– Ты опять про пироги или про что-то другое?
– Про другое, конечно. Я на такие подвиги во имя любви точно не способна.
– Да какие там подвиги, Оль, скажешь тоже! Это не подвиги, это нормальная семейная жизнь. А она из мелочей складывается, которые, в общем, не замечаешь. Как будто так и надо. А на самом деле…
– Не знаю. Наверное, ты прав, Генка. Действительно, не замечаешь. Живешь и живешь себе. Про любовь говорить с годами забываешь, зато пирожки вкусные по утрам привычкой становятся. Наверное, я очень скверная жена была…
– Хм… Откуда вдруг такие выводы? И почему – была? Кстати, что у тебя там с мужем произошло? Ты ж мне ничего и не рассказала толком.
– Да это неинтересно, Ген. Пошлость и грязь, больше ничего. Знаешь, как топором по чурбаку – раз! – и раскололась семейная жизнь на две половинки. Кстати, очень приличная была семейная жизнь. Крепкий такой чурбачок.
– Оль… Ты же знаешь, я парень простой, этих обиняков не понимаю. Давай, выкладывай все, как было. И с подробностями, чтоб надолго хватило. Дорога длинная, а я не выспался, так что внимательно тебя слушаю. Давай, Шехерезада, начинай!
– Ну ладно…
Ольга вздохнула, опустила плечи, отправила в рот остатки пирожка. И повторила, будто окончательно решившись:
– Ладно, расскажу… Все с самого начала расскажу. Как сказку.
– Валяй сначала.
– Мы, Ген, молодыми женились, по большой-большой любви. И жили хорошо, дружно, первые несколько лет, помню, все время за руки держались… И Польку уже родили, а все норовили за руки схватиться… Знаешь, интуитивно как-то. Чтобы все время чувствовать друг друга.
– Да, знаю. У нас тоже с Маришкой так… Ладно, не буду тебя перебивать, рассказывай.
– Я ему очень верила, Ген. Всегда верила. Тоже, знаешь, интуитивно. Почему-то мне казалось, что если я мужа люблю… И он меня любит… То это как бы автоматом нас от всего плохого и пошлого защищает, понимаешь? Наверное, все любящие женщины так думают. Мы и не ссорились практически… И я никогда не ревновала, просто в голову такая глупость не приходила. Иван меня ревновал, а я его – нет.
– А не врешь, часом, а? У тебя ж характер такой… Скажи-ка тебе чего-нибудь поперек! Увернуться ведь не успеешь!
– Ну да, в общем… Характер у меня не сахар, согласна. Но Иван как-то умел острые углы обходить… И не сказать чтобы он трусом бесхарактерным был, нет! У него тоже, знаешь, характер не слабый. Черт его знает, как нам это удавалось… Нет, мы не ссорились. И не раздражались друг на друга. Нет, я раздражалась, было дело, но Иван… Как-то гасил незаметно.
– Слушай, а я ведь начинаю испытывать симпатию к твоему Ивану! Значит, вполне нормальный мужик!
– Да. Нормальный. И цветы мне всегда дарил, не по праздникам, а просто так. И слова красивые говорил. И глаза у него при этом честные влюбленные были. Да, все было хорошо, все отлично. А к хорошему быстро привыкаешь, расслабляешься и удара не ждешь. А когда вдруг этот удар получаешь… В общем, дальше не хочу рассказывать. Не могу, прости. Дальше мне больно, Ген.
– Ладно, понял, не дурак… Изменил он тебе, да? А ты его застукала?
– Да. С моей ближайшей подругой. И поэтому, сам понимаешь, возврата в прошлое нет.
– О! О! Как по-киношному сказала-то! Заплачу сейчас! Дай платок там, в бардачке!
– Не смешно нисколько. Над чужой болью нельзя смеяться, Ген.
– А я и не смеюсь. Я громко на тебя удивляюсь. Подумаешь, мужик налево сходил один разок за всю семейную жизнь! Да ему по природе его мужицкой положено – хотя бы разок-то! Прости его, Оль… Ну, ты ж умная баба, сделай скидку, не жмись.
