что в конечном счете на Родине грядут морозы. И странная параллель мерещится после «Хеннесси»: где-то на одном боку Земли мерзнут, да не замерзают люди, а на другом прогулочное суденышко тонет, да не потонет.
Однако уже пора накладывать макияж. Марина от телевизора пересаживается к зеркалу, от которого, правда, новостей не ждет. С помощью небольших привычных манипуляций она скрывает истинное свое лицо, размышляя при этом о совсем другом. Как одеться на этот вечер – вот, о чем ее мысли. Можно надеть сарафан или легкое платье без пояса, а можно летние брючки или даже лосины. Ноги – ее представительский раздел фигуры, так что лосины можно. Но с лосинами, как и с брючками, возникает проблема «верха». Тут есть Марине над чем призадуматься. Впрочем, эта проблема не относится к числу нерешаемых – при наличии вкуса и соответствующего выбора блузок, топиков и туник. Когда доходит до дела, подбирание «верха» к «низу» совершается в считаные минуты.
И вот наконец Марина готова идти на ужин. Если у женщины всё в порядке во внешности и в душе, ею движет одно лишь бодрящее чувство голода.
15Вопреки рекомендациям диетологов, ужин в отеле – это главная трапеза дня. В ресторане на ужин бывает максимальное предложение, и к ужину полагается принаряжаться. За ужином женщины демонстрируют свой вкус в одежде. У русских он чаще всего дурной, а у немок чаще всего отсутствует. Марина невольно оценивает некоторых представительниц. Кто, оступаясь на высоченных шпильках, еле несет тарелку, нагруженную питанием? Ну конечно же, наша русская. А кто нахлобучил поверх сарафана что-то похожее на мужской пиджак? Разумеется, немка; они одни умеют так одеваться. И что удивительно, у этой фрау вполне себе импозантный герр. Он, между прочим, тот самый немец, который за завтраком открывал для Марины двери. Кажется, она потом видела его на пляже. Немец хорош, ничего не скажешь, но зачем ему это чучело в пиджаке?
После ужина полагается романтическая прогулка. Это полезно перед сном для нервов, и вообще, Марина не для того одевалась и красилась, чтобы сразу вернуться в номер. В этот час между ужином и вечерним шоу большинство отдыхающих тоже делает променад. В центре отельского парка отдыхающие прогуливаются с детьми или сбиваются в шумные, то и дело хохочущие компании. Марина проходит мимо; она углубляется в те аллеи, куда забредают лишь пары, ищущие уединения, и одиночки, может быть ищущие себе пары. Здесь ароматы ночных цветов витают в искусно подсвеченном полумраке и в нужных местах поставлены лавочки для сидения. Здесь хочется думать о любви или грустить об ее отсутствии. Юные пары, и зрелые, и пожилые, приходят сюда укреплять отношения. Русские девушки мучаются на шпильках, из-за которых у них коленки не разгибаются, но они крепко держатся за осадистых своих спутников, ухвативши их за руку возле подмышки. Немецкие женщины твердо стоят на своих безобразных ногах, но тоже нуждаются в мужском внимании. Мужья их, которые к ним привыкли, дружески шлепают их по задам. Одиночкам же не к кому прислониться; им остается завидовать чужому счастью.
А когда-то Марина с мужем тоже гуляли парой. Уезжали из города, например, в Абрамцево и гуляли под елями, пиная шишки. И о чем-то они беседовали и целовались даже. От Абрамцево до Египта огромное расстояние; но эти два пункта связывает долгая ниточка жизни со множеством узелков.
Марина прогуливается без плана: захочет, повернет налево, захочет, пойдет направо. Полная свобода выбора в пределах выделенной территории. Приятно дать волю своему капризу, особенно человеку, которому осточертели его повседневные вынужденные маршруты. Что ожидает Марину за следующим поворотом? Другая аллея, проложенная под углом. А по этой другой аллее навстречу Марине шагает тот самый примеченный ею немец. Он гуляет один, без фрау; в зубах у него сигара, что забавно и необычно. Поравнявшись с Мариной, немец вынимает сигару щепотью.
– Гутен абент, мадам!
О нет, это не простая вежливость: немец даже слегка поклонился.
– Гуд ивнинг! – мурлычет в ответ Марина.
