— Пащук!
— Кажется, да, Пащук. Но он ничего не сказал вразумительного, и тогда Вальдемар совсем расстроился и попросил меня поехать с ним вместе к Полине. Ключи от ее квартиры у него есть. Он вызвал такси, и мы поехали.
— Во сколько это было?
— Около двух часов дня.
«Приблизительно в это время в тот день я приехала первый раз в офис издательства, — подумала Алина, — значит, в офисе уже знали, что Полина мертва? Почему же Болотников сказал, что она заболела? Надо уточнить время…» И вслух спросила:
— А в полицию вы позвонили сразу же?
— Сначала Вальдемар позвонил в «Скорую помощь», он подумал, что Полина без сознания. Я не стала его разубеждать, хотя увидела, что она мертва.
— Как вы увидели?
— Да тут долго не надо думать. Лежала она, видно, уже несколько часов, так что понимаете…
— Ну, да. А Вальдемар не понял этого…
— Он был в шоковом состоянии. Наверное, он понял тоже, что она мертва, но пытался отогнать от себя эту мысль. Я могла бы и сама позвонить в полицию, но кто я такая? Он же отец. Я его с трудом уговорила набрать номер полиции, он сказал что-то невразумительное, и все равно пришлось мне взять трубку и объяснить суть дела. Иначе полицейские приняли бы это за розыгрыш и не приехали.
— Опишите мне общую картину, что вы увидели, когда вошли? Вы бывали раньше в доме Полины?
— Нет, ни разу не была. Полина обычно водила в праздники или дни рождения в ресторан, домой не приглашала. Готовить у нее времени не было, да и, кажется, она не очень любила заниматься хозяйством.
— В квартире был беспорядок?
— Нет. Ничего такого я не заметила. Со стороны — совершенно обычная картина, вроде Полина устала и прикорнула на диванчике. На столе стояли чашки, сливки для кофе, сахарница, еще что-то…
— Сколько чашек было?
— Кажется, четыре. Да, точно — четыре!
— Может быть, три? Насколько я знаю, у нее было двое гостей вечером…
— Нет, я совершенно точно говорю — четыре.
— Вас в полиции расспрашивали уже?
— Нет, меня не вызывали. Только Вальдемара. Он был там вчера. Когда полицейские приехали на квартиру Полины, они мне задали несколько вопросов, но когда узнали, что я тут впервые и приехала в качестве сопровождающего лица, то потеряли ко мне интерес и занялись опросом Вальдемара и осмотром помещения. Потом Вальдемар поехал с ними в комиссариат. Оттуда его привезли вечером на такси.
— А что в квартире, нашли что-то подозрительное?
— Они все со стола собрали в полиэтиленовые пакеты и увезли с собой. На экспертизу, наверное. Полину тоже забрали. Остальное, по словам Вальдемара, ничего не изменилось. Они запечатлели все на пленку и уехали, и я тоже отправилась домой.
— Квартиру опечатали?
— Нет. Я этого не видела.
— Скажите, а Эдгара Пауля вы знаете? Это друг Полины, врач-стоматолог.
— Знаю. Видела его на днях рождений.
— Ваши впечатления?
— Интересный мужчина, интеллигентный, умный. Но… как бы сказать, не совсем честный по отношению к Полине. Вальдемар не любил его за это. Но господин Пауль делал вид, что все нормально. А может, он действительно считал это в порядке вещей? Полина любила Эдгара и верила его обещаниям.
— Вы считаете, что он ее обманывал или вел какую-то двойную игру?
— Конечно, он ведь продолжает жить в доме вместе со своей женой. Я уж не знаю, спят ли они в одной постели, но, живя под одной крышей, они наверняка сохранили какие-то супружеские отношения. Если бы он действительно любил Полину и имел серьезные намерения по отношению к ней, то уже давно бы разошелся со своей женой. Для этого ведь не обязательно оформлять развод, если уж он так боялся потерять свои деньги…
— Вы правы, что-то в этих отношениях не то… А может, Полина стала на него давить или предъявлять какие-то требования или претензии, и этот доктор Пауль решил от нее избавиться?
— Что вы, на Полиночку совсем не похоже то, о чем вы говорите. Она никогда бы не стала ничего требовать или предъявлять претензии…
— Любая женщина, когда у нее только начинаются отношения с мужчиной, уже видит себя в свадебном платье. Тем более, женщины с традиционным воспитанием, как у нас, более ориентированы на семью. Эмансипация не столь остро затронула их. Я вот тоже была своего рода «деловой женщиной», но, в конце концов, превратилась в образцовую домохозяйку и мужнюю жену. Немецкая женщина вряд ли бросит карьеру, тем более успешную, ради семьи, но у наших женщин другое воспитание… Если даже Полина молчала, то в душе она надеялась стать когда-нибудь фрау Пауль.