– Господи, Ген, и ты туда же!
– Не понял.
– Да мне все кругом твердят – надо простить, надо простить. Как будто это легко! Как пальцами щелкнуть. Да если бы я могла… Да я бы с радостью, что ты! А только не получается у меня, не могу, и все, хоть убей. Не дано мне, как Маришке твоей, к примеру…
– А ты любишь его?
– Не спрашивай, пожалуйста. Я и сама себе этот вопрос не задаю.
– Да отчего ж не задашь-то?
– Боюсь.
– Значит, любишь.
– Нет, не люблю. Не люблю! Предательство и любовь между собой не сочетаются! Значит, не люблю!
– Ну, тогда другого мужика себе найди…
– Мне не надо другого. Нет, я не смогу…
– Значит, все-таки любишь! Значит, надо прощать, Оль!
– Нет. И простить не смогу.
– И что? Так и будешь всю жизнь одна? Будешь сидеть и самой себе песенку обиды куковать?
– Выходит, так и буду. Куковать.
– Хм… А зачем? Не понимаю.
– Слушай, Ген! А если бы Маришка с тобой так же?.. Если бы она тебе изменила?.. Ты бы ее простил?
– Да. Простил бы. Мой отец нашу с тобой мать простил, когда она от него сбежала, меня бросила. Искал ее долго… Ну, в общем, сама знаешь. И я бы простил. Потому что люблю. И тебе тоже своего Ивана надо простить, потому что ты его любишь. Очень простая арифметика, Оль.
– Ой, Ген, перестань… Чего мы – по одному и тому же кругу. Все, хватит.
– А я и мамку нашу непутевую, Анну-Афродиту, тоже давно простил. Наверное, ты права, да, Оль. Эта способность такая человеческая, легкость прощения, не всем дана. О, смотри, указатель на своротке! Поселок Горькое! Чуть не проехали, зараза…
Поселок, кстати, своему горькому названию вовсе не соответствовал. Уютным был, как маленький ухоженный городок. Меж двухэтажных домов буйно росли тополя, на детских площадках были разбиты клумбы с цветами. А в центре, как и полагается, фигура вождя в лихо распахнутом кургузом пиджачке и с устремленной вперед рукой. А как фигура окрашена-то, господи, прости! В легкомысленный светло-сиреневый цвет! Надо же, постарались… Неприятно смотреть, грустно как-то. Будто фигу в кармане показали. А может, просто так покрасили, без задней мысли? Чтобы с кустами сирени гармонировала?
– Интересно, где тут детдом? – старательно вглядывалась в мелькающие за окном строения Ольга. – Надо бы выйти, спросить у кого-нибудь. Вон пацаны идут, Ген. Остановись, я спрошу.
Двое подростков с готовностью бросились через газон на ее призыв:
– Мальчики, а можно спросить?..
– Да! Спрашивайте!
– Вы не подскажете, где тут детдом?
Мальчишки переглянулись, потом один из них, в синей бейсболке, наклонился к окну, проговорил вполне дружелюбно:
– Так мы не только подсказать, мы и показать можем. Заодно и нас подвезете.
– А, так нам по пути, значит? Очень хорошо. Давайте, прыгайте на заднее сиденье.
Мальчишки шустро забрались в машину. Тот, который в бейсболке, скомандовал деловито, показывая пальцем на площадь с фигурой вождя:
– Значит, сейчас вон там развернетесь, потом обратно по этой же улице поедем. Потом направо… А дальше я покажу.
– Выходит, детдом на окраине поселка?
– Ага. На выселках. Обидели нас, сироток.
Мальчишки загоготали тихо, толкнувшись локтями. Ольга чуть обернулась, пытаясь разглядеть их поближе. Мальчишки как мальчишки, самые обыкновенные… Вовсе на сирот не похожи.
– Пацаны, а вы Ксению Васнецову не знаете, случаем? – весело спросил Генка.
– Не-а… – удивленно переглянулись мальчишки. – Не было у нас такой… Ксюх много, но Васнецовых точно не было. А сколько ей лет?