И продолжает путь в облаке вкусного дыма. Конечно, она не оглядывается, но ее походка становится еще женственнее.
16Если в номер не залетит комарик, ночь промелькнет незаметно. Завтра Марину ждет еще один пляжный день. Повторение праздника образует будни, которые складываются в образ жизни. Что ж, на пляже хороши и будни; в общем и целом такой образ жизни устраивает Марину. Ей даже кажется, что она так и всегда жила, а другая жизнь, московского образа, словно была придумана. Конечно, Марина тешит себя иллюзией; этот чудесный мир впустил ее ненадолго. Кончится срок путевки, и ей придется вернуться туда, откуда она приехала.
Но это в будущем, а сегодня Марина воображает себя царицей подсолнечного мирка. С пляжного лежака она благосклонно оглядывает своих подданных. Всё спокойно, и каждый занят положенным делом. Египтяне галдят, собирая разбегающиеся бочки; их нетонущее суденышко тем временем переваливается на другой борт. Отдыхающие на пляже тоже время от времени переваливаются, подставляя борта для загара. А солнышко перекатывается по небосклону с юго-востока на юго-запад.
Будни дают ощущение значимости мелочей. Тонкая прелесть будней вся состоит в небольших различиях между ними. Вчера свежевыжатый сок разносил один египтянин, а сегодня уже другой. Этот, сегодняшний, более симпатичный, на взгляд Марины. И она ему тоже нравится – женщина такое чувствует. Тонконогий, изящный, он, словно ибис, похаживает между зонтиками и покрикивает: «Фреш, фреш!» Марина уже купила у него стакан, но он всё равно то и дело объявляется в поле зрения и улыбается лично ей.
– Как дельа? Хорошо? – спрашивает он по-русски.
Да уж, с немкой ее не спутаешь. Марина меняет позу, перекладывая иначе ноги.
17Вообще-то Марина сюда приехала не для того, чтобы покорять мужчин. Если бы она планировала курортный роман, то отправилась бы не в Египет. Она совершенно не виновата в том, что мужчины поглядывают в ее сторону. Тем более что на пляже достаточно есть особ и помоложе, и побойчее. Может быть, дело в том, что Марина лежит одна, а молодые особы разобраны. Но не хотелось бы думать так. Факт остается фактом: мужским интересом она здесь не обделена. Даже немного обидно, что этого не может видеть Маринин муж. То-то зафыркал бы он и заерзал на своем диване. От нечего делать Марина прикидывает гипотетические возможности. Пока только два персонажа мужского пола попали в поле ее внимания – это давешний любезный немец и сегодняшний грациозный разносчик сока. Кого бы она предпочла чисто гипотетически? Египтянин, наверное, горячей, он моложе и не потеет. А немец… кстати, вон он, выходит из моря – немец не только хорошо воспитан, но и очень фактурный мужчина. Однако здравый смысл останавливает бег фантазии. Отношения с египтянином стоили бы Марине денег, а у немца обременение в виде фрау. Так что роман у нее не получился бы даже гипотетически – ни с Африкой, так сказать, ни с Европой.
– Как дельа? Хорошо? – спрашивает он по-русски.
Да уж, с немкой ее не спутаешь. Марина меняет позу, перекладывая иначе ноги.
17Вообще-то Марина сюда приехала не для того, чтобы покорять мужчин. Если бы она планировала курортный роман, то отправилась бы не в Египет. Она совершенно не виновата в том, что мужчины поглядывают в ее сторону. Тем более что на пляже достаточно есть особ и помоложе, и побойчее. Может быть, дело в том, что Марина лежит одна, а молодые особы разобраны. Но не хотелось бы думать так. Факт остается фактом: мужским интересом она здесь не обделена. Даже немного обидно, что этого не может видеть Маринин муж. То-то зафыркал бы он и заерзал на своем диване. От нечего делать Марина прикидывает гипотетические возможности. Пока только два персонажа мужского пола попали в поле ее внимания – это давешний любезный немец и сегодняшний грациозный разносчик сока. Кого бы она предпочла чисто гипотетически? Египтянин, наверное, горячей, он моложе и не потеет. А немец… кстати, вон он, выходит из моря – немец не только хорошо воспитан, но и очень фактурный мужчина. Однако здравый смысл останавливает бег фантазии. Отношения с египтянином стоили бы Марине денег, а у немца обременение в виде фрау. Так что роман у нее не получился бы даже гипотетически – ни с Африкой, так сказать, ни с Европой.
