— Проходи, — смущенно произнес Христофор Валлин, впуская полуночного гостя.
Выглянув за дверь, хозяин осмотрел калитку, придорожные кусты, подступившие вплотную к дому. Ничего настораживающего. Потревожил порыв ветра верхушки яблонь, да и сник. А у самого крыльца едва различимый шорох — то ночная тварь!
Мягко прикрыв за собой дверь, барон шаркнул тяжелым засовом.
Сбросив плащ, гость устроился в кресле. Он был молод, немногим более двадцати лет, пригож — небольшие черные усики торчали неприветливым ежиком, однако только подчеркивали его аристократизм. Голову покрывал модный короткий парик с небольшими кудрями, из-под которого выглядывали волосы каштанового цвета, собранные в пучок. Ничего лишнего. Так мог выглядеть только солдат, привыкший к победам.
Такой же простой, но практичный камзол, в котором можно не только блистать на балах, но и штурмовать противника. Впрочем, этого человека привычнее увидеть бегущим в штыковую атаку, нежели танцующим мазурку.
Именно так одевался шведский король. Так же, в подражание Карлу ХII, хотело выглядеть его ближайшее окружение и быть столь же бесстрашными солдатами.
Барон, мало перед кем сгибавший шею, невольно поклонился. Сам он был всего-то пехотинцем тайной войны, где главным оружием оставалось перо да вот еще чернильница. Перед ним был граф Нильсон Матс собственной персоной — доверенное лицо Карла ХII, настоящий солдат, насквозь пропахший порохом. И то, что граф Нильсон оказался в лапотной Москве, можно воспринимать, как некоторую закономерность скрытой войны, которая в ближайшее время должна перерасти в откровенную вражду.
Молодой человек во всем хотел походить на своего великого патрона, и барон был уверен, что так же, как и шведский король, граф Нильсон не признает даже малейшей роскоши, а постелью для него служит брошенное на пол одеяло.
Граф отчего-то нервничал, раскачивая заброшенной на колено ногой. Барон сосредоточил свое внимание на коричневых туфлях Нильсона. Его внимание привлекали массивные серебряные пряжки на самом подъеме ступни. Похоже, именно такие пряжки предпочитал и шведский король.
— Удалось ли увлечь русского царя? — после затянувшейся паузы произнес гость.
Барон расплылся в доброжелательной улыбке — для предстоящего диалога лучшего вопроса придумать невозможно.
— Луиза оправдала наши ожидания всецело. Сейчас царь Питер не может ни о чем более думать, как о графине. Он забросил все свои дела, чего раньше с ним не случалось. И если графиня надумает уехать в Европу сегодня же, то я думаю, что он немедленно последует за ней куда угодно… Даже на край света!
— Похвально, я обязательно доложу о результатах королю. Где сейчас находится Питер?
Барон обратил внимание на то, как граф назвал царя. Именно так его звали все в Немецкой слободе, забывая при этом добавлять «ваше величество» или величать по отчеству. Странное дело, но государь никогда не обижался на подобную фамильярность, как не держал зла и на своих вельмож, которые обращались к нему на «ты». Только иной раз, скорее всего из-за любви к потехе, царь вдруг вспоминал о том, что он «великий государь всея Руси Петр Алексеевич» и делал замечание обескураженному холопу. После чего под громкий хохот челяди повелевал за неуважение к царскому званию заливать в утробу нерадивому ведро самогона.
Но то забава! И уже в следующую минуту довольные собутыльники, позабыв о его государевом чине, хлопали царя по плечу и хвалили за удачную шутку. В этом был весь Петр Алексеевич, непредсказуемый и понятный одновременно.
Правый уголок рта барона ехидно пополз вверх, еще более обнаруживая ранение, полученное в пьяной драке в трактире под Стокгольмом.
— В это самое время он как раз находится у мадам Луизы, — ткнул пальцем в потолок барон.
— Я не слышу любовной борьбы, — улыбнулся граф.
— Похоже, что оба они обессилили. Но если бы вы слышали, что творилось полчаса назад!
Несмотря на нотки иронии, в словах барона прозвучала самая откровенная зависть. Гость негромко рассмеялся, показав великолепные белые зубы:
— Поздравляю вас, барон! Теперь ваш дом сделался резиденцией русского царя. Это даже больше того, на что смел рассчитывать шведский король. Что-то мне подсказывает, что при дворе русского царя вы сможете сделать неплохую карьеру.