– Примерно восемнадцать. Или девятнадцать. То есть она должна была из детдома выйти, наверное…
– Выходят, дяденька, из тюрьмы, между прочим.
– Ну ладно, чего уж… Прошу пардону, – виновато хохотнул Генка. – А как надо правильно говорить? Выпустилась?
– А выпускают голубей на свободу.
– Ну все, пошутковали, пацаны, и хватит. Значит, не знаете ничего про Ксению Васнецову?
– Не-а. Не знаем. Нет, точно такой не было.
Генка и Ольга переглянулись в тревоге. Генка пожал плечами, Ольга подняла брови, вздохнула. Мол, говорила я тебе.
– А вы к нам вообще по какому делу? – подавшись вперед корпусом, полюбопытствовал шутник в синей бейсболке. – Вы не усыновители, случаем, нет? Не иностранцы?
– Нет, мы не усыновители и не иностранцы, мальчики, – повернулась к ним с улыбкой Ольга. – Мы ищем Ксению Васнецову. Она нам очень нужна.
– А зачем? А кто она вам?
– Много будешь знать, скоро состаришься, – улыбнувшись, дернула Ольга вниз за козырек синюю бейсболку. – Понял, чувак?
– Да понял, понял… – вернул мальчишка жестом бейсболку на место. – Тогда сразу еще вопрос: а как у вас насчет спонсорской помощи?
– Кому?
– Ну, хотя бы вот нам с Вовкой.
– Это за какие такие заслуги, а? – весело спросил Генка, глядя в зеркало заднего вида. – Я вас подвез и вам же еще помощь оказать должен? Вроде вы не инвалиды, вполне здоровые пацаны. И выглядите вполне сытыми и прилично одетыми, дай бог каждому так выглядеть.
– Да ладно, дяденька, я же просто так спросил, на всякий случай. Там, за поворотом, еще триста метров проехать, и будет наш скворечник. Вам ведь, наверное, к директору надо, да?
– Точно. Хотелось бы к директору.
– А хотите, я вас провожу?
– Ну, проводи. Все, вроде приехали.
– Пойдемте, я вас провожу.
– Пойдемте, я вас провожу.
– Сейчас… Дай оглядеться сначала. А хорошо тут у вас, однако, в скворечнике-то… Богато устроились, со вкусом.
Детдом, как выяснилось, располагался на территории вполне ухоженного парка. Скорее всего, когда-то это была барская усадьба с флигелями и надворными постройками, даже фонтан перед домом сохранился, не совсем удачно отреставрированный, то есть ныне похож был на плавательный бассейн, выложенный голубой плиткой. Но зато на фасаде главного корпуса сохранились колонны, укрепленные снизу капителями в виде изящных завитков. На солнце смотрелось очень красиво – и голубая вода в фонтане, и колонны.
– Нравится у нас, да? – гордо спросил мальчишка, проследив за Ольгиным взглядом.
– Да. Хорошее место.
– Ага… Ну, идемте, я вас провожу. Елена Максимовна на месте должна быть. Это директор наш. Она хорошая, вы ее не обижайте.
– Ладно, постараемся, – тихо проворчал Генка, – веди нас, Сусанин.
– Я не Сусанин, я Димка Хохлов.
– Очень приятно. А я Геннадий. А это вот Ольга Викторовна. Заодно и познакомились, значит.
– Ага…
Директор Елена Максимовна оказалась миловидной пожилой дамой с уставшими глазами и будто приклеенной к лицу улыбкой. Оглядела их бегло, будто приценилась – кто, мол, такие, что с вас взять можно… Точно как детдомовец Димка Хохлов на предмет прощупывания потенциала спонсорской помощи.
– Здравствуйте, Елена Максимовна. Вы уделите нам немного времени?
– Да, конечно, заходите, присаживайтесь. Слушаю вас…
– Нам бы хотелось узнать про Ксению Васнецову. По документам она была направлена в этот детдом, давно, правда.
– Погодите, погодите! – жестом остановила Ольгу Елена Максимовна. – А вы кто, собственно, будете? Почему я должна отвечать на ваши вопросы?
