В руках у Ани был вместительный пакет черного цвета.
— У меня к тебе просьба, — сказала Аня, когда мы познакомились. Я выяснил, что она жена начальника, а она выяснила, что я хорошо знаю Археолога, к которому питала теплые чувства еще со времен своего студенчества (оказалось, что несколько лет назад Славик с Аней жили в той комнате, где теперь живу я). К тому же Аня была старше меня всего на год, поэтому мы как-то сразу перешли на «ты». Она обладала истинным женским обаянием, благодаря которому мужчины всегда относились к ней с уважением.
Она поставила пакет на кассовую стойку и вынула из него несколько номеров немецкого гей-журнала. Журнал, как выяснилось позже, пользовался широкой популярностью.
— Я не успеваю разносить журналы по магазинам. Мне бы найти человека, который согласился бы после работы или в свой выходной заняться этим делом. Работа не пыльная и не требует много времени. Свежие номера поступают раз в две недели. Прибавку к зарплате обещаю.
— Как раз хотел купить себе велосипед, — я улыбнулся.
— Вот и замечательно. Как говорится, был бы спрос.
Велосипед я купил себе еще через неделю. С того момента и до осени следующего года, когда я впервые повел Аленку по лестничному пролету старой многоэтажки, я перестал гулять по крышам.
Москва оказалась не хищником, который стремительно бросается на растерянную жертву, впивается когтями, рвет на части. Москва оказалась болотом. Я завяз в ее суетливости, в ее нескончаемых делах, в многочасовых пробках, многокилометровых переездах. Я и сам не заметил, как с головой окунулся в работу, просиживал часами за изучением «Фотошопа», продавал фаллоимитаторы, развозил на велосипеде гей-журналы. Катастрофически не хватало времени на сон, на романтику, на личную жизнь. Вечера в компании с Археологом сокращались до неприличных двадцати минут, потом я уходил спать или позорно вырубался прямо в момент разговора. Археолог не злился, а только посмеивался и бормотал, что столица, мол, затянула еще одну молодую душу.
— Скоро от тебя останется обтянутый кожей скелет, — говорил он, дрожащими пальцами очищая вареную креветку, — и этот скелет, как Белый Кролик Кэрролла, будет смотреть на часы и вечно везде опаздывать. Потому что успеть везде в столице невозможно. Если только ты не многолик, словно Будда.
И я действительно не успевал. Время кружило меня, совсем не многоликого, а обыкновенного недавнего студента, с большими амбициями, но небольшими возможностями. Я почти забросил фотографировать, закинул фотоаппарат на полку в шкафу и все больше обрабатывал на «Фотошопе» чужие фотографии, которые притаскивал с фотопроб Славик.
К слову, киносъемки Славика тянулись медленно, будто жевательная резинка, но все же тянулись. Осенью он арендовал несколько гаражей и нанял мастеров по декорациям для создания нужных ему макетов. Ближе к Новому Году Славик пришел к Археологу и громко хвалился, что завел знакомство с одним известным московским сценаристом, который предложил свои услуги за небольшую плату. А немного позже объявились несколько ведущих актеров, пробы с которыми проходили в вышеупомянутых гаражах и привели Славика в дикий восторг. Пожалуй, только в те зимние дни за прошедшие полгода я взял в руки фотоаппарат. Славик пригласил меня лично сделать фотосессию. Затем фотоаппарат снова улегся на полку, а я вернулся к «Фотошопу», все явственней примеривая на себе начинающую становиться популярной профессию фотодизайнера.
В июле я поступил на дизайнерские курсы. Спустя два месяца я ехал на велосипеде по узкой улочке, изнывая от жары и держа в одной руке банку колы, и на меня из-за поворота вылетел лихой гонщик на тонированной «семерке». Я чудом ничего себе не сломал, но велосипед разлетелся в хлам, а автомобиль, сбивший меня, скрылся за следующим поворотом. Радуясь тому, что черный пакет с гей-журналами остался цел, я поднял его и пешком отправился в интим-магазин, который находился в трех кварталах от места происшествия.
Падая с велосипеда, я разодрал себе кисть левой руки до крови, разбил бровь и порвал на коленке джинсы.
В магазине я застал молоденькую продавщицу Любу, студентку медицинского, которая обожала немецкую порнографию и солировала в одной панк-группе. Увидев мою разбитую бровь и руку, она пришла в дикий восторг и пообещала за минуту вернуть меня к жизни. Правда, йода поблизости не нашлось, и Люба, оставив мне на попечение магазин, убежала в аптеку.
