— Этот Пащук и его жена постоянно липли к Полиночке, но она старалась избегать, по возможности, частных контактов с ними. Я ее как-то спросил, о чем ты говоришь с этой Инной Пащук? А она мне ответила, а мы и не разговариваем. Инна мне, мол, рассказывает всякие сплетни, что и где она купила, и всякую такую женскую ерунду, а я в это время думаю о своем и только киваю периодически для поддержания беседы.
— А с кем дружила Полина по-настоящему?
— Настоящая подруга у нее всегда была только одна — Светочка, ты с ней сегодня познакомилась. А просто знакомых много, она ведь журналистка, с людьми много общалась, помогала многим. Знаешь ведь, наши люди по привычке обращаются в газету, в надежде, что им помогут решить проблему, разобраться в сложной ситуации. Людям кажется, что к ним должны приехать корреспонденты и разобраться в их вопросе. Многие еще живут в своем сознании советскими стереотипами. Им сложно понять, что все эти газеты и журналы — не партийные органы, финансируемые из бездонной казенной бочки, а частные фирмы. А хозяин никогда не пойдет на дополнительные расходы, если без них можно худо-бедно обойтись.
— Мне приходилось с этим сталкиваться еще в Москве. В России ведь тоже теперь популярные издания никем не финансируются, а являются частной собственностью. Поэтому журналисты работают на полную катушку, чтобы отбить свою зарплату. И нет теперь целой армии праздно шатающихся по редакциям каких-то технических помощников, дюжин корректоров и фотографов. Теперь редактор сам пишет, сам фотографирует, а иногда сам себя и правит.
— Да, да. Жизнь диктует свои законы. Так вот, вернемся к кругу общения Полиночки. Думаю, что вряд ли кто-то заменил или мог бы заменить в ее сердце Светочку, когда та переехала к своему жениху. Она теперь живет довольно далеко от нас, но они ездили друг к другу в гости практически каждый месяц в какой-то из выходных, ну, и на дни рождения, конечно. По телефону разговаривали почти каждый день. Полиночка ходила на всякие встречи, или как сейчас их принято называть, «тусовки», без особого удовольствия. А вот театр, концерты она любила посещать, ходила вместе с Эдгаром. Отдыхали и путешествовали они тоже вместе. Но надолго она не уезжала, максимум на неделю. Не хотела меня оставлять одного.
— А как у Эдгара складываются отношения с женой? Насколько я знаю, они официально не разведены и живут в одном доме.
— Я не хочу, чтобы меня считали старым брюзгой, но современные представления о морали я никак не могу принять. Полиночка считала это в порядке вещей. Сколько раз я ей говорил, ты же можешь найти себе свободного мужчину, зачем тебе этот «треугольник»? Жена Эдгара знала о существовании Полины, они ни от кого не скрывали своих отношений. Ты ведь современная женщина, скажи мне, может сейчас, если живешь просто обычной семьей — не шведской, не гомосексуальной, без любовников и любовниц — то тебя уже будут считать старомодным или неполноценным?
— Что вы, Вальдемар Генрихович, большинство семейных пар и продолжают жить, как вы сказали, «по старинке». Но это уже вопрос воспитания и внутренней культуры. Если говорить о Германии, то понятия семейной морали тут весьма расплывчатые и условные. Да и чего еще можно ожидать от страны, канцлер которой женат в четвертый раз, а министр иностранных дел даже уже в четвертый раз разведен?
— Действительно, Алиночка, разве могли мы представить, чтобы наши советские лидеры были разведенными мужчинами? Путь к вершинам власти был бы им закрыт.
— Хотя, как выясняется, особой моральной устойчивостью советские номенклатурные работники не отличались. Но не выпячивали свои побочные связи, а старательно изображали из себя добропорядочных мужей.