– Так мы брат и сестра Ксении Васнецовой…
– Доказать можете?
– В смысле – доказать?
– В смысле документально.
Ольга с Геннадием переглянулись растерянно. Потом Ольга произнесла виновато:
– Нет… Никак не можем…
– Да почему не можем-то? – перебил ее Генка. – У меня же в свидетельстве о рождении все записано! Мать Васнецова Анна Григорьевна, отец Васнецов Василий Петрович! И у нее, у Ксении, то же самое должно быть! Нет, отец другой… Про отца не знаю, в общем. Но мать – точно Васнецова Анна Григорьевна!
– А можно мне взглянуть на ваше свидетельство о рождении?
– Так я не взял с собой. Не догадался как-то. А хотите, паспорт покажу? По паспорту я тоже Васнецов!
– Нет, не надо паспорта. И свидетельства о рождении тоже не надо. Какая у вас фамилия – это не имеет значения, в общем. Все равно я вам никакой информации дать не смогу, права не имею. Дело в том, что Ксения Васнецова была удочерена еще в трехлетнем возрасте. Вы про тайну усыновления… то есть в данном случае про тайну удочерения слышали, надеюсь? Статья сто тридцать девятая Семейного кодекса?
– Как – удочерена? – обалдело уставился на директрису Генка. – У нее же мать есть! Или… Она что, умерла?
– О судьбе матери ничего не знаю, простите. Удочерение стало возможным на основании ее отказа.
– Какого отказа?
– Мать Ксении Васнецовой написала отказ, ее удочерили, так что я и сама ничего не знаю о дальнейшей судьбе Ксении Васнецовой, – терпеливо объясняла Елена Максимовна, устало прикрыв глаза веками, будто защищаясь от Генкиного напора. – Извините, ничем вам помочь не могу.
– Нет, но как же… – бормотал Генка, по-бабьи разведя ладони в стороны, – мы ж ей не чужие, мы брат и сестра. Мы право имеем. Вы нам только скажите, кто ее усыновил… Ну, то есть удочерил…
– Нет, не скажу. Я же вам русским языком объясняю – не имею права. Статья сто тридцать девятая Семейного кодекса.
– Да оно понятно, что не имеете права. Но ведь столько лет прошло. Она, Ксения-то, теперь уж взрослая дивчина. Ей, может, наоборот в радость будет, что у нее еще брат и сестра отыскались.
Директриса вздохнула, сложила на столе пухлые ладошки ковшиком, снова устало прикрыла глаза. То есть всем своим видом говорила – шли бы вы отсюда, господа хорошие, надоели… Еще и стационарный телефон заверещал у нее под рукой некстати. Хотя для директрисы наоборот, вполне кстати. Схватила трубку, проговорила в нее, вставая со стула:
– Да, иду, иду… Уже бегу… Через пять минут буду!
И глянула на них с вызовом – чего сидите, не видите, мне срочно идти надо? Нормальные вроде люди, а простых вещей не понимаете!
Вышли на крыльцо с белыми колоннами, Генка закурил нервно. Ольга уставилась на него во все глаза:
– Ты же не куришь. Ты чего!
– Закуришь тут… – сердито ответил Генка. – Видишь ведь, нервничаю. Вот же сволочь административная, а? Права она не имеет.
– Ну почему сразу сволочь, Ген. Отрицательный результат – тоже результат. Успокойся, подыши воздухом. Посмотри, как здесь хорошо. Не детдом, а лесной санаторий. И пахнет вкусно, котлеты где-то жарят…
Ольга потянула носом воздух, прикрыла глаза. Генка докурил свою сигарету, огляделся в поисках урны, проговорил сквозь последний дымный выдох:
– И все равно – сволочь бездушная! Ну что ей, жалко было в дело заглянуть?
– Она не сволочь, Ген. Она на работе. Ты ее тоже пойми… Если нельзя, значит, нельзя. Она всего лишь исполняет свои служебные обязанности.
– Ой, да ну тебя. Правильная нашлась. Надо о людях в первую очередь думать, а не о служебных обязанностях. Иногда для хорошего дела можно и закон обойти!
