– Увы, я вынужден вас огорчить, это совершенно невозможно, – с искренним сожалением сообщил главврач. – К несчастью, вся информация о пациентах доктора Локтева пропала.
– Куда пропала? – с недоумением переспросила я, усилием воли отгоняя бредовую картинку: открытый гроб, а в нем покойный доктор, скрестивший восковые руки на жестком диске компьютера.
Неужто комп все-таки похоронили?!
Петр Владимирович снова тяжко вздохнул. Со стола спорхнула одна из глянцевых фотографий. Я подняла снимок с избражением чего-то, подозрительно похожего на заляпанный вареньем кусок слоеного желе, и вопросительно подняла брови.
– Мы недавно приобрели уникальный аппарат, позволяющий делать видеозапись и фотографические снимки внутренних органов во время операций малого разреза, – скороговоркой сказал главврач, принимая неаппетитную фотографию.
Мне тут же расхотелось знать, что именно на ней изображено.
– Так вот, по поводу компьютера доктора, – Петр Владимирович вернулся к теме. – Он сгорел.
– На работе? – недовольно сострила я.
– Именно так, – без намека на улыбку подтвердил главврач. – Я расскажу вам, но очень прошу не разглашать эту информацию. Доктор Локтев погиб в результате несчастного случая.
В субботу прием пациентов доктор Локтев закончил рано, но не ушел домой, а остался еще поработать за компьютером. В какой-то момент он заметил, что машина барахлит, то и дело отключается, и попытался самостоятельно найти и устранить неисправность. Проблему создавал искрящий кабель питания. Георгий Павлович неосторожно полез к нему и получил удар током.
– А ковер под системным блоком компьютера загорелся, и в кабинете возник пожар, – закончил главврач. – Когда сработала система пожаротушения, было уже поздно…
– Какой кошмар! – совершенно искренне ужаснулась я, вспомнив, что доктора хоронили в закрытом гробу.
Мысленно я дала себе страшную клятву никогда не дергать шнур питания системника и разные другие провода. Вообще ничего не буду дергать, даже веревки для сушки белья!
Петр Владимирович тоже заметно расстроился, и разговор о рекламе у нас с ним не сложился. По правде говоря, я об этом даже не заикалась, предпочла потихоньку удалиться из кабинета главврача, едва узнала то, что меня интересовало.
У меня был еще один вопрос, но его я задала бабуле-нянечке, которая удачно встретилась мне на лестнице. Прикинувшись застенчивой сельской дивчиной, я спросила давешнюю общительную старушку:
– Бабулечка, можно мне у вас узнать?
– Что узнать, моя детка? – Старушка с готовностью опустила на пол ведро с водой, удобно сложила руки на ручке швабры и пристроила сверху острый подбородок.
– Ой, я даже не знаю, как сказать! – Я понизила голос и вздохнула, всячески изображая крайнее смущение. – У вас тут, в больнице этой…
– В клинике, – доброжелательно поправила бабушка, терпеливо ожидая продолжения.
– Да, в клинике! – повторила я. – У вас тут делают такие операции… Ой, я не знаю… Стыд-то какой! – Я показательно зажмурилась и выпалила: – Подружка мне сказала, тут есть доктор, который девственность восстанавливает!
– Эх, девка, девка! Согрешила? – сочувственно вздохнула бабуля.
– Неоднократно, – пробормотала я.
– И замуж собралась, да? А мужняя родня будет по станичному обычаю простыни на ворота вывешивать, и тут ты позора не оберешься! Эх, дурочка! – Бабка неожиданно мне подмигнула. – Не печалься, девка! Помогут тебе наши доктора, заштопают! Жаль, Георгий Палыч помер, вот уж кто был мастак на такие дела, но ничего, и другие спецы найдутся. Иди в регистратуру и просись на прием к Ведерникову, он тоже хирург хороший.
– А Георгий Палыч лучше был? – быстро спросила я.
– И-и, сказала тоже! Георгий Палыч вообще волшебник был! Он знаешь, что делал! – Бабка отклеила подбородок от швабры, встала на цыпочки и жарко зашептала мне в ухо.
Тут уж я и в самом деле покраснела: терминология у милой старушки была самая варварская. Однако сообщенная ею информация оказалась такой интересной, что я решила непременно навести справки о профессиональной деятельности доктора Локтева в специализированных медицинских кругах. Есть у меня подходящие источники и в Департаменте здравоохранения, и в Медицинском институте.
Прикидывая, к кому из знакомых медиков прицепиться с вопросами, я вышла из клиники через служебный подъезд, пересекла дворик и на ближайшей остановке села в троллейбус, следующий в сторону моей работы. Встреча у стен телекомпании всех желающих проводить в последний путь маму Вадика Рябушкина была назначена на половину второго, но я решила появиться заранее. У меня было дело: Женька обещал передать мне кассету с записью его съемок несостоявшейся свадьбы Вадика и Людочки.