— Есть и плохие новости. Князь Ромодановский казнил нашего друга Циклера, на которого мы очень рассчитывали. Дело осложняется.
— Будьте осторожны, князь Ромодановский может выйти и на вас.
— Мы осторожны, граф, — сдержанно произнес барон. — Все контакты с князем Голицыным и царевной Софьей мы свели к минимуму.
— Мы вас очень ценим, поэтому нужна бдительность. А теперь давайте беритесь за перо. Я лично передам ваше послание королю.
Одной свечи над письменным столом оказалось недостаточно. Пододвинув канделябр с тремя ответвлениями, барон запалил оплывшие огарки. Свет залил поверхность стола, забрался в самые дальние уголки комнаты.
Барон задумался. Не столь уж часто ему приходилось писать королю. Вряд ли Карл XII будет вникать в красоту слога. Его, как настоящего солдата, больше всего на свете интересовали сражения. И если он и был на чем-то помешан, так это на собственной славе. Однако читать красивые письма приятно даже отчаянным рубакам.
Почесав пером затылок, барон решительно ткнул заточенный конец в чернильницу.
«Ваше Величество, все развивается именно так, как мы и планировали. Графиня Корф оказалась великолепным агентом и сумела влюбить в себя русского царя. Смею вас уверить, Петр всецело находится в ее власти и более не смеет ни о чем думать, кроме как об амурах с графиней…»
Барон на некоторое время задумался. Король не лишен юмора. Можно описать несколько анекдотичных случаев, связанных с личностью Петра, но это займет слишком много времени, а посыльный, судя по всему, очень торопится, так что все это надо будет рассказать королю при встрече.
Подправив затупившееся перо небольшим острым ножом, барон вновь макнул его в чернильницу.
«…Уверен, если бы графиня пожелала стать русской царицей, то он, не мешкая, развелся бы со своей законной супругой Евдокией и заключил бы брак с ней. Ваше Величество, вам решать, нужен ли такой союз шведскому королевству».
Не его дело вникать в политические коллизии. Это прерогатива королей, а он всего лишь обыкновенный исполнитель. Барон хотел было даже зачеркнуть последнее предложение, но раздумал.
— «… Мне думается, что целесообразно приступать ко второй части операции. Графиня должна возвращаться в Швецию. Да хранит Вас Бог!»
Расписавшись, барон аккуратно свернул грамоту и, залив связанные концы сургучом, передал ее графу.
— Вот теперь все. Когда вы будете в Стокгольме?
Граф Нильсон взял письмо, спрятал его за камзол. Более надежного места отыскать было бы трудно. Если он и расстанется с грамотой, так только вместе с головой.
— Не буду задерживаться. Выезжаю немедля! Через неделю рассчитываю быть в Стокгольме. — Показав взглядом наверх, сдержанно заметил: — А там по-прежнему тихо.
— Должны же они когда-то спать, — буркнул барон.
Кивнув на прощание, посыльный вышел, и уже через несколько шагов его поглотила тьма. Некоторое время барон стоял у крыльца, вслушиваясь, как под ногами графа похрустывает гравий. За оградой послышалось ржание — конь почуял хозяина. Донеслось удаляющееся цоканье копыт. А скоро затихло и оно.
Глава 17 ЛУКАВЫЙ КАБАТЧИК
Уже третий час окольничий Оладушкин караулил хоромы немца Валлина. Казалось, комары слетелись со всех окрестностей и одолевали открытые участки тела с неуемной силой. Некоторым облегчением от наседавшего гнуса являлась ветка черемухи, которой окольничий без конца помахивал у самого лица. Однако скоро комары выработали беспроигрышную стратегию: сбившись в плотный рой, они брали численностью и неимоверным нахальством, а потому приходилось хлестать себя веткой от бессилия по щекам и спине, что, впрочем, помогало всегда.
Один из стрельцов, замеченных в заговоре, упомянул под пытками имя барона Валлина, признав, что к его двору частенько наведывалась Софья Алексеевна. Князь Ромодановский и раньше подозревал иноземца в шпионаже, а уж после того, как его приятель бунтарь Циклер подбивал на возмущение сограждан, приставил к дому барона соглядатаев.
Настораживающим фактом показалось и то, что к барону Христофору Валлину, прежде жившему замкнуто, неожиданно прибыла племянница из Швеции, которая вскоре запалила в сердце государя нешуточную страсть.
Столь активная жизнь барона не прошла мимо глаз всемогущего главы Преображенского приказа князя Федора Ромодановского, и он решил поставить к его дому пост и повелел докладывать ему лично о каждом госте.