По магазину скользила вечная прохлада, полумрак скрывал лица. Между стеклянных витрин бродило несколько человек. Я положил пакет на прилавок, обернулся, пытаясь охватить взглядом весь зал. У витрин с огромными резиновыми пенисами сидела на корточках девушка. Ее лицо, охваченное голубоватым светом витрины, выражало бурную смесь восторга, удивления и испуга. Казалось, девушка так увлечена созерцанием мужских достоинств размерами от 22 до 27 сантиметров, что случись на улице ядерная война, она бы не заметила разрушений. Возбужденный недавней аварией, наполненный адреналином от злости потери велосипеда и боли, я перекинул всю заполнившую меня энергию на эту девушку.
А, может быть, черт дернул за язык.
— Я б посоветовал вон тот, двадцатишестисантиметровый, — громко сказал я, обращая внимание не только девушки, а и всех остальных. Лица из полумрака смущенно зыркали на меня глазами. За год работы в интим-магазине я уже давно усвоил, что заведения подобного рода похожи на библиотеки. Главное здесь — тишина. И еще по возможности не мешать другим посетителям. Поэтому звуки моего возбужденного голоса, казалось, разорвали интимную атмосферу, раздавили в прах тишину.
Девушка повернулась, нашла меня взглядом и поднялась с корточек.
— А вы консультант? — поинтересовалась она, стремительно нанося ответный удар, разрушив мою наглость полным отсутствием смущения, легкой наивностью в голосе и невинным, кристально чистым взглядом.
Устоять было трудно, почти невозможно. Словно вышибли из-под ног табуретку, а шею затянуло тугой петлей.
— Консультант, — отозвался я, выдержав удар ее глаз, — могу подсказать, показать, еще что-нибудь, если хотите.
В уголках ее губ зародилась та легкая улыбка, которая означает, что правила игры понятны и такому наглому молодому человеку, как мне, следует опасаться следующего удара.
— А если захочу?
— Тогда покажу.
— С удовольствием. Показывайте.
— Прямо здесь? — уточнил я, улыбаясь от дуэльного возбуждения.
— А вас что-то смущает? Вы же консультант, обязаны рассказать о товаре, показать его сильные и слабые стороны, утаить недостатки и выпятить достоинства.
— Мы говорим об одном и том же?
— Видимо, да.
Девушка подошла ближе. Локоны ее густых пепельных волос, завиваясь кольцами, падали на глаза. В эти глаза я готов был прыгнуть и утонуть в их сиянии, словно котенок.
Мы замолчали одновременно, и тишина робко окутала пространство вокруг, отвоевывая потерянные позиции. Но пространство между нами ей заполнить не удалось.
— Мне на подарок нужен член, — сказала девушка едва слышно, выталкивая каждое слово с непередаваемым смаком, словно собиралась облечь сказанное в форму и тут же применить на практике.
— Большой? — тоже шепотом спросил я.
Ее взгляд скользнул по моей разбитой брови, по окровавленному запястью и рваным джинсам. Девушка заулыбалась еще шире.
— А вы как думаете? Это же подарок.
— Тут смотря кому.
— Одной очень хорошей подруге. У нее проблемы с парнем.
— Серьезные?
— Не такие, как вы думаете. Подруга еще девственница, и у них с парнем ничего не получается.
— Тогда проще купить смазку или…
— Ей не больно, а страшно. Вы когда-нибудь боялись боли до такой степени, до той непреодолимой грани, когда мышцы становятся каменными?
— Один раз, — ответил я, подумав.
В этот момент чудовищно не вовремя появилась Люба с йодом и связкой. Она торопилась меня вылечить. Она разрушила тишину и энергетику, которая захлестнула нас с девушкой и мгновение назад наполнила воздух между нами искрящейся пылью.
Девушка смутилась при виде Любы и, пряча взгляд, попросила завернуть резиновый член на подарок. Люба суетилась с коробкой и оберткой, положила пакет на прилавок и занялась мной. Сейчас для Любы не существовало клиентов, а существовал пострадавший, истекающий кровью, несчастный я.
Я же следил за девушкой, наполняясь тоской от внезапного осознания, что разговор с ней прерван и никогда больше не возобновится. Девушка, видимо смутившись оживления и суеты Любы, прятала взгляд за упавшими на глаза локонами, взяла пакет и ушла в лето.
Я не мог оторвать взгляда от закрывающейся за ее спиной двери. Мне хотелось выскочить следом. Мне хотелось продолжить разговор. Словно кто-то незаметно привязал меня к этой девушке, и сейчас невидимая веревка натягивалась и натягивалась.
Я не мог оторвать взгляда от закрывающейся за ее спиной двери. Мне хотелось выскочить следом. Мне хотелось продолжить разговор. Словно кто-то незаметно привязал меня к этой девушке, и сейчас невидимая веревка натягивалась и натягивалась.
