ГЛАВА 21
Обиталище Никиты я нашла сразу. Настя Мартиросян подробно объяснила дорогу. Шикарный дом светлого кирпича, современные стеклопакеты, на входной двери домофон.
– Кто? – сипло осведомился динамик.
– Я.
Дверь немедленно распахнулась. Ну надо же, как просто! В холле лежала ковровая дорожка, стояли кадки с искусственными растениями. Я тихонечко присвистнула. Последнее время все больше попадаю в блочные пятиэтажки с удушливой вонью кошачьей мочи и кислых щей. А здесь даже в лифте витал аромат хороших духов, дорогих сигарет и элитного коньяка. На просторной лестничной площадке оказалось всего две двери. Одна распахнута, на пороге возвышался парень с красивым, но каким-то недобрым и порочным лицом. Безупречные черты портил шрам через всю щеку. Физиономия хозяина показалась мне знакомой, где-то я уже видела такие глаза – круглые и настороженные, как у рыси.
– Никита? – спросила я, выходя из лифта.
Парень кивнул и скорей утвердительно, чем вопросительно, сказал:
– Вы Арина от Николая?!
Я молча потупилась.
– Пойдемте, – парень повернулся спиной. Потом обернулся, шагнул… и я узнала его. Это Коростылев убегал тогда с площади возле метро «Динамо», оставив там убитого продавца из коммерческого ларька. Он тогда как раз так же откинул голову…
Мы прошли через несколько безупречно обставленных холлов и оказались в огромной комнате, скорей всего гостиной. Не предлагая мне сесть, Никита вытащил небольшой пакетик:
– Первый сорт. Дрянью не торгую. Цена известна?
Я отрицательно покачала головой.
– Для кого берете-то? – удивился Коростылев.
– Ничего я не беру.
– Не понял! – Никита быстро спрятал упаковку с наркотиком. – Вы Арина от Николая?
– Нет, Даша от Веры Подушкиной.
Никита поглядел на меня в упор своими красивыми, но неприятными глазами.
– И когда же Верушка вам подставку сделала?
– Как раз перед смертью, только мне наркотики без надобности, лучше скажите, вы хорошо знали Веру?
Никита засмеялся. Надо же, внешне парень хорош, хоть на обложку снимай, а смех противный, какой-то квакающий, да и в целом он производит более чем неприятное впечатление.
– Дорогая… – весьма нагло заявил парень, и тут я поняла, что ему не двадцать, а хорошенько за тридцать.
Возле глаз собрались мелкие морщинки, подбородок чуть обвис.
– Дорогая, – продолжал Никита, – гостей не жду, извините, занят.
– А мы с вами знакомы…
– Не припомню…
– Несколько дней назад видела вас убегающим от метро «Динамо».
На лице Никиты проявилась явственно читаемая мысль: «Придавить дуру-бабу прямо сейчас или дать ей высказаться?»
Но потом благоразумие взяло верх, и он с усмешкой заявил:
– «Динамо»? Не бываю там, обознались, наверное.
– Маловероятно, – утешила я его, – есть фотографии. Очень интересные, всего четыре снимка, зато какие! На одном вы вместе с приятелем взламываете ларек, потом тащите продавца, затем убиваете, наконец убегаете прочь. Прямо-таки гангстерский фильм…
Коростылев опустил веки и стал похож на марабу. Потом спросил:
– Сколько хотите?
– В деньгах не нуждаюсь.
– Тогда что?
– Информация о Вере Подушкиной.
Никита спокойно возразил:
– Да я о ней мало что знаю.
Я развернулась и пошла к двери.
– Погодите, – остановил парень, – куда заторопились? Давайте потолкуем!
И тут снаружи позвонили.
– Черт побери! – выругался Никита и пошел к двери, я машинально последовала за ним.
– Кто? – поинтересовался хозяин, глядя в «глазок».
– Никитушка, – послышался старушечий голос, – это я, Леокадия Константиновна, позволь мне, деточка, по телефону позвонить, мой-то сломался… Сделай милость.
– Чтоб тебя разорвало, дуру старую, – тихо ругнулся Коростылев и загремел запорами.
В холл ворвалась группа людей в камуфляже и черных масках. Они как-то разом заорали:
– Лечь на пол!
– Ноги раздвинуть!
– Руки за спину!
– Послушайте, – попыталась я открыть рот, но мне незамедлительно дали чем-то под коленки и со стуком швырнули на ковер. Спустя секунду на вывернутых за спину руках защелкнулись наручники. Никита лежал в той же позе около меня.
– Слушай, – еле слышно шепнул он, – молчи про фотки, а то худо будет.
– Куда уж хуже, – буркнула я.
– А ну заткнулись! – раздался над головой голос, и кто-то пребольно двинул меня в бок ботинком.