Дом барона утопал в зелени. Сквозь могучие кроны лип едва проглядывал верхний этаж, освещенный свечами. Вот там-то и затаился Петр Алексеевич с очередной любавой.
Девка Луиза и впрямь была хороша: стройна, пригожа лицом, с высокой грудью, с пышными золотистыми волосами. Других государь и не признавал.
В том, что князь Ромодановский не ошибся, окольничий Оладушкин понял на четвертый час ожидания. В черной накидке и в такой же темной шляпе, слившись с домом, к крыльцу подошел высокий человек. На негромкий стук вышел сам хозяин дома и после короткого приветствия пригласил гостя в сени. Подкравшись к окну, окольничий увидел, как некоторое время они о чем-то оживленно разговаривали. Причем посетитель держался по-хозяйски, видимо, к уважению привык. Затем хозяин дома, устроившись за столом, принялся писать грамоту. Потому как он справлялся с работой, было понятно, что сочинение — дело для него обычное. Свернув послание в тугую трубку и залив сургучом, барон протянул гостю.
Дьяк едва успел отпрянуть от окна, когда дверь широко распахнулась, метнув на скошенную траву тусклый свет, и полуночный гость появился на крыльце. Кивнув на прощание барону, он скорым шагом заторопился к калитке.
Все! Теперь к князю Ромодановскому. Пусть рассудит…
* * *Предстоящей поездке в Россию своего любимца графа Нильсона Матса Карл ХII придавал большое значение. Не остались незамеченными выезды короля в сторону российской границы и его союз с Оттоманской Портой. Оставалось предположить, что молодой король задумал очередную военную кампанию. Он уже заставил считаться с собой всю Европу, так что на его пути оставалась только Россия с ее бескрайними просторами.
Вот где может потешить свою душу завоеватель!
* * *Из Стокгольма Россия представлялась графу Матсу Нильсону другой — полудикой страной с варварскими традициями, не ведавшей о доблестных рыцарях с их кодексом чести. Сами русские — поразительные недотепы, большие плуты и откровенные хитрецы, только о том и помышлявшие, как обмануть доверчивых заморских купцов. В этом они преуспели.
Карл прекрасно был осведомлен о каждом чихе своих соседей. Интересы русских почти никогда не выходят дальше собственных территорий. В то время как за шведским королем — могучий флот, одна из сильнейших армий в Европе, а также широкая агентурная сеть, которая держит под наблюдением малейшие изменения в армиях противника, особое внимание уделяя его экономическим возможностям.
По-настоящему единственная военная сила русских — стрельцы. Численность у них немалая — только под одной Москвой их было расквартировано около десяти тысяч. Но значительная их часть практически разучилась воевать и была привязана больше к собственным огородам, дарованным русским царем за службу, нежели к оружию. Практически все свободное время стрельцы проводят в кабаках, наращивая брюхо и растрачивая в вине последние боевые навыки.
Беспокойство вызывала и личная гвардия Петра, которую отчего-то он называл Потешным полком. Все высоченные, со статью, как и подобает гвардейцам. Своим присутствием они могли бы украсить любой европейский двор, но малая численность и отсутствие боевого опыта делали их совершенно беззубыми.
И все-таки у графа оставались некоторые сомнения. Настораживало упорство, с которым русские брались за всякое дело. Если они будут столь же настойчивы в сражениях, то способны преподнести Карлу немало неприятных сюрпризов.
* * *Отпустив поводья, граф неспешна ехал по уснувшим московским улочкам. Город спал крепенько, невысокие дома погружеы в плотную темноту. Но на душе отчего-то было тревожно. Где-то на соседней улице громко переговаривалась стража, предостерегающе позвякивая оружием.
Добравшись до заставы, граф Нильсон решил подождать до утра. Самое благоразумное — отправляться в дорогу с рассветом. Ночью разбойники шалят немилосердно, а потому без церемоний вытрясут все карманы вместе с душой.
У кабака, находившегося на въезде в город, граф остановился. Громким стуком переполошил хозяина.
— Чего тебе? — невесело произнес тот, освещая полыхающим факелом гостя.
— Я хотел переночевать, — произнес граф, стараясь четко произносить каждое слово.
— Ну проходь, коли так, — смягчился хозяина. — Давай коня… За ворота заведу. Не ровен час… Хотя у нас-то особенно не побезобразничаешь. — Кивнув на стрельцов, расположившихся у костра, добавил: — Вон она, застава!