– Да с чего ради, Ген? Ну сам подумай – зачем ей лишние проблемы? Кто мы такие для нее? Здрасьте, приехали, выдайте нам все явки и пароли! Она нам что, обязана чем-то? Нет, зря ты так… Она абсолютно правильно делает.
– Ладно, хоть ты не трынди. Терпеть не могу, когда трындят под руку. Тошнит уже от твоей правильности. Пойдем лучше, перекусим где-нибудь… Я тут, пока ехали, кафешку по пути углядел.
– Пойдем, Ген, пойдем. Действительно, чего это я? Ты голодный, а я трындю… Трынжу… Как правильно-то, Ген? В моем лексиконе таких слов нет, неграмотная я!
– Ага, все бы прикалывалась только.
– Не ворчи!
– Да больно надо – ворчать на тебя… Вечно под руку лезешь, а сама даже не знаешь, как сказать правильно…
Так, шутейно собачась, они и шли по дорожке к выходу. Пока не услышали за спиной:
– Эй, погодите, как вас там…
Оглянулись одновременно. Димка Хохлов бежал за ними по дорожке, чуть прихрамывая. Добежал, снял бейсболку, вытер капли пота со лба, постоял немного, переминаясь с ноги на ногу. Вздохнул тяжело, по-видимому, паузу выдерживал. Потом оглянулся воровато, произнес заговорщицки:
– В общем, узнал я все про вашу Ксению Васнецову…
– Что – узнал? – хором спросили Ольга с Геннадием, шагнув к парню.
– Да тихо вы, не орите… Денег дайте, тогда скажу.
– Ах ты, зараза… – возмущенно проговорил Генка, но Ольга вовремя дернула его за рукав. Спокойно глянув парню в глаза, спросила тихо:
– Сколько ты хочешь?
– Да две тысячи всего, делов-то… – пожал плечами Димка, потупив глаза в землю, – мне как раз на ролики не хватает…
– А что, у вас в детдоме роликов нет?
– Почему, есть… Но я свои хочу, собственные. Понимаете, наш психолог Оксана Вадимовна говорит, что у меня очень развито чувство собственности. И что в этом ничего плохого в принципе нет. Я думаю, в продаже информации тоже ничего плохого нет, сегодня же все что-то продают и покупают. Что, разве не так?
– Ну, в общем и целом… – неуверенно пожала плечами Ольга, глянув на Генку. – Да, в принципе ничего страшного… А как мы узнаем, что твоя информация достоверна? Вдруг ты, умный такой, нас обманываешь?
– Так я же не саму информацию продаю, а наводку на источник информации!
– В смысле – наводку? – хмыкнул Генка. – И кто же в таком случае у нас источник?
– Так баба Нюся источник, нянечка из младшей группы. Она тут давно работает и все про всех знает. Баба Нюся старенькая совсем, но ее жалеют и на пенсию не выгоняют, потому что дома сын с невесткой пьющие. А здесь ей лучше, здесь ее никто не обижает. И маленькие ее любят, она им на ночь сказки рассказывает, как Арина Родионовна. Еще и колыбельные старинные поет, прикольные такие. Она правда очень давно работает!
– Ишь ты! Похоже, не врет… – задумчиво почесал шею Генка. – Ладно, уговорил, веди нас к бабе Нюсе, а там посмотрим.
– Нет, ну это… Неграмотно как-то. Я отведу, только давайте вопрос по делу решим.
– То есть?
– То есть утром деньги, вечером стулья. Вечером деньги, утром стулья. Утром деньги…
Ольга не выдержала, рассмеялась. Глянула на Генку, произнесла сквозь смех:
– Смотри, Ген, какой парень начитанный! Приятно с ним дело иметь, ага?
– Нет, я чего… Как хотите, конечно… – обиженно поднял брови Димка Хохлов.
– Ладно, ладно… – торопливо выудила из сумки кошелек Ольга. – Скажи лучше, а сколько тебе надо на ролики? Ну, сколько они в магазине стоят?
– В пределах трех тысяч вполне приличные можно купить… Тысяча у меня есть, надо еще две.