Но чаще, когда я думаю о Нем, мне представляется кот: чуть-чуть таинственный, чуть-чуть в стороне и надо всеми, и он никогда не приходит, когда его зовут. И еще, по моему мнению, Бог всегда «он». Новый Завет не оставляет никаких сомнений, что мужчины — деятели, а женщины могут быть только девственницами или блудницами. В глазах Бога нам дано существовать только где-то в промежутке между двумя Мариями — Матерью Иисуса и Магдалиной.
Так что это за религия? Что это за религия, игнорирующая права половины земного населения только потому, что у этой половины якобы вместо пениса одна зависть? Религия, управляемая мужчинами. Сильными, смелыми, безупречными. Клубом старых выпускников, написавших этот Завет и установивших законы.
Я бы хотела отыскать Его и спросить: «Значит так, Бог? Нас действительно клонировали из ребра, и раз мы созданы готовенькими, то не можем быть сильными, смелыми, безупречными?»
Но это лишь часть неполадок в мире. Еще следует спросить, зачем нужны войны, страдания, болезни?
Или никакого объяснения не существует, а Бог недоумевает, как и все мы? И Он, наконец, махнул на все рукой и просиживает все дни в кафе за чашечками крепчайшего «эспрессо» и наблюдает, как мимо движется мир, а Он к нему больше никакого касательства не имеет? Навсегда умыл руки?
У меня к Богу тысячи вопросов, но Он и не думает на них отвечать. Может, Он все еще прикидывает, какое место я занимаю между двумя Мариями, и не ответит, пока не выяснит. А может, Он не видит меня, не слышит и вообще обо мне не думает. Может, в Его версии мира я вообще не существую.
Или, если Он похож на кота, значит, я птица, и Он просто выжидает минуту, чтобы меня сцапать.
— Но ты, правда, мне веришь, ведь так? — спросила Мона.
Они с Джилли сидели на диванчике в оконной нише чердачной мастерской Джилли и прихлебывали кофе из толстых фаянсовых кружек под тихую фортепьянную музыку, льющуюся с пластинки Мицуко Ушиды. Мона еще никогда не видела, чтобы мастерская была так тщательно прибрана. Полотна, которым не нашлось места не стене, были аккуратно составлены в сторонке. Книги вернулись на свои полки, вымытые кисти лежали рядками на рабочем столе, тюбики с красками уложены по цвету в деревянные или картонные коробки. Даже тряпка под мольбертом выглядела так, будто ее недавно выстирали.
— Весенняя чистка и уборка, — сочла нужным объяснить Джилли, едва Мона вошла.
— Чего-чего? Сейчас сентябрь.
— Просто я слишком долго откладывала.
Кофе уже ждал Мону, как и внимательная слушательница, когда гостья начала рассказывать о странном происшествии, которое подстерегало ее на пути домой. Джилли, конечно, очаровал рассказ подруги.
— Меня вот что удивляет, — говорила Мона, — почему он не появляется сейчас? — Она обвела взглядом обескураживающе прибранную мастерскую. — Ну? — сказала она, адресуясь к комнате в целом. — В чем тут секрет, мистер Нэки Уайлд?
— Вообще-то понятно, — сказала Джилли. — Он знает, что я тоже могу ему что-нибудь подарить, а тогда он окажется в долгу и у меня.
— Но я не хочу, чтобы он был у меня в долгу.
— Поздновато спохватилась.
— Он сказал примерно то же самое.
— Ему виднее.
— Ну, ладно. Поручу ему вымыть посуду или еще что-нибудь такое.
Джилли покачала головой.
— Сомневаюсь, что этого достаточно. Вероятно, это такая услуга, которую никто, кроме него, тебе оказать не может.
— Полная нелепость. Я дала ему всего-то пару долларов. Ничего не значащих.
— Для тебя деньги ничего не значат?
— Джилли, какие-то два доллара…
— Неважно. Это все равно деньги. В конце концов, наша жизнь зависит от того, сможем ли мы платить за квартиру и покупать краски. Ты по собственной воле дала ему нечто, что имеет для тебя значение, и теперь он обязан отплатить тем же.
— Но кто угодно мог дать ему денег.
Джилли кивнула.
— Кто угодно мог бы, однако не расщедрился. А ты расщедрилась.
— И как я сумела так запутаться!
— Куда важнее, как ты сумеешь выпутаться.
— Но ты же в этом поднаторела. Так посоветуй.
— Дай мне подумать.