Протопали в просторную избу, пропахшую жженым воском и настоянным пивом. У небольших окон — три стола, за одним из которых сидели два стрельца. Утопив усы в глубоких кружках, они попивали пиво. Граф почувствовал, что очень устал и едва держится на ногах. Сейчас ему хотелось единственного — добраться до постели и плюхнуться на нее ничком, не раздеваясь.
— Может господарь вина желает? — угодливо спросил хозяин. — Оно у нас славное. Итальянское.
День был длинный. Проехав более двухсот верст, Матс Нильсон остановился только дважды: перед самой Москвой у графа Ангальта, служившего при дворе Петра капитаном, и уже в самой столице у барона Христофора Валлина. Возможно, он остался бы в Москве еще на несколько дней, благо к этому располагала благосклонность местных красавиц, но сведения, полученные от графа Ангальта, были настолько важны, что их следовало немедленно доставить королю. А из его слов выходило, что в ближайшее время царь намеревался отправить к курфюрсту Саксонии, непримиримому противнику Швеции, послов для мирового соглашения. Намечался двойственный союз, который со временем мог превратиться в откровенную коалицию. Направленную против Швеции.
Эту новость Карл XII должен услышать раньше, чем другие короли. Возможно, ему удастся воспрепятствовать зарождающемуся союзу.
— Вина, говоришь? Хорошо, — согласился граф, присаживаясь на стул. — А потом проводишь меня до постели.
— Это мы мигом! — обрадовался хозяин.
Уже через минуту он вышел с подносом в руках, на котором стояла высокая бутылка с красочной этикеткой на темно-зеленом стеклянном боку. Здесь же находился большой стакан. Ловко откупорив бутылку, хозяин уверенно налил вино в стакан до самых краев.
— Пожалте, господарь! Не вино, а мед!
Граф поднял со стола откупоренную пробку — понюхал. В ноздри ударил сладкий аромат, в котором отчетливо выделялся легкий запах дыма. Именно такой сорт вина он предпочитал всем остальным. Трактирщик угадал его желание. Правда, такое вино следовало подавать не на грязном подносе с темно-серыми пятнами, а в глубокой корзине с фруктами. И наливать его не до самых краев, плеская при этом на стол, как какое-нибудь дешевое пиво, а для начала лишь на самое донышко, чтобы клиент распробовал вкусовые качества.
Впрочем, у русских все обстоит как-то иначе. К этому пора бы уже давно привыкнуть.
— О, какой аромат! — вполне искренне восторгался граф, положив пробку на стол.
— Пейте, господарь! — настаивал кабатчик. — Крепкое! По башке так стучит, что не хуже нашего самогона. Я тут как-то три бутылки проглотил, так вповалку два дня отлеживался!
Граф снисходительно улыбнулся. Вот они, русские! Видно, такова их дикая натура. У них напрочь отсутствует культура пития. Будут хлестать алкоголь до тех самых пор, пока, наконец, не сползут под стол. Им бы надо знать, что такое вино не хлещут стаканами, как какую-то прошлогоднюю сивуху, а поглощают крохотными глотками, чтобы прочувствовать каждую каплю. И подают его в рюмках из тонкого звенящего хрусталя.
Подняв стакан, граф посмотрел на свет. Темно-вишневого цвета, как и полагается. Граф сделал первый глоток. Им неожиданно овладело глубокое чувство разочарования. Вино показалось вовсе не столь ароматным, как запах. В следующую секунду его сознание вдруг затуманилось, а стоявший напротив кабатчик превратился в темное пятно. Тело почему-то налилось необъяснимой тяжестью, рука, неожиданно ослабев, выпустила стакан. Веки, налившись свинцовым грузом, закрылись, скрыв и трактирщика, стоящего напротив, и стрельцов, попивающих в углу пиво.
Положив на стол поднос, трактирщик подозрительно всмотрелся в графа. Подвижными оставались только его усы, нервно подрагивающие при дыхании.
Отодвинув в сторону стаканы, подошли стрельцы.
— Ловко ты его, Михалыч. А он того, не отдаст богу душу? — засомневался один из них, тот, что был пониже, но в плечах широк. — А то попадет нам от боярина Ромодановского. Как-никак, королевский посланник.
Кабатчик лишь махнул рукой:
— Ты, Ворона, не боись! Отойдет, только голова наутро болеть будет.
По тому, с какой уверенностью говорил плутоватый кабатчик, было понятно, что случившееся является для него привычным делом. Еще неизвестно, чем он занимается, когда не служит Федору Юрьевичу…