Ага, и еще получаем неплохие дивиденды от этой, так сказать, благотворительности.
– С удовольствием посоветую Жаклине и Франсуазе обратиться к вам, но вот только…
– Что? – спросила Анна Степановна.
– Сейчас столько пишут, что гены являются определяющим обстоятельством в характере человека! Хотелось бы все-таки знать, что за родители у крошек. Конечно, мы с Капитолиной их уже купили и назад отдавать не собираемся, но… Подскажите, на что в нашем случае лучше обратить внимание при воспитании: спрятать алкоголь, особо подчеркивать порочность воровства… Какие-нибудь вредные пристрастия были у биологических родителей?
Мирная секунду рассматривала меня в упор немигающим взглядом, потом, очевидно, сделала вывод – богата, но глупа и не опасна.
– Вы же понимаете, – пустилась она в объяснения, – какие люди отдают ребенка в приют. Сейчас ведь не война, когда в сиротских домах оказываются самые обычные дети. Я, между прочим, тридцать лет кручусь в этой системе и не припомню благополучных родителей у воспитанников. Либо уголовники, либо наркоманы и алкоголики…
– И все-таки, – с упорством носорога двигалась я к цели, – вот Аня, например, темноволосая девочка, кто у нее в анамнезе?
Анне Степановне надоела приставучая и дотошная иностранка, и, очевидно, директриса решила поскорее от меня отделаться. Она встала, раскрыла большой шкаф, порылась на полках, вытащила довольно объемную папку, сунула мне в руки.
«Аня Бороздина. Родилась 1 ноября 1997 года, скончалась 12 июля 1999-го» – стояло на желтой обложке. Я невольно вздрогнула и открыла дело.
Мирная оказалась права. Отец Анечки, уголовник со стажем, из своих тридцати пяти лет почти двадцать провел за решеткой. Оставалось только удивляться кротости и терпению Аниной мамы, Раисы Михайловны, безропотно поджидавшей муженька и исправно беременевшей во время его кратких пребываний на воле. У Анечки было четыре брата и одна сестра. Дети у Бороздиных получились, как ни странно, хорошие. Старшая, пятнадцатилетняя девочка, училась на парикмахера, мальчики ходили в школу. Дома жила только будущая парикмахерша, остальные мотались по детским домам. Раиса Михайловна объясняла это просто – денег нет прокормить такую ораву. Однако рожать не переставала, с упорством дворовой кошки производя на свет никому не нужное потомство. Анечка – последыш. К Мирной попала в мае, до этого воспитывалась в Доме малютки номер триста шестьдесят два.
– Очень хорошее место, – пояснила Анна Степановна, – просто удивляюсь, как тамошней директрисе удалось создать такой коллектив. Из этого дома приходят в основном здоровые и с нормальным развитием дети.
У Анечки и впрямь не нашлось пока никаких болячек, так, легкий диатез на рыбу, а в остальном – полный порядок.
Бороздиным сообщили о смерти дочки, но они, как видно, не сильно расстроились. Раиса Михайловна опять ждала очередного ребенка.
– Ладно, – пробормотала я, – а моя Оля?
– Пожалуйста, – протянула Мирная еще одну совсем тоненькую папочку.
Внутри обнаружились разнообразные медицинские справки, из которых стало ясно, что у девочки Верещагиной никаких хронических болячек нет. Но ни слова о родителях или родственниках.
– Она что, в капусте родилась? – съехидничала я.
Мирная покачала головой:
– Нет, конечно, девочка поступила от Савостиной Жанны Яковлевны. Слышали про такую?
Я покачала головой.
– Удивительная женщина, – сказала Анна Степановна, – я вот тоже пытаюсь добрые дела делать. Ну не отдавай я детей на воспитание в семьи иностранных граждан, какова будет судьба несчастных здесь? Детский дом, профессиональное училище, пьянка… А так совершенно иная судьба ждет.
«Ну надо же, – подумала я, – до чего же странное существо человек! Оправдает любые, даже самые гадкие свои поступки».
– Но до Жанны Яковлевны мне далеко, – продолжала Мирная, – правда, говорят, у нее большие связи в администрации президента, якобы ее курируют на самом верху…
Несколько лет назад Савостина, энергичная врач-педиатр, подняла в прессе удивительную кампанию. Началось с небольшого объявления, опубликованного в газете «Из рук в руки».
«Дорогие женщины! Если вы родили нежеланного ребенка, не убивайте дитя, принесите его нам. Вас ни о чем не спросят. Мы просто возьмем малютку и устроим его судьбу. Не берите греха на душу».
Так начинался кризисный центр «Милосердие». Жанна Яковлевна несколько раз выступала по телевидению, убеждая матерей никогда не идти на детоубийство.