Едва выйдя из троллейбуса, я позвонила коллеге на мобильный, но Женька упорно не отвечал. Я набрала номер редакционного телефона и прослушала полонез Огинского. Позвонила на аппарат прямого эфира – те же печальные напевы про «польский край, прекрасный край»! Очевидно, наша внутренняя АТС свихнулась и вообразила себя музыкальным автоматом.
– Делать нечего, придется вторгаться, – пробормотала я, подступая к стальной двери телекомпании.
Не ожидая от этого действия ничего хорошего, я одной рукой придавила кнопку звонка, а другой громко постучалась. Динамик переговорного устройства захрипел, как простуженная собака, и неприветливо гавкнул:
– Хто?!
– Свои! – самонадеянно отозвалась я, гадая, с кем же я разговариваю?
У нашей штатной дневной охранницы – жутко вредной старушки по прозвищу Бабулина – не самый мелодичный голосок, но этот хриплый драконий рык издает явно не она.
– Хто-о? – Динамик хрюкнул диким кабаном.
– Это я, Красная Шапочка! Тьфу, это я, Елена Логунова!
– Хто-о?
– Вот привязался! – рассердилась я. – Открывай дверь! Я тут работаю!
– Сотрудников пускать не велено!
Досадливо плюнув на порожек, я отошла от неприступной двери, спряталась за углом и сменила маскировку. Вывернула джинсовую жилетку яркой подкладкой наружу, повязала на голову цветной платок, нацепила темные очки и снова вернулась под дверь. Позвонила, дождалась вопросительного хрипа цербера и проворковала в ответ:
– Здравствуйте, я денежку в бухгалтерию принесла, можно дать рекламное объявление?
Пауза затянулась.
– Алло-о? – позвала я.
Щелкнул замок. Ага, значит, рекламодателей с деньгами гнать взашей не велено! Значит, для нашей телекомпании еще не все потеряно. Обрадовавшись, я потянула на себя тяжелую дверь, взлетела вверх по лестнице… и попала в медвежьи объятия незнакомого типа в камуфляже. Негодующе взвизгнула, вывернулась из тяжелых лап, отпрыгнула на пару шагов в сторону и исподлобья осмотрела противника.
Пятнисто-зеленый и бородавчатый жлоб походил на малыша Годзиллы и не вызывал ни симпатии, ни желания с ним брататься.
– Удостоверение личности, – хмуро потребовал Годзиллыш, не спеша уходить с моего пути.
– Вижу, мерзкий Гадюкин вербует на свою сторону рептилий-монстров! – прошептала я в сторону. – Сударь! Мою личность легко может удостоверить кто-нибудь из технических работников! Позовите, например, оператора Евгения Дрожкина!
На последних словах я максимально возвысила голос, и меня услышали: за поворотом коридора стукнула дверь, а потом донесся металлический грохот сотрясаемой решетки и громкий крик затребованного мною Женьки:
– Ленка! Нас арестовали! Встань под образами!
Я спешно отскочила на лестничную площадку. Змеиные глазки гадюкинского цербера стрельнули в меня, но я уже летела вниз по лестнице.
– Хто-о?! – прохрипел мне вслед озадаченный Годзиллыш.
– Дед Пихто! – с детским злорадством выкрикнула я в ответ, нащупывая кнопку, отпирающую замок входной двери изнутри.
Выскочила на крыльцо и прямо по клумбе побежала вдоль фасада здания. Крайнее в ряду окно нашей телекомпании на самом деле является балконом, который примыкает к студии прямого эфира. В этом помещении, ясное дело, никакие окна, балконы и прочие источники дневного света не нужны, поэтому проем изнутри наглухо закрыт деревянными щитами. Не знаю, где разжился этими ставнями наш запасливый завхоз, не иначе как на руинах какой-то высокой партийной трибуны, разрушенной во времена перестроечной вольницы. На досках, обращенных к улице лицевой стороной, изображены портреты членов Политбюро – на языке моих телевизионных коллег – «образа». Косыгин и еще два не опознанных нами коммунистических товарища многозначительно и важно смотрят с нашего фальшбалкона в тихий дворик, лаская отеческими взглядами разновеликие подштанники на веревках бельевой площадки.
Рискуя сверзиться на кочковатый газон, я встала ногами на сиденье детской карусельки, ухватилась за нижний край балконного выступа и заглянула в дырку, аккуратно пропиленную лобзиком в районе нагрудного кармана парадного пиджака товарища Косыгина. Этим окошечком наши парни пользуются для контрабандного проноса на территорию телекомпании запрещенных предметов. Главным образом, горячительных напитков.