– Послушайте, – возмутилась я, – во-первых, позвоните полковнику Дегтяреву, во-вторых, я являюсь иностранной гражданкой, сейчас паспорт покажу!
– Ишь, распелась, – разозлился один из мужиков, пока другие выворачивали на пол шкафы, – молчи лучше, в отделении разберемся.
В этот момент кто-то ухватил меня за волосы и приподнял лицо. Было не больно, а обидно.
– Вы Дарья Ивановна Васильева? – спросил вежливый голос. – Следуйте в машину.
По дороге спутники молчали, но больше не дрались. Я сидела тихо, чувствуя, как дергается ушибленная бровь.
В отделении меня довольно вежливо, но весьма решительно впихнули в небольшую камеру.
– Посидите покуда до выяснения, – коротко сообщил суровый милиционер.
Хорошо хоть наручники сняли.
– Приветик, – раздался тоненький голосок.
На деревянных нарах без одеял и подушек лежала прехорошенькая девочка в красной мини-юбке. Густые каштановые волосы падали на очень миленькое личико. Вторая девушка, чуть постарше, полноватая и веснушчатая, добавила:
– Прошу к нашему шалашу. Сигаретки не найдется?
Я развела руками.
– Менты поганые, – лениво процедила хорошенькая. – Ну, давай прописываться.
– Чего? – не поняла я.
– За что огребли?
– Понятия не имею, – совершенно искренне сообщила я, – ворвались, на пол покидали, вон в глаз дали…
– Ну и ну… – пробормотала толстенькая.
– Жрать охота, – сообщила хорошенькая.
– Курить еще больше, – добавила соседка.
– Ладно, – сказала симпатяшка, взбивая кудри, – придется на заработок идти.
Не успела я сообразить, что она имеет в виду, как девочка стала колотить в дверь ногой.
– Хорош, кончай базар, бабы! – раздалось из коридора.
– Пусти в туалет! – взвыла девка.
Лязгнули запоры, и появился белобрысый милиционер лет тридцати с прыщавым лицом.
– Чего стучишь? – недовольно прикрикнул он на буянку. – Обосралась, что ли?
– Это нам запросто, – захохотала девчонка, выскакивая в коридор.
Дверь закрылась. С полчаса мы сидели в полном молчании. Толстенькая пристроилась на нарах и закрыла глаза. Наконец в коридоре послышались шаги – это вернулась наша сокамерница.
– Во, – сказала она, вытягивая пачку «Золотой Явы», – угощайтесь.
– Ну ты даешь, Ксюха, – восхитилась толстенькая.
– Да что там, – махнула рукой Ксения, – в первый раз, что ли? Только грязный очень, я ему так прям и сказала: «Ты жопу когда-нибудь моешь или просто раз в году лопатой откапываешь?»
Девчонки захохотали в голос. Я вздохнула: да уж, милые порядки в этом отделении. Страшно хотелось пить.
– А воду тут дают? – поинтересовалась я.
– Ага, – ухмыльнулась Ксюша, – нарзан со льдом и крем-соду.
Девки вновь заржали, но тут дверь распахнулась, и прогремел железный бас:
– Васильева, на выход!
В небольшом кабинете с надписью «Начальник» сидели двое – незнакомый мне человек лет пятидесяти и Александр Михайлович.
– Она? – спросил хозяин кабинета.
– Нашлась дорогая потеря, – вздохнул полковник, – сокровище мое… Спасибо, Олег Васильевич.
– Чего уж там, – отмахнулся начальник, потом поглядел на меня: – Как вы оказались в квартире Коростылева?
Я пожала плечами:
– Совершенно случайно. Пришла к Леокадии Константиновне, а ее дома нет. Позвонила в дверь к соседу, попросила ручку, чтобы записку написать. Он любезно впустил, дал бумагу. Только-только карандаш взяла, слышу, сама Леокадия Константиновна в дверь звонит. Ну я и стала прощаться, а тут ваши ворвались…
– Ну-ну, – явно не поверил Олег Васильевич, – бывают же такие совпадения… Можете идти.
– Сумочку отдайте.
– Виктор! – крикнул начальник.
Появился белобрысый милиционер, тот самый, что водил в туалет Ксюшу.
– Отдай гражданочке вещи.
На улице Александр Михайлович сердито стукнул дверцей старенькой машины и весьма нелюбезно рявкнул:
– Ну?
Я вытащила пудреницу и обозрела остатки лица. Выглядело впечатляюще. Правая бровь опухла, и глаз практически закрылся.
– Ну? – повторил полковник. – Рассказывай, зачем и с какой целью явилась к господину Коростылеву?
– Говорю же, приходила к Леокадии Константиновне.
– Зачем?
– Хотела нанять ее временной кухаркой, вместо Катерины, – на ходу придумала я, – а то скоро с голоду помрем от Зайкиной вдохновенной стряпни.