– Мы полностью сохраняем тайну, – сообщала она, – никогда не спрашиваем у пришедших имен и фамилий. Боитесь показаться на глаза, оставьте младенца у дверей. Мы устраиваем их судьбы.
Дело благословил сам патриарх, московский мэр выделил здание, телефоны и адрес центра регулярно печатались в газетах…
– Значит, узнать о родителях Оли невозможно? – спросила я. – Но ведь там берут только младенцев.
Мирная развела руками:
– Ничего не знаю, девочка поступила из центра, вот сопроводительная бумага.
Взяв адрес центра, я немедленно отправилась на Рязанский проспект. Большое типовое двухэтажное здание детского сада окружено железным забором. В воротах специальная площадочка и табличка: «Положите ребенка и нажмите кнопку».
Я надавила на красную пупочку, во дворе истошно зазвенело, и минут через пять вышла пожилая женщина в голубом халате.
– Что вам угодно? – спросила она.
– Газета «Мир новостей», хочу видеть Савостину.
– Жанна Яковлевна отсутствует, – ответила няня, – если желаете, главный врач тут.
Я пожелала, и мы вошли в пахнущее молочной кашей помещение.
Не знаю, как сама Савостина, но Римма Федоровна Кочеткова произвела на меня самое приятное впечатление. Простое, слегка усталое лицо, чуть тронутое косметикой, более чем скромное платье и никаких украшений.
– Хорошо, что пресса нас не забывает, – сообщила врач. – Хотите подробно написать или коротенькую заметку?
– Очень подробно! – пылко воскликнула я, радуясь, что мне повезло на добрую, но, судя по всему, не очень далекую женщину.
– Давайте проведу по помещениям, – предложила Римма Федоровна, и мы пошли в комнаты. – Центр существует несколько лет, и за это время к нам обратились сотни женщин. Кто-то принес младенца сам, кто-то положил в «приемник» на воротах. Во всяком случае, от смерти спасли не один десяток ни в чем не повинных детишек.
– А какова их судьба потом?
– Выписываем документы, даже словарь имен купили, – улыбнулась Римма Федоровна, – потом отдаем на усыновление. Огромная очередь стоит, даже не представляете себе, какое количество бездетных людей обращается к нам!
– Неужели не спрашиваете у матерей паспортные данные?
– Анонимность – непременное условие, – пояснила Кочеткова, – никто никогда не интересуется в нашем центре никакими сведениями. Бывает, правда, что посетительницы сами рассказывают о себе, делятся проблемами. В центре работают не только детские врачи и воспитатели, но и психологи, гинеколог и адвокат.
– А вдруг принесут украденного ребенка? – поинтересовалась я.
Римма Федоровна спокойно пояснила:
– К нам иногда обращается милиция. Вот, помните, полгода тому назад шум большой был – пропал из коляски трехмесячный мальчик. Так сразу с Петровки приехали. Пока господь миловал, криминальных историй не случалось. У нас ведь в большинстве случаев новорожденные. Наш контингент знаете какой? Родит где-нибудь втихаря и сюда бежит, рада-радешенька, что сейчас от ребеночка навсегда избавится.
– Годовалые дети редко попадают?
– Всего два случая, – сообщила Кочеткова, – один раз мальчика привезли, на вокзале подобрали. Вообще говоря, полагается в приемник сдавать, но Тема оказался у нас. Родителей не нашли, хотя милиция основательно занималась этим делом. А совсем недавно девочку подбросили. Жанна Яковлевна шла на работу, а та тихонечко на пороге сидит. Года полтора-два по виду. Практически не говорит, только имя сумела произнести – Оля. При ней записка.
– Какая? – в нетерпении вскрикнула я.
Римма Федоровна вытащила большую книгу и прочла: «Извините, люди добрые. Мы сами не местные, денег никаких нет, зарплату не платят. Отказываемся от ребенка. Девочку зовут Оля».
– И все? – разочарованно протянула я.
– А что же еще? – удивилась врач. – Более чем понятно.
– Но разве вы оставляете у себя таких больших?
– Вообще, – пояснила Римма Федоровна, – никогда не говорили о возрасте детей. Но подумайте сами, около двух лет малыши начинают более или менее объясняться. И потом, ребенок должен был где-то жить до этого возраста. А наши клиенты, как правило, те, кто не хочет, чтобы окружающие знали, что у них был ребенок, – жертвы насилия, малолетние, проститутки, даже замужние женщины из обеспеченных.
– Эти-то почему подкидывают детей?
– Эти-то почему подкидывают детей?
Кочеткова грустно улыбнулась.