А Люба что-то говорила, протирала мою руку влажной тряпкой и обрабатывала йодом. Когда она закончила, я все еще ощущал странное жжение в груди. Люба пошла ставить чайник, чтобы напоить меня напоследок чаем. Я взял с прилавка черный пакет, в котором лежали журналы, и, открыв его, обнаружил коробку в подарочной бумаге.
В этот момент я понял, что случай подарил мне еще одну встречу с интересной девушкой. И воздух вокруг заискрился вновь.
Глава четырнадцатая
Тот самый доктор, который вчера внимательно меня осматривал, сегодня, казалось, утратил ко мне всякий интерес. В его кабинете пахло искусственной свежестью от кондиционера, на столе дымилась чашка с чаем. Худенькая медсестра, слегка выбивающаяся из общей когорты клонов пышной рыжей шевелюрой и пухлыми ярко накрашенными губками, сидела за столиком и безучастно заполняла какие-то бланки.
Доктор отложил в сторону недоеденный бутерброд, пощелкал пальцами у меня перед глазами, оглядел спину, пробормотал несколько раз: «Так, хорошо», после чего отдал на растерзание медсестре, губы которой источали клубничный запах. Медсестра принялась менять повязки.
— А шовчик-то немного разошелся, — констатировал доктор с нотками непонятной радости в голосе, — вели резвый образ жизни ночью что ли?
— Ходил немного. Мышцы затекли, — отвечал я.
Разглядывая меня, врач жевал бутерброд и отхлебывал чай.
— Вредно вам ходить, — говорил он, — потерпите лучше, а то еще месяц из койки не вылезете. А месяц в больнице, это же скукотища страшная.
В палате меня уже ждали Брезентовый и Артем. Помимо них на заправленной койке справа от моего места поселился новый пациент — глубокий старик с желтой морщинистой кожей, глазами-впадинами и острым крючковатым носом. Старик лежал на спине, закрыв глаза, и сипло дышал через рот. Возле него стояла капельница, загораживающая подход к окну и тумбочке. Старика окутывало едкое облако из запахов лекарств, мочи и пота. Если бы не сиплое дыхание, вырывающееся толчками из его рта, я бы решил, что палату перепутали с моргом.
Я подошел к своей койке и с неприязнью обнаружил, что запах от старика охватывает достаточно большую область. Брезентовый с Артемом стояли у изголовья, не зная, как подобраться ближе. Оценив ситуацию и в очередной раз посетовав на чудеса нашей медицины, я принял решение в срочном порядке перебраться на свободную койку ближе к двери. Запах старости туда не доходил, хотя я догадывался, что если не открыть окно, то в скором времени он захватит всю палату, пропитает и одежду, и постельное белье, и меня самого.
Брезентовый с Артемом оживленно помогли мне переехать.
«Пациенту нужен покой?»
«Как же это ты умудрился? Ну, счастливчик, слов нет!»
«Швы покажешь? Пальцев не потерял? А более важные органы на месте?»
«Тебе фрукты тоже переложить или старикану оставишь?»
«Я тебе фотоаппарат принес. Развлечение все-таки. Вдруг захочешь побаловаться».
И уже когда я лег на новую койку, они уселись рядом и принялись делиться новостями. Брезентовый показал фиолетовую шишку на лбу и гордо рассказал обо всем случившемся. Потом Брезентовый рассказал о журналистах, которых в городе сейчас, как диких собак весной. Хоть отстреливай. Следом пошел рассказ о двух спасателях-водолазах, которые вчера чуть не утонули в озере, выуживая обломки самолета. Черный ящик уже нашли и отвезли в Мурманск. Количество жертв до сих пор уточняется.
— А про тебя репортаж был, — произнес Артем, воспользовавшись паузой Брезентового, — и по центральному каналу и по местному телевидению. Что же ты молчал о своих достижениях? Модный фотограф, номинант кучи премий, автор сценария и помощник режиссера в двух фильмах. А мы тут с тобой пиво пьем и не знаем.
— Да кому это интересно, — пробормотал я.
Настроение с утра и так было хуже некуда. Тяжеловатое, темное, без просветов. Всю ночь мне снилась Аленка. Она лежала на койке в реанимации, отгороженная от остальных пациентов непрозрачной ширмой, укрытая простыней, и только круглая голова на белой подушке. Мгновение застыло в моем сне. Аленка еще не умерла, но я знал, что уйду через несколько минут, а когда приду утром, то уже не увижу ее, потому что врач в приемной скажет, что все кончилось. И в своем сне я пытался воспользоваться застывшим мгновением, я подошел ближе к койке и разглядывал Аленку, впитывая взглядом ее шрамы, остатки пепельных волос, темно-красные пятна ожогов, блестящую от мазей кожу, погрубевшую и покрывшуюся миллионами морщинок. Трудно узнать в этой неподвижной фигуре Аленку. Но это была она. Так и проснулся — терзаемый воспоминаниями, проклиная ночную прогулку с Леной, которая обнажила раны неосторожными, а иногда наглыми фразами и действиями.