Нэки Уайлд объявился лишь на следующее утро, когда Мона вернулась в свою квартиру. Едва она успела сообразить, что Пит заезжал за своими вещами — книжные полки зияли пустотами, а стопка кассет на стерео уменьшилась вдвое, — как перед ней возник грязный человечек. Он расположился на ее диване, и при свете дня вид у него был еще омерзительнее, хотя настроение улучшилось — несомненно от удовольствия, которое ему доставил ее испуганно-удивленный возглас.
Она села на мягкий стул так, чтобы стол оказался между ними. Прежде стульев было два, но Пит, очевидно, один забрал.
— Ну, вот, — сказала она. — Я протрезвела, а ты здесь, из чего следует, что ты, видимо, реален.
— Вам всегда требуется куча времени, чтобы признать очевидное?
— Грязные человечки, способные возникать из воздуха, а затем бесследно исчезать, как-то не вяжутся с моей будничной жизнью.
— Когда-нибудь бывали в Японии?
— Нет, но причем…
— Но вы верите, что она существует, ведь так?
— Не надо, а? Это же совсем другое. Затем ты потребуешь, чтобы я поверила в похищения, устраиваемые инопланетянами, и в зеленых человечков с Марса.
Он злоехидно ухмыльнулся.
— Они не зеленые, и они вовсе не с…
— Не желаю этого слышать, — объявила она, затыкая уши. Убедившись, что он замолчал, она продолжила: — Так значит, Джилли права? И мне от тебя не избавиться?
— Меня это радует не больше, чем вас.
— Ну, ладно. В таком случае нам нужно установить некоторые правила.
— А вы неплохо держитесь, — заметил он.
— У меня практичный характер. А теперь слушай. Не мешать мне, когда я работаю. Не шастать невидимкой, когда я в ванной или принимаю душ. Не глазеть на меня, когда я сплю, и не залезать ко мне в постель.
При последних словах он брезгливо поморщился. Вот-вот, подумала Мона.
— И убирай за собой, — докончила она. — Да, кстати, тебе не помешало бы и себя привести в порядок.
Он ответил свирепым взглядом.
— Отлично. Теперь мои правила. Во-первых…
Мона помотала головой.
— Как бы не так! Квартира моя, и правила тут устанавливаю только я.
— Не очень справедливо.
— А где тут вообще справедливость? — парировала она. — Вспомни, никто тебя не просил увязываться за мной.
— А тебя никто не просил давать мне эти деньги, — сказал он и тут же исчез.
— Терпеть не могу, когда ты это проделываешь.
— Вот и хорошо, — произнес бестелесный голос.
Мона задумчиво уставилась на вроде бы свободный диван и поймала себя на попытке вообразить, что она почувствовала бы, став невидимой, и это навело ее на размышления о способах, с помощью которых можно затушевываться и все-таки наблюдать мир. Затем она встала, взяла один из старых альбомов и пролистывала, пока не добралась до набросков, которые делала, когда еще только планировала свой полуавтобиографический сериал для «Зоны девушек».
«Моя жизнь, как птица». Наброски первой главы.(Мона и Хейзел сидят за кухонным столом в квартире Моны и пьют чай с тартинками. Мона посматривает на Ямайку, спящую на подоконнике. Только кончик кошкиного хвоста подергивается.)
МОНА: Конечно, быть невидимкой самое оно, но так же неплохо стать птицей или кошкой, чем-то, на кого никто не обращает внимания.
ХЕЙЗЕЛ: А какой птицей?
МОНА: Не знаю. Галкой с иссиня-черными крыльями. Или нет. Еще менее заметной птицей — голубем или воробьем.
(Ее лицо приобретает счастливое выражение.)
МОНА: Потому что, заметь, они за всеми следят, а внимания на них никто не обращает.
ХЕЙЗЕЛ: А кошка тоже, наверное, должна быть черной?
МОНА: М-м-м. Худой и гладкой, как Ямайка. Египетской. Но птица все-таки лучше — более мобильная, хотя, пожалуй, особой роли это не играет. Суть в том, чтобы просто быть частицей пейзажа и наблюдать за всем, ничего не упуская.
ХЕЙЗЕЛ: Так сказать, будем подсматривать в замочные скважины?
МОНА: Ничего подобного. К чужим семейным драмам я равнодушна. Просто обыденная жизнь, которая остальных не интересует. Вот это — подлинное волшебство.
ХЕЙЗЕЛ: А по-моему — скучища.
МОНА: Нет. Что-то вроде буддизма. Почти медитация.
ХЕЙЗЕЛ: Слишком уж долго ты корпишь над этим своим комиксом.
Телефон зазвонил вечером, когда Мона заканчивала новую страницу «Яшмы Юпитера». От неожиданности она вздрогнула, и капелька туши упала с кончика пера прямо рядом с головой Сесила. Хорошо еще, что не на лицо.