Кому-кому, а Алине все это знакомо не только из модных теперь «разоблачительных» передач телевидения или статей в газетах и журналах. Она ведь выросла в семье партийного функционера. Теперь ее отцу уже под восемьдесят, и они вместе с мамой ведут скромную уединенную жизнь в загородном доме. А ведь были времена… Алина никогда ничего не говорила плохого: отец есть отец, но и не забывала мамины слезы, пьяные разборки, следы помады на отцовских рубашках. С детства у нее выработалось какое-то брезгливое отношение к партийным советским функционерам, которые и составляли компанию ее отца — лысые пузатые дядьки в костюмах и с портфелями, сующие ей шоколадки и противно сюсюкающие. Собственно, ей самой готовили роль жены такого же «успешного» молодого деятеля. И она даже вышла замуж за сынка одного из папиных дружков, но со временем у нее хватило сил освободиться от отцовского влияния и от навязанного ей мужа. Теперь-то она относилась к той жизни с определенной долей иронии и даже рассказала Вальдемару несколько историй из жизни «элиты», в которых и сама оказалась замешана. Старик, позабыв на несколько минут о своих невзгодах, посочувствовал Алине:
— Да, детка, пришлось тебе… А всегда считалось, что жены и дети партийных функционеров живут, как у Бога за дверью…
— Если рассматривать только материальную сторону жизни, то мы жили при коммунизме, отдельно построенном для кучки избранных. Я прекрасно понимаю тех людей, которые говорили о нас, как о счастливчиках. Ведь когда человек недоедает, то счастье для него — это кусок колбасы, а говорить о каких-то высоких материях, чувствах и эмоциях на пустой желудок не сильно тянет.
— Получается, что в обществе изобилия народ от скуки начинает куролесить, как это делали наши зажравшиеся советские чинуши? Но с другой стороны, когда речь идет о больших деньгах, как, например, у Эдгара Пауля, то он не спешит делить их со своей женой и разводиться.
— А что, он действительно настолько богат?
— Думаю, что да. Знаете, он помимо медицинской практики занимается продажей и сдачей внаем недвижимости? Наверняка, это ему приносит немалые доходы. Не исключено, что часть недвижимости записано на имя жены. Вполне возможно, что в этом и кроется причина того, что он тянет с разводом.
— Скажите, а его жена не могла… убрать соперницу?
— Если рассуждать с точки зрения здравого смысла, то для нее никакого резона в этом нет — не одна, так другая будет. Эдгар — тот тип мужчин, который не может долго жить «в клетке».
— Но с Полиной они довольно давно вместе…
— Пока эта связь ни к чему его не обязывала, он себя чувствовал свободно. Я не удивлюсь, если узнаю, что он и с другими женщинами встречался в эти годы. А жена спокойно живет своей жизнью и ждет — когда же ее муженек, в конце концов, нагуляется. Поэтому я и говорил Полине, что перспектив у этой связи — ноль. Но она ничего слушать не хотела, голубка моя…
Вальдемар опустил голову на скрещенные на столике руки.
— Вы устали, Вальдемар Генрихович? Может, хватит на сегодня прогулок и бесед?
— Нет, что ты. Извини старика. Это минутная слабость. Попроси еще минеральной водички у официанта, в горле пересохло.
— Сейчас попросим! — сказала Алина, пытаясь взглядом поймать траекторию движения юркого итальянца-официанта.
— Спрашивай дальше, не стесняйся…
— Вальдемар Генрихович, а в квартире у Полины ничего не пропало?
— Меня полицейский попросил посмотреть, но я не нашел никаких изменений. Все стояло как всегда, на тех же самых местах. Ничего не сдвинуто, не опрокинуто на пол…
— Скажите, а у Полины были ценные вещи — картины, драгоценности, антиквариат, наличные деньги?
— Наличных денег у нее много никогда не было — она расплачивалась практически всегда карточкой, есть пара картин, они довольно дорогие, но не такие уж, чтобы… Эти картины подарил ей еще когда мы жили в Алма-Ате один очень модный художник. Он ухаживал за Полиночкой. Кстати, он тоже был женат… Злой рок что ли преследовал мою девочку всю жизнь? За что? За что? Что касается драгоценностей… У нее был старинный ювелирный комплект с бриллиантами и изумрудами — колье, браслет, серьги и два кольца. До сокровищ «Оружейной палаты» им далеко — бриллианты и изумруды не очень крупные, но ювелирная работа необыкновенно красивая. Драгоценностям не одна сотня лет, они переходят в нашей семье от матери к дочери. Моя мать сберегла эту семейную реликвию в самые тяжелые годы, не продала во время голода. Когда она умирала, я еще был ребенком, и она сказала мне: подаришь своей жене, а потом — дочери. Я выполнил ее последнюю волю, эти драгоценности после гибели жены передал Полиночке…
— Полина часто носила драгоценности?
— Что ты! Она вообще не любила выделяться. В театр иногда одевала, и то не все сразу…
— И все это было на месте… в тот день?
— Картины точно были, я бы сразу заметил, если бы стена оказалась открытой. А драгоценности… честно говоря, не думал я в тот момент о них. Полицейским сказал, что все на месте.
— А мы могли бы сейчас подъехать туда, чтобы вы еще раз посмотрели, ничего ли не изменилось в квартире?