Приятель молчал. Краем глаза проследив за дорогой, я поняла, что он везет меня в Ложкино.
– Говорю же, приходила к Леокадии Константиновне.
– Зачем?
– Хотела нанять ее временной кухаркой, вместо Катерины, – на ходу придумала я, – а то скоро с голоду помрем от Зайкиной вдохновенной стряпни.
Приятель молчал. Краем глаза проследив за дорогой, я поняла, что он везет меня в Ложкино.
Наш дом выглядел как клиника для сумасшедших. По всему холлу разбросаны игрушки, в гостиной сняты шторы, кресла почему-то мокрые, на диване непонятные пятна, в воздухе витает запах вареной рыбы…
Александр Михайлович оторопел:
– Вы затеяли ремонт?
Не успела я ответить, как дверь распахнулась, и в комнату легким аллюром влетел Снап. На спине ротвейлера сидела совершенно счастливая Полина. Девчушка просто заливалась радостным смехом. Сзади бежала темноволосая Энн. Правой рукой она крепко держала вниз головой несчастного мопса.
– Хучик! – закричал полковник и вызволил собачку из цепких детских объятий.
Мопс благодарно взглянул на хозяина и лизнул его в нос.
Очевидно, бедолага провел не лучшие часы своей жизни. Снап принялся носиться вокруг стола, Энн выбежала в коридор и через секунду вернулась, неся несчастную йоркширскую терьершу.
– Ава, – сказала девочка, протягивая мне ошалевшую от такого обращения Жюли.
– Ава! – завопила Поля, погоняя Снапа.
Тот с готовностью принялся скакать еще быстрей, наездница упала и издала густой, обиженный вопль.
– Это что за безобразие, – прогремел в коридоре голос Аркадия, – опять работать не даете! Сейчас запру в комнате…
На пороге возник сын в крайней степени возмущения. Не поздоровавшись, он начал жаловаться. Ольга уехала в институт, Маня отправилась в Ветеринарную академию, Капа понеслась в «Детский мир» покупать необходимую одежду… А Кеша остался дома, чтобы поработать над выступлением, с которым завтра должен быть в суде.
Аркадий хороший отец, любит близнецов и вообще к детям относится терпимо… Но с Анькой и Ванькой постоянно нянчится Серафима Ивановна. Родители получают деток в праздничном, так сказать, виде. Чисто вымытые, накормленные и выспавшиеся близнецы радостно играют с отцом и матерью. Как только детки начинают капризничать, родители немедленно суют их няне. И уж, конечно, им никогда в голову не придет изменить планы из-за того, что некому посидеть с детьми. Ни Ольге, ни Аркадию не приходится нестись сломя голову в ясли и униженно просить у суровой воспитательницы прощение за опоздание. К тому же Анька с Ванькой тихие, беспроблемные дети, говорить они пока не умеют…
Поэтому, оставаясь с двумя бойкими полуторагодовалыми девочками, Кеша даже и не предполагал, что его ожидает.
Сначала Поля и Энн мирно рисовали в кабинете фломастерами. Потом сын попытался покормить их обедом. Поля вывернула омлет на одно кресло, а другое пострадало от того, что на Энн «усатый нянь» забыл надеть памперс… Следом оказался обмазан горчицей диван, и Аркашка совершенно не понимал, как баночка попала к ним в руки… Измазюкав гарнитур, Энн облизала пальцы. Вопль, изданный ею, оказался настолько ужасен, что кошки унеслись в сад, а собаки, наоборот, примчались в столовую, и девчонки моментально переключились на животных…
– То есть ты утверждаешь, – недоверчиво спросил полковник, – что весь этот разгром устроили две крохотные девочки? А как они содрали занавески?
– Портьеры сняла Оля, – пояснил Кеша, – у нас генеральная уборка, плафоны тоже она скрутила, хотели с Капой помыть, да не успели…
– Кто такая Капа? – продолжал выяснять ничего пока не знающий полковник, поглаживая мелко дрожащего Хуча.
– Американка, третья жена маминого четвертого мужа Гены!
– Понятно, – захохотал Александр Михайлович, – родственнички прибыли. Поэтому мамаша дочек дома и оставила, знает, что за пройды растут!
– Да она их совсем не знает, – отмахнулся Кешка, – только вчера взяла.
– Где?
– В детском доме!
– Объясните, – оживился приятель, – что тут происходит!
Но Кеша наконец заметил мой глаз и заорал:
– Мать! Это что еще такое!
– Так кому объяснять вначале?
– Мне! – воскликнули мужчины в один голос.
Я прямо схватилась за голову, но тут из коридора послышался стук, потом громкие вопли. Милые детки обвалили декоративный торшер в виде негритенка, держащего над головой лампу.
Обладающей безупречным вкусом Ольге почему-то нравился этот китч, располагающийся между гостиной и столовой.