– Муж уехал по контракту на год деньги зарабатывать, а жена оказывается беременной, да мало ли что бывает в жизни. Вот не так давно положили к воротам мальчика. Сразу видно – из богатых. Пеленки, памперс, распашонка, чепчик – все высшего качества. Да и сам младенец крупный, видно, мать хорошо питалась… А через неделю на наш счет поступила от неизвестного спонсора ну очень внушительная сумма! Вот и думайте, зачем подобным людям от ребенка избавляться.
– И девочку Олю отправили в детский дом?
– Полагается сначала в приемник-распределитель, – пояснила Кочеткова, – но тут Жанна Яковлевна постаралась и сразу оформила ребенка к Мирной. У Анны Степановны хорошие условия, а нам хотелось, чтобы девочке жилось нормально.
Я посмотрела на милое, простодушное лицо. Скорей всего приветливая врач ничего не знает, но Жанна Яковлевна! Носом чую, что не случайно отправила она Полину по этому адресу.
– Все-таки хочется поговорить и с директрисой, – сказала я, – материал очень выиграет от такого интервью.
– Да вы ступайте к ней домой, здесь рядом совсем, через два дома, – и Римма Федоровна объяснила мне дорогу.
Очевидно, дружбой с властями Жанна Яковлевна пользовалась только в служебных целях. Потому что жила она в абсолютно аварийном доме. Объявление возле подъезда взывало: «Жильцы, приближается осенне-зимний сезон. Будьте людями, не бейте окна на лестничных клетках, самим же холодно будет!»
Но обитатели «хрущобы» не собирались внимать жалобному призыву. Практически на всех этажах зияли пустые рамы. Я подивилась подобному поведению, ну не дураки ли, ведь замерзнут! Дверь в квартиру Савостиной выглядела ново и даже щеголевато. Красная обивка из кожи молодого дерматина и «золотой» номер – семьдесят восемь.
Красивая створка распахнулась сразу, и меня впустили, даже не спросив: «Кто там?»
– Не боитесь жуликов? – спросила я, пытаясь развернуться в прихожей размером с птичью клетку.
– Да ну, – махнула рукой Жанна Яковлевна, – покажите, что здесь украсть можно?
И правда нечего. В узкой комнате дешевая болгарская стенка, довольно обтрепанная мягкая мебель, допотопный телевизор «Рубин». На предмет роскоши тянет только аляповатая напольная гжельская ваза с надписью синими буквами на белом фоне: «В день юбилея от коллег по работе».
– Что у вас за проблема? – с готовностью спросила Савостина.
Прежде чем ответить, я внимательно изучила внешний вид хозяйки. Возраст стремительно катится к пятидесяти. Слегка полновата, волос не красит, и шевелюра напоминает шкуру зебры – белые и темные полосы вперемежку. Крупный мясистый нос, полные губы, густые, не тронутые пинцетом брови. Зато глаза удивительно хороши – темные, бездонные, в таких можно утонуть. Причем огромные, занимают почти пол-лица. И вся Жанна Яковлевна производит удивительно располагающее впечатление.
Хочется положить голову ей на плечо и рассказывать обо всех проблемах. Из таких женщин получаются отличные педагоги, врачи, кстати, жены и матери тоже. Но Савостина, судя по всему, живет одна. Да и деньгами в нищей квартирке не пахнет. Хотя, кто знает, может, хранит в банке стеклянной на огороде… Делает же она какие-то гешефты с Мирной, следовательно, не так проста и бедна, как кажется.
Я вытащила из сумочки удостоверение МВД:
– Майор Васильева из прокуратуры.
Москвичи удивительно юридически безграмотны. Разницы между участковым инспектором, оперуполномоченным и следователем простой человек не видит. А уж чем отличаются органы милиции от прокуратуры, вообще не понятно никому. Но майор из прокуратуры звучит, по-моему, солидно и страшновато.
Очевидно, так же показалось и Савостиной, потому что она села на диван и растерянно спросила:
– Что случилось?
«Надо же, как напугалась», – подивилась я, глядя, как серая бледность наползает на встревоженное лицо хозяйки.
– Что произошло? – повторила Жанна Яковлевна, безотчетно дергая пальцами бахрому накидки.
– Нас интересует полуторагодовалая Оля, найденная возле центра «Милосердие».
– Ах это! – почти радостно воскликнула директриса. – Очень просто, ее подкинули.
Я отметила, что к Жанне Яковлевне вернулся нормальный цвет лица.
– Поподробней, пожалуйста.
Савостина приветливо предложила кофе, и сдобренная растворимым напитком беседа плавно потекла от факта к факту.
ГЛАВА 23
Идея создания центра пришла Савостиной в голову как раз в майские праздники 1994 года. Тогда она подрабатывала врачом на «Скорой помощи». Второго мая вызов поступил из отделения милиции на Дубнинской улице. На столе лежал младенец, заботливо завернутый в потную гимнастерку. Рядом толкались взволнованные молодые парни. Оказывается, дворничиха нашла на помойке крошечного мальчика и прибежала с находкой в дежурную часть.