— А мы могли бы сейчас подъехать туда, чтобы вы еще раз посмотрели, ничего ли не изменилось в квартире?
— В общем, можем подъехать. Ключ у меня есть, квартиру не опечатали. Полицейские взяли все со стола — чашки, бутылку, еду… Наверное, они делают анализ на наличие яда?
— А еще у кого-нибудь есть ключ от квартиры Полины?
— Третий набор ключей у соседки со второго этажа. Она тоже русская, сидит дома с маленьким ребенком, так что Полиночка отдала ей ключ на всякий случай — вдруг дверь захлопнет или цветы полить, когда она уезжает.
— А у Эдгара ключей нет?
— Насколько я знаю — нет. Когда Полиночка поселилась в эту квартиру, ей выдали только три набора ключей.
— А с этой соседкой Полина дружила?
— Нет, дружбой никак это не назовешь. Просто общались по-соседски.
— Ну что, поехали?
— Поехали!
— Сейчас, минуточку, я найду официанта…
— Алиночка, разреши, я заплачу! Неудобно как-то, когда расплачивается женщина…
— Я вас пригласила, значит плачу я!
— Тогда я заранее приглашаю тебя в следующий раз!
— С удовольствием!
* * *Алина вывезла инвалидную коляску из лифта на третьем этаже, где была квартира Полины. Она прекрасно понимала, как тяжело отцу еще раз переступить порог квартиры, где он в последний раз увидел свою дочь. Вальдемар Берг держал в руках стопку писем, рекламок, журналов и каталогов, которые за три дня собрались в почтовом ящике Полины.
— Письма пишут, не знают, что ее нет уже, — произнес он еле слышно и громче добавил:
Надо, наверное, заявить на почте, чтобы всю корреспонденцию пересылали по моему адресу. Пока… пока еще не всем сообщили, что… что произошло. Вот ключи, открывай, Алиночка!
Алина осторожно закатила инвалидную коляску в комнату и осмотрелась. Уютная квартирка, со вкусом обставлена, ничего лишнего. Из большой комнаты можно попасть в кабинет, где кроме компьютерного столика с монитором и компьютером все свободное пространство вдоль стен от пола до потолка заполнено полками, до отказа забитыми книгами, папками с бумагами, подшивками журналов и разнообразной мелочевкой.
«Тут она наверняка чувствовала себя в своей стихии. Интересно, а компьютер и бумаги Полины кто-нибудь просматривал? Возможно, там можно найти какую-то зацепку… Впрочем, для этого понадобилось бы все это везти в полицию, чтобы русскоговорящие сотрудники могли прочитать записи…» — размышляла Алина.
— Вальдемар Генрихович, — произнесла она вслух, — разрешите мне просмотреть бумаги Полины и включить компьютер?
— Делай все, что считаешь нужным.
— Спасибо за доверие. А вы посмотрите, может, заметите что-нибудь непривычное?
Алина отправилась в кабинет и первым делом включила компьютер. В любом случае, самая важная информация должна храниться именно там. Алина чувствовала себя неловко — ей как будто предстояло копаться в чужой сумке. Раньше, когда она добывала факты для своих «Историй», никакие угрызения совести ее не мучили. Единственное, что тогда ее подстегивало, так это азарт. Но сейчас… сейчас — совсем другое дело. Алина не успела познакомиться с Полиной и очень сожалела об этом. Они ведь прожили в одном городе почти два года!
Доступ в компьютер оказался свободный. «От кого ей было прятаться в собственном доме? — резонно рассуждала Алина. — Теперь надо найти папку с частной корреспонденцией, записками или дневником. Если и есть что-то, имеющее отношение к убийству, то я думаю, это должно находиться именно в этой папке».
Алина открыла папку частной корреспонденции и ахнула: «Столько писем, чтобы просто просмотреть, не читая, надо заниматься этим дня два. Пожалуй, я скопирую письма на компакт-диск и почитаю их дома. Не сидеть же тут, в чужой квартире, неизвестно сколько. К тому же, Вальдемару Генриховичу наверняка каждая минута в этой квартире дается с трудом. Он и так не спит уже три дня, а я его держу здесь. Надо собираться. Кстати, что-то не слышно старика, не случилось ли чего?»
Алина вышла в большую комнату, но Вальдемара Генриховича там не увидела. Выбежала в коридор, заглянула на кухню. Вот еще одна дверь. Алина приоткрыла ее. Небольшая спаленка. Старик, вплотную подкатив коляску к краю кровати, тщательно раскладывал содержимое разных коробочек и шкатулочек. Покрывало было сплошь усеяно какими-то побрякушками, заколками, косметикой, пузырьками, флаконами духов.