Рискуя сверзиться на кочковатый газон, я встала ногами на сиденье детской карусельки, ухватилась за нижний край балконного выступа и заглянула в дырку, аккуратно пропиленную лобзиком в районе нагрудного кармана парадного пиджака товарища Косыгина. Этим окошечком наши парни пользуются для контрабандного проноса на территорию телекомпании запрещенных предметов. Главным образом, горячительных напитков.
В прямоугольном отверстии блеснули искрящиеся весельем черные глаза, и Женькин голос радостно спросил:
– Тебя не побили?
– А могли? – Я опасливо покосилась на далекое крыльцо.
– Запросто! – убежденно сказал Женька. – Как шпионку из вражеского лагеря, могли и побить, и арестовать! Нас вот всех заперли в технических помещениях и мобильники отобрали!
– Что, Гадюкин лютует? – посочувствовала я. – Небось мстит за испорченное кресло?
Женька хихикнул:
– Он с утра пораньше из мебельного салона новый трон себе приволок! Ну, ничего, мы и до него доберемся!
– Жень, ты мне запись приготовил? – спросила я.
– Держи!
Из кармана Косыгина высунулся край видеокассеты. Я осторожно вытянула посылочку, сунула ее под мышку и озабоченно спросила:
– Жень, а как же похороны Ангелины Митрофановны? Вас не выпустят из-под ареста по такому печальному случаю?
– Не волнуйся, нас скоро выпустят по другому печальному случаю, – пообещал приятель. – Убегай подальше от входа, посиди с бабушками на лавочке, мы скоро будем!
Заинтригованная, я слезла с шаткой карусельки и переместилась на пенек под скатом детской горки. Из этого укрытия я хорошо видела входную дверь телекомпании, меня же заметить в густой тени было трудно.
Спасаясь от скуки, я читала жизнеописание Гарри Поттера и смеялась над проделками полтергейста, развлекающего себя обрушением на головы обитателей замка предметов домашней утвари.
Как раз в тот момент, когда это зловредное создание с конкретным намерением развинтило тяжелую бронзовую люстру, в отдалении послышался металлический грохот. Бронированная дверь телекомпании широко распахнулась, и со ступенек с хохотом и гиканьем повалили наши техники, похожие в этот момент на толпу неинтеллектуальных гоблинов, покидающих разграбленный замок. Впереди гигантскими прыжками несся Женька, устрашающе размахивающий французским батоном. В другой руке у него был сверкающий столовый нож. Я бы, пожалуй, испугалась, если бы не знала, что этот самый нож тупой, как валенок.
За Женькой мчали видеоинженеры Митя и Витя, оба с чайными чашками в руках и широкими улыбками на физиономиях. Выпускающий Макс на бегу жевал длинномерную венскую сосиску, спотыкался и рисковал упасть, наступив правой ногой на волочащийся за левой длинный тонкий провод. Приглядевшись, я узнала оптоволоконный кабель.
– Вы решили разрушить телекомпанию до основания, но не оставлять ее врагу? – спросила я Женьку, указывая на оптоволоконную обмотку Максовой конечности.
– Это случайно получилось, Макс запутался в шнурах, когда началась облава, – сквозь азартное сопение ответил приятель. – Фу-у! Ну, хоть батон спасли! Хочешь бутербродик?
Он жестом согнал меня с пенька, выудил из кармана операторской жилетки пачку сливочного масла, положил ее на импровизированный стол и аккуратно развернул.
– Была облава? – повторила я.
– Да еще какая! – сверкая глазами, ответил подоспевший Митя. – Гадюкин спустил с поводка своего бандюка-охранника, и тот понесся по каморкам, как взбесившийся бультерьер!
– А мы как раз у вас в редакторской пообедать присели, – сообщил Витя. – Я баночку с салатиком открыл, Митька бутерброд надкусил, и тут бандюк влетает – весь в мыле, в пене!
– Такой злой? – поежилась я, вспомнив страхолюдного Годзиллыша.
– Нет, такой мокрый! Уборщица как раз в коридоре пол мыла, так он ведро перевернул! – захохотал Митя.
– Так вот, влетает он в редакторскую – с морды капает, изо рта мыльные пузыри летят! «Кто?! – орет. – Кто это сделал?!» – азартно повествовал Витя. – А Женька сахар в чашке размешивает и любезно так спрашивает: «Вас интересует фирма-производитель стирального порошка?» А Митька радостно вопит: «Ура! Тетя Ася приехала!» А бандюка-то Асланом зовут! Он на тетю Асю жутко обиделся и совсем озверел! Макса вот из монтажки прямо с корнем вырвал!
– Думаю, сегодня мы на работу уже не вернемся, – постановил Женька, старательно намазывая подтаявшим маслицем кусок батона. – Чего и требовалось добиться!