Слава богу, подумала я, слушая детский рев и ругань Кеши, теперь лампа разбилась, и можно со спокойной совестью выбросить уродца на помойку.
– Долго ли прогостят дорогие родственники? – поинтересовался Александр Михайлович. – И кстати, как насчет перекусить? Конечно, я понимаю, Катя с Ирой уехали… но, может, бутербродик какой найдется?
– Кеша, – крикнула я, – сделай кофе!
Напиток, сваренный сыном, не поддается названию. Не знаю, из каких соображений, но явно не из жадности, сыночек кладет на литровый кофейник две-три чайные ложки ароматного коричневого порошка. Еще ему кажется, что кофе, как суп, должен хорошенько покипеть перед употреблением. В результате в чашках плещется жидкость орехового цвета. Ни сливки, ни сахар, ни шоколадные конфеты с булочками не могут заглушить непередаваемый вкус пойла. Даже Банди, обожающий выхлебывать у зазевавшихся гостей чай и кофе прямо из чашек, при виде Аркадия с кофейником тихо отбегает в угол, всем своим видом как бы говоря: «Это пейте сами».
– Растворимый! – немедленно завопил Александр Михайлович, услышав, что Кеша отправился на кухню. – Обожаю растворимый «Нескафе»…
Я усмехнулась про себя и стала рассказывать официальную версию приобретения детей.
ГЛАВА 22
На следующий день я проснулась около двенадцати. Из коридора доносились странные шлепающие звуки. Натянув халат, спустилась в столовую и обнаружила там Маню с двумя неизвестными женщинами в спортивных костюмах. Одна вешала занавески, другая надевала плафоны. Не видя меня, Маруся вовсю командовала тетками:
– Потом отмоете мебель, да не забудьте зеркала в холле.
– Что здесь происходит? – спросила я.
– Да надоело до смерти, – в сердцах ответила Маня. – Весь дом разгромили, а на место ничего не вернули. Уборка называется! Вот наняла бригаду.
Мы пошли на кухню. Там наводила порядок еще одна баба, и кто-то тихонько напевал в столовой, шумя пылесосом.
– Где ты их взяла и неужели Зайка согласилась?
– Она и знать не знает, – усмехнулась Маня. – Все продумано. Капа с девчонками в девять утра отправилась в детскую больницу, договорилась о комплексном обследовании. Хочет узнать, как лучше подготовить девочек к полету, все-таки почти одиннадцать часов в воздухе, смена часовых поясов… Так что их до вечера не будет. Кешка унесся в суд, еще восьми не было, а у Зайки сегодня коллоквиум по арабской литературе. Маловероятно, что раньше ужина заявится… Все схвачено. Купила «Из рук в руки» и позвонила. Никто и знать не будет, если ты не выдашь.
– Никогда, – пообещала я, – самой надоел разгром.
– Знаешь, уезжай-ка ты лучше по делам, – предложила девочка. – Быстрей закончат, если никто под ногами путаться не станет, их здесь девять человек, живо управятся…
– Так ты пропустила школу! – возмутился во мне педагог.
– Мусек, – напомнила Маня, – сегодня суббота…
Первым делом я, поймав такси, добралась до дома Никиты Коростылева и обнаружила «Вольво» спокойно стоящим возле ларька «Мороженое». Тихо радуясь, что на него не польстились ни угонщики, ни эвакуаторы, я села за руль. Есть у меня хороший повод для встречи с предприимчивой директрисой Анной Степановной, вот только окажется ли она на месте в выходной?
Но госпожа Мирная восседала в кабинете, сосредоточенно изучая что-то в толстенном гроссбухе.
– Большое спасибо, – от души сообщила я с порога, – девочка просто прелесть, муж придет в восторг. Документы отдадите?
– Не понимаю, – начала придуриваться Анна Степановна, – какие такие документы?
– Как это?! – завопила я, радостно отмечая, что секретарша в маленьком предбанничке перестала болтать по телефону. – Десять тысяч долларов отдала сразу, обещали бумаги сделать моментально, а теперь обманываете…
– Я ничего не обещала, – директриса быстро встала, поплотнее закрыла дверь, – свидетельство о рождении, акт об усыновлении, медицинскую карту получите у Алексея Николаевича Пискунова. Неужели вас не предупреждали?
– Простите, я не поняла, – сбавив тон, принялась я оправдываться, – думала, обращаться следует к вам… А можно еще ребеночка получить?
– Пожалуйста, – пожала плечами Анна Степановна, – хоть десяток берите.
– Мне-то больше не надо, но в Париже живут две бездетные подруги…
– Что ж, – улыбнулась Мирная, – пусть приезжают. К сожалению, у нас в России такие дети обречены на нищету, и мы делаем благородное дело, меняем сиротам судьбу.