— Наверное, вы правы. Я никогда не была замужем. Мой жених ушел на войну в 1944 году и пропал без вести. Я наводила справки, по всей видимости, он попал в русский плен и погиб позже в лагере. Возможно, я покажусь вам слишком старомодной, но… Ждала его, надеялась, а потом уже как-то неудобно было замуж выходить, так и осталась в старых девах.
— Я вас хорошо понимаю. Моя тетка, сестра отца, тоже всю жизнь оставалась верной своему погибшему мужу.
«А я еще подумала — кого-то мне фрау Вальбаум напоминает, — мелькнуло в мыслях у Алины. — Мою тетушку, преданную нашей семье тетушку Ольгу. Она вышла замуж в мае сорок первого, а в июле ее мужа забрали на войну. Больше она его никогда не видела, хотя похоронки не получила. После войны узнавала — числился как пропавший без вести. Она надеялась, что, может, в плен попал и вернется еще… Но теперь мы знаем, что даже если так и было, шансов остаться живым у него практически не было. Если он вырвался живым из немецкого плена, то его сразу же отправили в штрафной батальон — а это верная смерть. Тетка жила всегда с нами, вырастила меня, можно сказать… И претенденты на ее руку были, но сказала: не хочу — и все, буду ждать встречи со своим Павликом в лучшем мире. Я еще удивлялась, когда ребенком была: а как вы друг друга узнаете? Вон Павлик твой на фотографии такой молодой парнишка, а ты уже старенькая… Уже встретились… Умерла моя тетушка четыре года назад…»
Алина невольно задумалась, лицо Ильзы Вальбаум стало влажным от слез, она достала бумажный платочек и промокнула глаза:
— Наверное, такая судьба у многих женщин и в России, и в Германии… Ох, война, война… До сих пор болят раны, нанесенные ею… Вальдемар Генрихович мне рассказывал, что русских немцев в начале войны срочно отправили на восток. Боялись, что они будут «пятой колонной» при наступлении фашистов. Тоже пришлось людям немало унижений и оскорблений перенести. Дети дразнили их «фашистами», да и среди взрослых было немало любителей поиздеваться над беззащитными людьми.
— В последние годы открываются многие «дыры» истории…
— Да, да. Сейчас стали свободно говорить на любые темы. В Германии тоже, хотя немцы всегда считали себя демократами, но чувствовалась предвзятость к Советскому Союзу и другим странам Варшавского блока. Правда, в последние годы отношение сильно изменилось. Во-первых, в Германии живет много русских. Мы ведь называем «русскими» всех, кто говорит по-русски. Хотя, это могут быть и «русские» немцы, и евреи, и украинцы, и белорусы. Во-вторых, немцы стали чаще ездить в восточноевропейские страны. И многие из них теперь просто фанаты России. Я тоже не раз бывала с экскурсиями в Москве, Санкт-Петербурге, и, конечно, в своем родном Кенигсберге, то есть Калининграде.
— А с Вальдемаром Бергом вы давно знакомы?
— С того дня, как он поселился здесь. Он исключительно порядочный и интеллигентный мужчина. Вы не подумайте ничего такого… Вальдемар ведь всегда любил и любит свою покойную жену. Но старикам лучше держаться вместе…
— А как Полина относилась к вашим отношениям?
— Очень доброжелательно. Она была рада, что с отцом рядом кто-то есть. Она ведь понимала, что я не собираюсь претендовать на место ее мачехи, да в наши годы это уже было бы смешно…
— Не думаю, что она была бы против даже более серьезных отношений между вами. Но сейчас Вальдемару Генриховичу особенно нужна ваша поддержка…
— Переживаю я за него… Он такое говорит, боюсь, ему уже вообще ничего не нужно в этой жизни…
— Думаю, в ваших силах ему помочь, поддержать…
— Я попытаюсь… Сейчас приехала Светлана, ее друг — врач-психиатр, работает в наркологической клинике. Кажется, он даже главный врач, хотя ему еще и сорока нет… Он подскажет, я надеюсь, как Вальдемара вывести из депрессии.
— Я тоже очень хочу помочь. Понимаю, что Полину уже не вернешь, но если найдут убийцу, Вальдемару Генриховичу легче будет заставить себя жить дальше. А сейчас я хотела вывезти его на воздух, он ведь сидит в квартире безвылазно, надо, чтобы он побыл среди людей, погрелся на солнышке, просто посмотрел на бегущих по тротуару пешеходов, едущие машины…
— Это было бы очень хорошо! Я уговаривала его выйти хотя бы в наш дворик, а он ни в какую! Здорово, что вы смогли его убедить!