ХЕЙЗЕЛ: А по-моему — скучища.
МОНА: Нет. Что-то вроде буддизма. Почти медитация.
ХЕЙЗЕЛ: Слишком уж долго ты корпишь над этим своим комиксом.
Телефон зазвонил вечером, когда Мона заканчивала новую страницу «Яшмы Юпитера». От неожиданности она вздрогнула, и капелька туши упала с кончика пера прямо рядом с головой Сесила. Хорошо еще, что не на лицо.
Сделаю из пятна тень, решила она, снимая трубку.
— Так твой невидимый друг еще с тобой? — спросила Джилли.
Мона посмотрела в открытую дверь через кухонный стол, за которым работала. Та часть квартиры, которая была ей видна, выглядела пустой, но когда дело касалось ее непрошеного гостя, она не очень доверяла зрению.
— Я его не вижу, — ответила она, — но, думаю, он еще тут.
— Ну, ничего полезного я не узнала. Прощупала все обычные источники, но что с ним делать, никто толком не знает.
— Обычные источники, это?…
— Кристи. Профессор. Старый номер «Ньюфорд Экзаминер» с очерком о лесной и прочей нечисти Ньюфорда.
— Ты шутишь.
— Угу, — призналась Джилли. — Но я действительно сходила в библиотеку и чудесно провела время, пролистывая всякие интересные книги от К. М. Бриггса до «Когда пустыня грезит» Энн Бурк. Ни тот, ни другая о Ньюфорде не писали, но я очень люблю фольклорные материалы, собранные Бриггсом, касательно эльфов, гномов и им подобных, а Энн Бурк жила здесь, как ты, конечно, знаешь, и мне по-настоящему понравилась картинка на переплете. Знаю-знаю, — добавила она, прежде чем Мона успела ее перебить. — «Да переходи же к делу!»
— Я отличаюсь ангельским терпением и ничего подобного никогда бы не сказала, — заверила ее Мона.
— И такая скромность вдобавок! Как бы то ни было, имеется множество всяких мастеров коварных шуточек — от гоблинов до эльфов. Некоторые относительно милые, другие, безусловно, вредные, но никто из них полностью не соответствует облику Нэки Уайлда.
— То есть саркастичному, неопрятному, с грубыми манерами, но потенциально полезному?
— В самую точку.
Мона вздохнула.
— Значит, мне от него не избавиться.
Она вдруг заметила, что чертит на листе завитушки, и отложила перо, чтобы окончательно его не испортить.
— Как-то нечестно получается, — добавила она. — Наконец-то квартира осталась в полном моем распоряжении, и тут в нее нахрапом вселяется какая-то нечисть.
— А вообще-то как ты? — спросила Джилли. — То есть помимо жильца-невидимки?
— Неопределенно, — сказала Мона. — Пит уходил, громко хлопнув дверью, но вчера вечером, пока я была у тебя, прокрался назад за своими вещичками. Словом, мне жалеть не о чем, но я все равно постоянно думаю, почему все кончилось так, как кончилось, и почему я ничего не замечала раньше.
— Ты простишь его, если он попробует вернуться?
— Нет.
— Но тебе его не хватает?
— Да, — ответила Мона. — Глупо, верно?
— По-моему, абсолютно нормально. Нуждаешься в плече, чтобы выплакаться?
— Нет. Надо заняться работой. Но все равно спасибо.
Положив трубку, Мона уставилась на завитушки, украсившие рабочий лист. Наверное, их удалось бы включить в фон, но игра не стоила свеч. Поэтому она взяла флакон с белой акриловой краской, взболтала его и откупорила. Потом чистой кисточкой принялась закрашивать завитушки и кляксу, которую посадила возле головы Сесила. Все равно превратить ее в тень не удалось бы: источник света находился с той же стороны.
Выжидая, пока краска высохнет, она вошла в комнату и огляделась.
— Неудача в любви? — произнес уже знакомый, но все еще бестелесный голос.
— Если ты хочешь разговаривать со мной, — сказала она, — покажи сначала хотя бы свое лицо.
— Новое правило?
Мона покачала головой.
— Просто разговаривать с воздухом как-то неловко.
— Ну, раз вы просите так вежливо…
И Нэки Уайлд возник — теперь развалившись на мягком стуле. На коленях у него лежал раскрытый комикс Моны.
— Но на самом деле ты же его не читаешь? — сказала Мона.
Он поглядел на комикс.
— Конечно, нет. Карлики читать не умеют, мозги у них слишком маленькие, чтобы одолеть такую сложную задачу.
— Я имела в виду совсем другое.
— Знаю. Но ничего не могу с собой поделать. Надо оправдывать репутацию.