– Мальчики, а что вы сделали Гадюкину? – проницательно спросила я. – Я имею в виду, что вы сделали ему сегодня?
– Немножко усовершенствовали новое директорское кресло, – невинным голосом ответил Митя, округляя глаза. – Собственно говоря, мы помогли ему приобрести несвойственную ранее дополнительную функцию. Раньше это было обыкновенное кресло с вибромассажем и подогревом сиденья, а теперь – электрический стул!
– Кресло бьет током? – догадалась я.
– Совсем несильно! – заверил меня Женька, громко чавкая. – Вообще-то Гадюкин мог нас и поблагодарить! Высокое напряжение при малом токе замечательно бодрит!
– Как электрошокер, – мечтательно улыбаясь, добавил Витя.
– Мальчишки! – укоризненно сказала я, против воли начиная улыбаться.
Гадюкин, корчащийся в электрошоковом кресле, – это была очень душевная картинка!
Похохатывая, мы в наилучшем настроении съели сооруженные Женькой корявые бутерброды и дождались прибытия наших водителей с машинами. Шоферы Саша и Петя служат в телекомпании со своими личными автомобилями, поэтому в большой степени распоряжаются транспортом по собственному усмотрению и всегда могут свозить группу коллег куда надо. Например, на похороны матери Вадика Рябушкина. Хотя я лично предпочла бы более веселое культурно-массовое мероприятие!
В половине второго мы расселись по машинам. В салоне красной «семерки» уже устроились мои коллеги-журналистки Шурочка и Наташа, на коленках которых лежал ритуальный еловый венок.
– Я лично в катафалке не поеду! – едва взглянув на красные гвоздики в обрамлении темной хвои, заявил чувствительный Женька. – Мужики, садимся в Петькину «Ниву»!
В результате четверо парней плотно забили собой пассажирские места в тесной «Ниве», а мы с девочками втроем вполне удобно разместились в «семерке». По дороге разыгравшиеся мальчики продолжали веселиться и только уже на подъезде к кладбищу вырубили в салоне музыку, перестали высовываться в окошки и приветственно махать ручками.
– Слава богу, угомонились! – сказала по этому поводу Наташа. – Я уже опасалась, что они так и въедут на погост с песнями и ужимками, как бременские музыканты!
– Музыканты уже здесь, – поглядев в окошко, заметила Шурочка.
У открытой могилы сверкала начищенная медь духовых инструментов, чисто выбритые музыканты в мундирах замерли в ожидании команды.
– Интересно, почему банкиршу хоронят с военным оркестром? – удивилась Наташа.
– На своем финансовом фронте она была, как минимум, генералом, – ответила я, высматривая в толпе Вадика.
– Ну что, пойдем соболезновать? – непривычно робким голосом спросил за моей спиной Женька. – Только, чур, давайте держаться все вместе! А то я совсем не знаю, как в такой ситуации себя вести и что говорить!
– Да, я вижу, ты необычно притих, – заметила я.
– Ну ни фига себе! – в голос заорал вдруг «притихший» Женька. – А это как прикажете понимать?! Что она тут делает?!
– Тихо ты! – зашипела на крикуна Наташа.
– Вадька что, спятил? – шепотом удивилась Шурочка.
– А ты что скажешь? – Сердитый Женька обратился ко мне.
Я тоже вскричала:
– Ох, ни фига себе! Она-то что тут делает?!
– Полагаю, вы не о покойнице говорите? – С кривой улыбкой на костлявой физиономии к нам обернулась секретарша Алла.
В строгом черном костюме и коричневой водолазке она была как никогда раньше похожа на темного с подпалинами добермана.
– Мы извиняемся, – пристыженно сказала я. – Нас просто очень удивило присутствие здесь одного человека. Ведь это Людочка Петрова стоит там, рядом с Вадиком? Или я с ума сошла?
– Она самая, Людочка! – с нескрываемым отвращением подтвердила секретарша-доберманша. – А с ума сошел Вадим. По-моему, просто неприлично привечать на похоронах матери девицу, которая и свела Ангелину Митрофановну в гроб!
Шокированные Наташа и Шурочка одинаково захлопали глазами.
– Тише, тише! – молвила я, под предлогом необходимости успокоить взволнованную Аллу увлекая ее в сторонку. – А теперь, когда нас никто не слышит, рассказывайте! Вы обвиняете Людочку Петрову в смерти Ангелины Митрофановны?
– Почему это я должна вам что-то рассказывать? – угрюмо огрызнулась Алла.
– Потому что я – частный сыщик! – напомнила я. – И вам известно, что покойная госпожа Рябушкина наняла меня, чтобы выяснить обстоятельства исчезновения Людочки и найти ее.