— Что случилось, Вальдемар Генрихович?
— Пропали драгоценности. Наши фамильные драгоценности!
Глава 12
Инна Пащук уже часа два бесцельно слонялась по маленьким магазинчикам, расположенным в старой части центра города. В некоторых бутиках ее встречали как хорошую знакомую — впрочем, это было не далеко от истины. Таких клиентов, как Инна, надо лелеять, холить, а главное — помнить в лицо.
Напрягая память, Инна пыталась вспомнить, на каком жакете она прошлый в раз остановила свой выбор в бутике «Пако Раббани». Дома она не потрудилась даже вытащить обновку из пакета, поэтому сейчас никак не могла вспомнить ее цвет.
«Ладно, зайду туда, может, вспомню. Заодно присмотрю юбку к новому жакету. Все равно надо чем-то заняться еще хотя бы час…»
По понедельникам и четвергам дом Пащуков посещала приходящая уборщица. Инна не любила присутствовать при процессе уборки. Нельзя сказать, что она страдала какими-то комплексами или ей неудобно было перед Валентиной, вылизывающей ее жилище — с какой стати? — она за это деньги получает… но, тем не менее, Инна предпочитала на это время удаляться.
Поводов сомневаться в честности Валентины у нее не было, тем более что она досталась им «по наследству» от прежних владельцев. Двухэтажный дом, который Пащуки приобрели четыре года назад, по российским меркам смотрелся более чем скромно. Однако в старой Европе несколько другие представления о комфорте и эстетике, да и земля здесь стоит несравнимо дороже, чем в России, так что стать владельцем недвижимости в одном из самых престижных районов Дюссельдорфа — несомненный показатель жизненного успеха.
Обставили и оформили свой дом Пащуки на российский манер. То, что в России принято называть «евроремонтом», на самом деле показалось бы жителям Западной Европы чересчур кичливым, аляповатым и безвкусным. Но для Игоря и Инны это было символом благополучия.
Дубовые двери с резьбой, гипсовая лепка, бронзовые дверные ручки, хрустальные вазы и люстры, золоченые багетовые рамы пейзажей с русскими березками и обнаженными красавицами — у сдержанных немцев такой кич вызывал недоумение. Зато гости с бывшей родины не скрывали своего восхищения убранством дома.
Возможно, поэтому, возвращаясь к себе домой, они называют это евроремонтом?
Как бы то ни было, жизнь семейной пары Инны и Игоря Пащуков складывалась более чем удачно. Далеко не каждому эмигранту удается в новом для себя мире реализовать себя настолько, чтобы быть причисленным по уровню благосостояния хотя бы к среднему классу. А вот добраться до самых вершин… Это остается для большинства только мечтой, осуществление которой перекладывается со временем на долю детей — вот они вырастут, выучатся и тогда…
Фасад благополучия Пащуков был настолько добротным и непробиваемым, что заглянуть за него удавалось лишь немногим особо приближенным. Им, и только им, было известно, что семейной пары Инна и Игорь Пащук как таковой никогда не существовало. Под характеристику этого сожительства скорее подошло бы определение «коммерческое содружество на взаимовыгодных условиях».
Дортмунд. Шесть лет назад.Задымленный полутемный зал ресторана «Карусель» протянуло сквозняком. В проеме раскрытой нараспашку двери показались три мужских силуэта, не оставлявших сомнений на свой счет — обладатели таких бицепсов и бычьих шей не просто любители бодибилдинга. Уверенная поступь, наголо выбритый череп, характерно оттопыренные задние карманы джинсов и пудовые цепи на шее выдавали, так сказать, «профессиональную» принадлежность неслучайных посетителей ресторана русской кухни.
— Где Паук? — не церемонясь, гаркнул один из качков пожилому гардеробщику прямо в ухо.
— К-кто?
— Ты что, дед, оглох? Я ж тебя спрашиваю: где Пащук?
— А-а-а… Извините, я не расслышал сразу, мне показалось, что вы сказали… что вы назвали другую фамилию.
Конец фразы потонул в громком хохоте парней, явно уже подпитавших себя увеселительной дозой.
— Так где? Говорить будешь?
— Вон — в самом конце зала, в правом углу столик видите? Они там, — старик махнул рукой в глубь дымной завесы и подобострастно наклонил голову.
— Не старайся, я чаевых не даю! — бросил ему на прощание «ведущий» боевой тройки по прозвищу Черепок и быстрым шагом прошел со своей компанией в указанном направлении.