— Думаю, он уже собрался. Спасибо за рецепт! Я побежала!
— Заходите еще, буду очень рада!
Глава 11
Когда Алина впервые приехала в Германию, ее среди прочего, сильно поразило огромное количество инвалидов на улицах. И это при том, что их наличие не создает неприятного ощущения вины за то, что у тебя все на месте. Алина подумала тогда: а почему же среди немцев столько нездоровых людей, но при этом они не вызывают такого щемящего чувства жалости, как изуродованные калеки в переходах московского метро (даже если предположить, что большинство из них «шестерки» из нищенской мафии)? И быстро нашла сама для себя ответ: они имеют человеческий вид, и могут себя ощущать полноценными людьми, а не отброшенными обществом за ненадобностью изгоями, как у нас на родине. Именно поэтому их и на немецких улицах полно — они не комплексуют по поводу своего нездоровья, они могут свободно передвигаться на инвалидных колясках, где им необходимо — любые входы-выходы, спуски-подъемы приспособлены для их поездок. И опять же — им не надо протягивать руку за милостыней… Алина везла впереди себя коляску с несчастным стариком и отвечала кивком на приветствия встречных. «Наверное, это знакомые Вальдемара, но он смотрит немигающим взглядом на тротуар и никого не видит вокруг. Надо попытаться его „разговорить“…»
— Вам не холодно? — начала осторожно Алина.
— Нет-нет! Сегодня такая чудесная погода! — Вальдемар Берг как будто очнулся ото сна, встряхнул головой и оглянулся, припоминая, кто это к нему обращается.
— Я же говорила, прогулка никогда не повредит.
— Я в этом парке бывал и с Полиночкой… Там дальше есть кафе, где мы сидели с ней, пили кофе, ели мороженое…
— Может, заглянем туда?
— Давайте…
— Вальдемар Генрихович, мне бы хотелось, чтобы вы называли меня на «ты». Договорились?
— Договорились…
Алина, бережно толкая впереди себя инвалидную коляску, прошла еще сотню метров по тенистой аллее, и они увидели уютное кафе всего на пять столиков. Официант узнал старика:
— Здравствуйте. Вы сегодня с новой прелестной дамой?
Алина постаралась сразу же перевести разговор:
— Извините, не могли бы вы убрать один стул от этого столика, чтобы я могла здесь поставить инвалидную коляску?
— Конечно, сию секунду!
Официант отодвинул лишний стул и помог Алине подкатить коляску к столику.
— Что желаете?
— Мне, пожалуйста, капуччино, — не раздумывая, заказала Алина.
— А я просто черный кофе бы выпил… — отозвался Вальдемар Берг.
— Может, перекусите чего-нибудь? Я смотрю, вы ничего не ели со вчерашнего дня.
— Аппетита нет…
— Ну, а если со мной за компанию?
— Уговорила…
— Хорошо, тогда я закажу на свое усмотрение, хорошо?
Ассортимент кафе не отличался особым разнообразием, и Алина заказала почти все, что имелось в наличии. «Может, хоть что-нибудь старик поест…» — размышляла она, не зная, как приступить к основному разговору.
— Вальдемар Генрихович, а в советском паспорте у вас точно так же были записаны имя и отчество? Такие «импортные» имена вошли в моду позже, а в ваше время любили называть детей попроще.
— В общем, ты права, но я родился в настоящей немецкой семье в Риге. В то время Латвия еще не была Советской республикой. Мой отец Генрих фон Берг был профессором германистики, преподавал в университете. С приходом Советов наша семья потеряла все, а в сорок первом, когда немецкие войска стали приближаться к границам СССР, нас, как и всех немцев, живших на территории страны, срочным порядком отправили на восток. Отец не доехал до места высылки, умер по дороге от воспаления легких. Его ужасно мучило чувство вины перед семьей. Он не последовал примеру своих родственников, которые все благополучно уехали в Америку, когда в Прибалтику пришли Советы. В Германию к нацистам они ехать не хотели, а Америка принимала тогда всех, бежавших из Европы от Гитлера. Так что, возвращаясь к моему имени, скажу, что тогда оно никому слух не резало. В советских документах к имени добавили и отчество. Мне не раз предлагали поменять и имя, и фамилию, но я не захотел. Мог бы быть Владимиром Геннадиевичем. Но для меня оставить имя было дело принципа. Владимир у меня неприятно ассоциируется с вождем пролетариата, а отчество менять — все равно, что предать своего отца. Так и остался. Карьеры большой с таким именем я, естественно, сделать не мог, да и не хотел. Я работал преподавателем экономики в томском фармацевтическом училище.
— А как с баронским титулом? Вы ведь «фон Берг»?