Жанна Яковлевна сразу определила, что несчастному младенцу всего несколько часов от роду. Пока обрабатывала пуповину да посылала милиционера за детским питанием, привели и преступную мать. Найти ее не составило труда. Служебная собака сразу взяла след.
Перед Жанной Яковлевной предстала испуганная зареванная четырнадцатилетняя девочка. Настолько неопытная и глупая, что решилась выбросить ненужного ребенка прямо под окнами своей квартиры.
– И как у тебя рука повернулась на такое, – укорил девочку один из милиционеров, – отказалась бы уж лучше в родильном доме, раз аборт не сделала.
Размазывая по детскому личику слезы, девочка сообщила, что рожала дома, потому что в больнице спросят документы и вызовут родителей, а те ее просто убьют.
– Да если б можно было просто так ребенка отдать, – всхлипывала дурочка, – чтобы никто ни о чем не спрашивал…
Слова девочки застряли в голове Жанны Яковлевны. Будучи женщиной одинокой, не обремененной ни мужем, ни детьми, она могла себя посвятить неожиданно появившейся идее. Через год были преодолены все административные препоны, и «Милосердие» заработало в полную силу.
– Не хвастаясь, скажу, что спасли от смерти многих детей, – отметила Савостина, – причем не просто сохранили им жизнь, а еще и устроили в хорошие семьи…
– Значит, знаете, чем занимается Анна Степановна Мирная, – в лоб врезала я, – связаны, так сказать, с ее бизнесом…
Жанна Яковлевна попыталась увильнуть от ответа:
– Мирная? Директор детского дома? Встречаемся иногда на совещаниях. Деловая и профессиональная женщина.
– Ну, конечно, – ухмыльнулась я, глядя, как лицо Савостиной опять начинает медленно приобретать серый оттенок.
По-моему, с такими сосудами не следует врать, моментально все выходит наружу – то краснеет, то бледнеет.
– А цена на грудничка та же, что и на, так сказать, подросшего ребенка? – выкинула я из рукава последний козырь.
Жанна Яковлевна затравленно замолчала. Я пожалела, что поспешила назваться работником прокуратуры. Савостина напугана до безумия и ничего не скажет. Надо попытаться успокоить ее…
– Жанна Яковлевна, – завела я, стараясь, чтобы голос звучал убедительно и одновременно ласково, – видите ли, жизнь сейчас трудная, на одну зарплату не прожить, вот и пришлось мне подрабатывать частным детективом. Сразу предупреждаю, ваши дела с Анной Степановной меня совершенно не занимают. Только ответьте, откуда, каким образом попала в центр полуторагодовалая Оля?
Время сейчас и правда смутное. Если уж высокие чины Генеральной прокуратуры не брезгуют по проституткам шляться и при этом продолжают как ни в чем не бывало исполнять служебные обязанности, то рядовой сотрудник, промышляющий частным сыском, совсем не удивляет.
Савостина слегка расслабилась и горячо заговорила:
– Ни копейки из этих денег на себя не потратила. Центр – бюджетная организация. Из государственного кармана нам перепадают крохи.
А планы у Жанны Яковлевны гигантские. Сейчас собирается открыть анонимное родильное отделение. Еще мечтает о создании специальной гостиницы, куда могли бы обращаться женщины, терпящие насилие от родственников, – жены алкоголиков, беременные школьницы…
Во многих европейских странах есть такие дома, где несчастные могут пожить бесплатно недельку-другую, подлечить нервы… В России пока подобные заведения из области мечты.
Конечно, Савостина знала о «бизнесе» Мирной. Анна Степановна присылала к ней иностранцев. Сколько имела от каждой сделки Мирная – Жанне Яковлевне безразлично. Важно только, что ей перепадала ровно тысяча долларов, и все денежки шли в приют.
– На эти деньги мы смогли взять гинеколога, адвоката и еще одну няню. Купили памперсы и новое постельное белье, опять же обзавелись хорошей мебелью, – перечисляла Жанна Яковлевна. – Дело, конечно, подсудное, но, скажите, кому мы сделали плохо? Дети, несчастные, если бы не «Милосердие», погибли бы в помойках. А мы всех спасли и устроили: кого в наши семьи к положительным достойным родителям, ну а некоторых отправили в Америку, Германию и Францию, просто в великолепные условия. Груднички вырастут и знать не узнают про то, что сопутствовало их рождению. Да за деньги, вырученные за одного такого младенца, я еще десяти смогу помочь, а там, глядишь, и для женщин приют открою… Ну что тут плохого? То, что государство налогов недополучит? Так оно нас и так ограбило. Знаете, сколько денег на ребенка в детском доме отпущено? Двести пятьдесят рублей!