Для чего вообще нужны подобные приключения? Кому-то надоедает быть постоянно хорошей девочкой в то время, как этого никто не ценит. Кому-то хочется, чтобы позавидовали подруги, которых мужья одних в отпуск не отпускают. А у кого-то курортный секс просто входит в оздоровительную программу. Марина не попадает ни в одну из перечисленных категорий. Она предпочитает быть с совестью своей в ладу, а ее единственная подруга живет в разводе и оздоровляется сколько хочет даже без выезда из Москвы. Так что можно сказать, что Марина на отдыхе представляет собой как бы вещь в себе. В чудный загар облекается ее тело, но только для визуального предъявления.
С высоты безмятежной самодостаточности Марина благосклонно оглядывает окружающее человечество. Люди кажутся трогательными, когда голые. Они без конца хлопочут: намазывают друг друга кремом, милуются, или ссорятся, или просто треплются, или утирают сопли детям, которые произошли от них. Если же кто-то замер, то это значит, что человек спит или загорает. Но ни у кого в Марининой зоне видимости нет ничего на лицах, что выдавало бы работу мысли. Люди, когда они голые, судя по всему, глупеют.
Впрочем, и созерцание – это тоже не то чтобы интеллектуальный труд. Есть у Марины время, чтобы поразмышлять о чем-нибудь, да не хочется. Можно попробовать разобраться в самой себе, да только надо ли? Начнешь и не кончишь, а лишь настроение себе испортишь. Научно доказано, что никакая вещь, в себе она или не в себе, постигнуть себя не может. Для досужего размышления подошла бы какая-нибудь отвлеченная тема, но ничего такого Марине не приходит в голову. Наоборот, в голову просится то, о чем думать бы не хотелось. Это набор неприятных, несвоевременных тем и дум, которые она нечаянно вывезла из Москвы. Ненужные мысли постоянно рядом и лишь караулят момент, когда бы забраться Марине в голову. О том, что в ее конторе объявлены сокращения, о том, что она, потратившись на Египет, опять пролетела с покупкой шубы, о том, что с мужем у них не осталось друг к другу чувств, и о том, что не за горами климакс. Нет уж! Чем углубляться в такие темы, лучше придумывать себе роман. А еще того лучше пойти купаться.
18Египтяне на палубе своего суденышка установили помпу и после долгих усилий пустили в ход. Помпа откачивает и выливает в море воду, которая в том же объеме поступает обратно в суденышко. В результате ничто не меняется – ни уровень затопления египетского суденышка, ни уровень моря. Помпа негромко цикает, море шуршит волнами, дети и девушки взвизгивают в прибое. Мирная, размягчающая обстановка. И вдруг – ужасающий грохот обрушивается с небес. Над головами разнеженных отдыхающих проносятся два истребителя. На пляже немало вздрогнуло голых тел. Что это было? Не успевают отдыхающие прийти в себя, как новая пара боевых машин прошивает небо и катятся за ними громы. Поразительно, какая мощь. Должно быть, такие моторы немало жрут керосина.
Вот и еще ненужная тема для размышлений. Так неспокойно сегодня в мире, что египтяне слетываются на всякий случай. Спустя какое-то время в воздухе появляется вертолет, похожий на автобус с двумя винтами. Американский винтажный летательный аппарат, знакомый по старым антивоенным фильмам. Хлопая лопастями, он пролетает над пляжем и удаляется в сторону горизонта. Отдыхающие уже начинают терять к нему интерес, как вдруг вертолет, словно пригоршню конфетти, выбрасывает парашютистов. Они медленно куда-то сыплются за край воды. Там, где канут парашютисты, над горизонтом вырастают дымки со шляпками, и скоро оттуда доносятся такие звуки, будто кто-то ходит по железной крыше. Это, наверное, у египтян учения, ведь не войну же они затеяли на самом деле. Видимо, там у них какой-нибудь полигон на острове. Тем не менее у Марины душа делается не на месте.