— Девушка, назвавшаяся твоим рекламным агентом, долго рассказывала, какой ты хороший и милый, и обещала в скором времени вернуть тебя к жизни. — сказал Артем, — Это хорошая новость?
— Не то, чтобы очень, — сказал я, — хотелось бы остаться неузнанным.
— Теперь уже в любом случае поздно. Жди наплыва журналистов.
Брезентовый тут же оживленно предложил похитить меня из больницы и спрятать в каком-нибудь неприметном месте, куда журналисты точно не сунутся. Например, у Брезентового в машине.
— Вот она — тяга к перемещению! — заметил Артем, — бежим все, не знаем куда.
— И не говори, — согласился я.
Тут в палату вошли многочисленные родственники старика. Они тут же наделали много шума, едва не уронили капельницу и помешали нашему разговору. Следом вошла и медсестра, делающая мне уколы. Брезентовый с Артемом поднялись.
— Если что-то нужно — звони, — сказал Артем, — хоть ты и знаменитость, но внимание друзей точно не помешает. Мы всегда на связи, если что.
С этими словами они вышли, а я получил очередную порцию уколов.
Ближе к обеду на сотовый позвонила Анна Николаевна. Я долго смотрел на телефон, размышляя, стоит ли брать трубку, но потом все же ответил.
— Филипп Алексеевич! — раздалось в трубке. Голос у нее, как и всегда, звучал укоризненно, с нотками снисходительности, мол, что поделать с этими мужчинами. Иногда при разговоре с ней я ощущал себя малолетним ребенком, которого отчитывает директор школы за курение в туалете. Впрочем, не исключено, что именно так она и разговаривала.
— Филипп Алексеевич! Ну, что же вы делаете! — говорила она, — мы тут с ног сбились, вас разыскивая! Почему на звонки не отвечали? Почему никого не предупредили? Вы Антону хотя бы записку оставили, а то он голос сорвал, всех обзванивая.
— В морги звонили? — спросил я.
— О чем вы, Филипп Алексеевич! Конечно, звонили. И по больницам. Кто же знал, что вас к черту на куличики занесло. Как вы вообще там оказались?
— Душевный порыв. С вами когда-нибудь такое было?
— Не бережете себя совсем! А о заказах вы подумали?
— Я оставил пакет нужных фотографий в кабинете. Могли бы разобрать.
— Уже разобрали, Филипп Алексеевич, слава богу. Ну, а про новые заказы? Или вам неинтересно совсем?
— Ань, ты не поверишь. Неинтересно и все тут.
В трубке запнулись. Я никогда не называл ее иначе, чем Анна Николаевна. Видимо, она не знала, как реагировать.
— Филипп Алексеевич, — голос Анны был тверд, — сегодня вечером буду у вас, и мы обо всем поговорим. Я понимаю, у вас в последнее время не все гладко в жизни. И работы много, и личные трагедии… но не стоит же из-за этого рушить с таким трудом построенную карьеру! В самом деле!
— С каким трудом, Ань? Я просто фотографировал. Это же не карьера, а увлечение.
— Позже поговорим, — после очередной легкой запинки ответила Анна, — как ваше здоровье-то?
— Держусь.
— Вас надо срочно перевезти в Москву. Я уже связалась с хорошими врачами. Вас быстро поднимут на ноги.
— Да меня и тут неплохо кормят.
— Не вздумайте шутить. Какое может быть обслуживание у черта на куличиках?
Мне очень не понравился ее тон по отношению к этому маленькому городку.
— Ань, не надо так, — сказал я, — здесь отличное место.
— Филипп Алексеевич, давайте соблюдать правила этикета. Не надо называть меня Аней, словно девочку-студентку. Я вполне взрослая женщина…
— Хорошо, Анна Николаевна, не сердись!
— Я вечером приеду, — закончила она и, попрощавшись в резкой форме, отключилась.
Я растянулся на кровати с чувством непонятной горечи и разочарования. Словно я был маленьким ребенком, который однажды гулял во дворе и нашел некое потайное место, где мог прятаться от взрослых и проводить там время так, как хотел он. Мог спать, а мог не спать. Мог читать книжку, а мог играть в солдатики. Мог фантазировать, а мог просто ничего не делать и ни о чем не думать. И вот как-то раз его потайное место обнаружили взрослые, и вторглись в мир свободы, притащив сюда свои правила, разрушили иллюзию самостоятельности, обрубили крылья. Теперь, даже здесь маленький ребенок не мог лечь спать, если нужно было есть, и не мог валяться, если нужно было играть. Взрослые навязали непонятный образ жизни, и нельзя было убежать от него, а нужно было строго следовать, ввиду каких-то странных и непонятных ритуалов и правил.