— Я никогда не акцентировал на этом внимания. Писал в бумагах всегда просто «Берг», хотя в метрике стоит «фон». И Полиночка тоже не выставляла напоказ свое благородное происхождение. Хотя, сложись наша жизнь по-другому, она могла бы быть настоящей баронессой.
— Я слышала, что сейчас прежним хозяевам возвращают их владения…
— Да, об этом говорили. Но на деле получилось по-другому. Полиночка была в Риге шесть лет назад, перед нашим отъездом, пыталась по моему поручению предъявить права на нашу собственность, национализированную Советами. Нашей семье принадлежали два дома в центре города. В одном жили сами, а другой отец сдавал внаем. У меня сохранились некоторые документы, в архиве Полиночка тоже нашла подтверждающие наши права бумаги. Но… формально, вроде, наши претензии готовы признать, а фактически… нам предложили подарить здания больнице, детскому дому, благотворительному фонду… Кстати, тогда в Риге Полиночка познакомилась с Эдгаром Паулем. Она, наверное, любила его, но я ему не верил и не верю…
К ним подошел официант и начал выгружать содержимое подноса.
— Алина, зачем ты заказала столько! Кто это все съест? — схватился за голову Вальдемар Берг.
— Мы! Мы вдвоем должны это осилить!
— Вы разговариваете по-русски? — вмешался официант. — По моим наблюдениям, все женщины, говорящие по-русски — красавицы. Ваша предыдущая спутница тоже…
«Опять он заводит разговор в ненужное направление!» — возмутилась про себя Алина и быстро выпалила первое, что пришло ей в голову:
— А вы, кажется, тоже не немец? Что же у вас на родине, красивых женщин нет?
— Я — итальянец, родом из Милана. У нас очень много красивых женщин, но мне нравится больше славянский тип.
«Хорошо, что не сицилиец. Там, на юге Италии, народ горячий, мог бы отреагировать и по-другому…» — усмехнулась про себя Алина.
Алина с утра выпила только чашечку кофе, так что вполне созрела для ланча. Вальдемару пришлось последовать ее примеру. Они пять минут молча поглощали незамысловатые бутерброды, запивая удивительно вкусным кофе.
«Что итальянцы умеют, так это кофе варить. Впрочем, и готовят они хорошо. Когда настроение есть. Хотя, в маленькой парковой кафешке претендовать на изысканные блюда было бы смешно. Зато на воздухе и за компанию старик покушал. Кажется, впервые за последние два дня…»
Ее размышления прервал голос Вальдемара Генриховича:
— Алина, ты хотела поговорить со мной о… деле. Не надо ждать подходящего момента и выискивать слова. После того, что я в своей жизни пережил, ничто уже меня так больно не может ранить. Спрашивай, без сантиментов, все, что считаешь нужным и все, что могло бы помочь наказать виноватого. Я готов.
— Спасибо вам за доверие. Для начала расскажу, что мне уже удалось узнать. Может, вы сумеете дополнить мои сведения. Мой муж через свои каналы выяснил, что фирма, на которой работала ваша дочь, как бы с «двойным дном». Похоже, что через нее отмываются черные деньги. Как вы думаете, могла Полина что-то знать об этом?
— Скажу честно, никак не могу понять, каким образом существует эта фирма. Я ведь экономист и могу приблизительно прикинуть соотношение доходов и расходов. Так вот, по моим меркам, тех доходов, которые приносит издательская деятельность, едва должно было бы хватать, чтобы покрыть все расходы с минимальной прибылью. Но Пащук живет с таким размахом, и при нем еще пара прихлебателей-бездельников, которые тоже не бедствуют. Я имею в виду Болотникова и Малахова.
— Вы их знаете?
— Только со слов Полиночки.
— А свои соображения по поводу доходов-расходов вы с Полиной обсуждали когда-нибудь?
— Я говорил ей, но она мне ответила, что у меня несколько устаревшие представления об экономике. Наверняка, сказала она, тут все это считается как-то по-другому. Я не стал с ней спорить, но мнения своего не изменил. Полиночка была чистым гуманитарием, с математикой у нее еще в школе были проблемы, поэтому объяснять ей мои расчеты было бы бесполезно. Так что, вряд ли она могла бы Пащуку или его дружкам быть опасна в этом плане.
— Но, может, она просто в частной беседе случайно рассказала им о ваших расчетах?
— Этот Пащук и его жена постоянно липли к Полиночке, но она старалась избегать, по возможности, частных контактов с ними. Я ее как-то спросил, о чем ты говоришь с этой Инной Пащук? А она мне ответила, а мы и не разговариваем. Инна мне, мол, рассказывает всякие сплетни, что и где она купила, и всякую такую женскую ерунду, а я в это время думаю о своем и только киваю периодически для поддержания беседы.