Впрочем, можно ко всему привыкнуть. За горизонтом по-прежнему продолжается милитаристская суета; там отважные египтяне бомбят песок и крушат кораллы, сами с собой отрабатывая взаимодействие. Ну и пусть. На Марину снова нисходят покой и нега.
19Сегодня сработал эффект неожиданности, главный козырь любой боевой операции. Но больше Марину не напугает египетская военщина. Если маневры завтра возобновятся, надо их просто включить в распорядок дня, как перевертывание суденышка.
На закате Марина спускает флаг, то есть отвязывает от столбика свое парео. Время складывать пляжные принадлежности и отправляться в номер. Вернувшись к себе, Марина первым делом принимает душ и осматривает себя на предмет загара. Теперь ее тело выглядит так, словно принадлежит двум разным людям. Это в порядке вещей, хотя и забавно смотрится. Налюбовавшись собой, она завертывается в полотенце и усаживается в креслице. Рядом на журнальном столике «Хеннесси» и сигареты. Всё приготовлено, и сама Марина готова отдохнуть от отдыха. Остается лишь справиться в телевизоре, не случилось ли сегодня в мире чего-то такого, что ее касается.
Минута нужна телевизору, чтобы, нагревшись, заговорить. Еще с минуту в мозгу Марины совершается осознание. Новость есть, и она ужасная: сегодня упал самолет с россиянами, и не где-нибудь, а в Египте. Телевизор наполняет номер трагическим бормотанием – разными домыслами и комментариями. Этим вечером Марина выпьет больше «Хеннесси», чем обычно.
20Русские больше не улыбаются; впрочем, они и раньше не отличались улыбчивостью. Египтяне выглядят слегка смущенными. Немцы только посматривают с любопытством. Их учили, конечно, сочувствовать чужой беде, но русские наверняка виноваты сами. Как бы то ни было, жизнь в отеле, разумеется, продолжается. Всё идет своим чередом: ужин, детская дискотека, а потом непременное шоу на египетско-немецкий вкус. Вечерняя здешняя шоу-программа не повторяется чаще чем раз в неделю. Так задумано, чтобы отдыхающие не скучали и чтобы у них в отеле дни не слились в один. Но для русских и так этот день вряд ли сольется с другими. Им сегодня не хочется знать, чем египтяне развлекают немцев – танцами живота или юмористическим переодеванием мужчин в женщин. В этот вечер отель поделился на две неравные части: большая наслаждается танцами с переодеваниями, меньшей выпали переживания. Естественная пропорция для отеля с немецким преобладанием.
Марина не может отделаться от чувства несправедливости. Кому это нужно, чтобы самолеты падали, и чтобы наши российские самолеты? А люди, погибшие россияне, – они уже не похвастают перед знакомыми своим загаром и не расскажут о том, как отдохнули в Египте. Эти люди уже не выйдут после отпуска на работу и вообще не узнают, какая у них впереди была бы жизнь. Грустные мысли не составляют логических построений, а просто цепляются друг за дружку. Для кого-то сегодня всё было кончено, а для кого-то нет. Кому-то еще предстоит трудная жизнь после отпуска.
На фоне трагедии и после «Хеннесси» в Марине не то чтобы происходит переоценка ценностей, но что-то все-таки происходит. Сегодня она общается с другими русскими. Конечно, ни нового, ни толкового ничего русские не говорят, но между ними чувствуется единение. От души у Марины отлегло немного. Ночью, еще не в состоянии спать, она курит на балконе номера. Небо в Египте черным-черно, а мысли у Марины светлые, хотя и грустные. Глядя на огоньки пролетающих самолетов, она думает о своих родных: о муже, о сыне, о маме. Больше-то у нее никого и нет.
21Это настолько по-человечески – утешаться светлыми мыслями в час трагедии. Если горький факт отменить нельзя, значит, можно его засахарить. Когда происходит теракт или даже обычная катастрофа, неравнодушные люди обнимаются крепче и возлагают кукол к импровизированным алтарям. Начинают теплее думать о родных и близких. Больше заботятся о безопасности, усиливают досмотр. Что же еще они могут поделать? Каждая катастрофа – это уведомление оставшимся пока в живых: мементо мори. Как избавиться людям от страха смерти, к какой прислониться вечности? Только к морю и остается – все остальные виды вечного люди отменили сами.