— Карлика? Так ты карлик?
Он пожал плечами и сменил тему.
— Не удивляюсь, что вы и ваш дружок рассорились.
— Что ты имеешь в виду?
Он ткнул в комикс коротким толстым пальцем.
— Напряжение более чем очевидно, если в этой птичьей истории есть хоть капля правды. Ни разу не возникает впечатление, что Пит нравится хоть кому-то из персонажей.
Мона села на диван и закинула ноги на подушки. Только этого ей и не хватало: непрошеный жилец — и вдобавок самоназначенный психоаналитик. Но, если подумать, он был прав. «Моя жизнь, как птица» представляла собой эмоционально верный, хотя не всегда фактически точный рассказ о реальных событиях, и тамошний Пит никогда не входил в число ее любимых персонажей. Как и у реального Пита, в его характере ощущалась скрытая черствость, но в комиксе она чувствовалась сильнее, потому что остальные действующие лица были истинными детьми богемы.
— Он был неплохим человеком, — услышала она свой голос.
— Ну, конечно. Да разве вы бы позволили себе связаться с плохим человеком?
Мона не поняла, сочувствие это или сарказм.
— Просто они его доконали, — начала объяснять она. — В его конторе. Привили ему свой образ мыслей, и для меня в его жизни не осталось места.
— Или в вашей для него, — подытожил Нэки.
Мона кивнула.
— Нелепо, верно? Благородство духа нынче выглядит таким устаревшим. Мы предпочитаем глазеть, как старичок шлепнется на тротуаре, вместо того чтобы помочь подняться по лестнице, куда ему требуется.
— А что требуется вам? — спросил Нэки.
— Господи! — Мона рассмеялась. — Кто знает? Счастья, душевного удовлетворения. — Она откинулась на валик и уставилась в потолок. — Знаешь, этот твой трюк с невидимостью очень даже неплох. — Она повернула голову и посмотрела на собеседника. — Ему можно научиться или это врожденное магическое свойство?
— Боюсь, врожденное.
— Я так и думала. Просто я всегда мечтала стать невидимкой. А еще — уметь превращаться во что-то другое.
— Я так и понял вот отсюда, — сказал Нэки, снова тыча пальцем в комикс. — Не лучше ли вам найти счастье в том, что вы — это вы? Ищите в себе то, что вам требуется. Ну, как советует ваш персонаж в одном из ранних номеров.
— Так ты действительно их читал!
— Но вы же для того и пишете, чтобы вас читали, разве нет?
Она поглядела на человечка с подозрением.
— Почему это ты вдруг стал таким милым?
— Просто готовлюсь подставить вам хорошую подножку.
— И что же?
— Придумали, что я мог бы сделать для вас? — спросил он.
Она покачала головой.
— Я над этим размышляю.
«Моя жизнь, как птица». Заметки для седьмой главы.(После того как Мона знакомится с Грегори, они гуляют по Фиценери-Парку и садятся на скамью, откуда видно, как растет Дерево Сказок Венди. Надо ли это объяснять или осведомленные люди поймут сами?)
ГРЕГОРИ: Вы когда-нибудь замечали, что мы больше не рассказываем семейных историй?
МОНА: О чем вы?
ГРЕГОРИ: Семьи прежде слагались из историй, составлявших их общую историю, и эти истории пересказывались из поколения в поколение. Вот так семья обретала себя, наподобие той или иной местности или даже страны. Теперь мы обмениваемся историями, которые черпаем из телевизора, а говорим исключительно о самих себе.
(Мона понимает, что так оно и есть. Возможно, не для всех, но для нее это правда. Фу! Как все это нарисовать?)
МОНА: Может, семейные истории больше не интересны? Может, они утратили свое значение?
ГРЕГОРИ: Они ничего не утратили.
(Он отворачивается от нее и смотрит в глубину парка.)
ГРЕГОРИ: А вот мы утратили.
В последующие дни Нэки Уайлд представал то несносным ворчуном, то удивительно приятным собеседником. К несчастью, эта приятная сторона не уравновешивала гнетущую необходимость терпеть другую его сторону, а избавиться от гостя она никакой возможности не видела. Когда он становился угрюмым, она не могла решить, что хуже: смотреть на его насупленную рожу и выслушивать его язвительные замечания или потребовать, чтобы он убрался, а затем все время сознавать, что он все еще злобствует где-то рядом, невидимо следя за ней.
Через неделю после отбытия Пита Мона встретилась с Джилли в кафе «Кибербоб». Они намеревались посетить выставку Софи в галерее «Зеленый Человек», и Мона вновь дала себе слово не взваливать свои проблемы на Джилли. Но с кем еще она могла поделиться?