Я понял, что и мое взрослое потайное место вот-вот разрушит приезд Анны Николаевны. Она ворвется сюда с правилами моей старой жизни, от которой я устал, которая мне надоела, с которой я хотел порвать раз и навсегда, купив билет на самолет.
И стало как-то гадко на душе. Еще гаже, чем утром, когда я вырвался из кошмарного сна, обнаружив мокрую от пота подушку. Выходило, что я зря убегал, зря прятался, зря надеялся.
Я лежал без движения, пока не затекло все тело, потом отвернулся к стене и, кажется, уснул. Мне не хотелось шевелиться, даже когда пришла медсестра с обедом, а потом и с ужином. Я перевернулся, только когда настала пора новых уколов. В тишине палаты было слышно лишь сопение старика и приглушенные звуки больничной жизни за дверью и за стеной.
А после ужина пришла Лена.
Теплая ладонь легла на мою щеку, и я обернулся.
— Поешь, — сказала Лена, — ужин сегодня вкусный. Котлетки рыбные.
Она собрала волосы на затылке, обнажив лоб в царапинах, сменила повязку на щеке и наклеила на порез на губе квадратик пластыря. Я был совсем не рад ее видеть из-за вчерашнего вечера.
— И не дуйся, — добавила Лена, присаживаясь на край кровати, — у тебя гости что ли? Интересный старичок. А у меня же бабулька лежит при смерти со стеклянным глазом. Из них получилась бы неплохая парочка, не находишь?
Я не ответил. Мне совсем не хотелось общаться.
— Не дуйся, а? — попросила Лена, — была не права, исправлюсь. А я про тебя репортаж видела. Ты, оказывается, крут. Это по твою душу журналисты на первом этаже пришли?
— Видимо, по мою, — отозвался я, — если здесь других крутых поблизости не завезли.
— А я всю ночь думала о нашем вчерашнем разговоре, — сказала Лена, помолчав. От нее все еще слабо веяло гарью, — мне кажется, я все же права. Ты бежишь от своей депрессии сам не знаешь куда. Ты ведь чувствуешь свою вину за смерть Аленки, правда? Можешь не отвечать, я и так знаю, что правда. А сегодня я посмотрела про тебя репортаж, и все встало на свои места. Ты решил сбежать куда подальше от прошлой жизни. Ты бросил работу, которая помешала отношениям с любимой девушкой, бросил общество, которое тебя поглотило, сменил образ жизни. Ты хочешь стать новым человеком, так ведь?
Я не ответил. Лена угадала правильный ответ по моему взгляду. Улыбнулась осторожно, покосилась на старика, который лежал с открытыми глазами бледно-водянистого цвета и, не моргая, пялился в потолок.
— Проблема в том, Фил, что просто так сбежать никогда не получается. Пока в спину дышит твое прошлое, будешь убегать вечно. И, в конце концов, оно тебя догонит и сожрет. Как голодный волк.
— Ты решила почитать мне мораль?
— Другое дело, если ты пока не готов встретиться со своим прошлым, — продолжила Лена, словно не услышав, — тогда действительно следует немного побегать, подготовиться, собраться с силами… не хочешь?
— Побегать от прошлого? Интересно, как? Сесть в машину времени? Погоди минутку, сейчас изобрету и сгоняю в магазин за детальками…
Лена звонко рассмеялась.
— Ну, вот! Бываешь хорош, когда хочешь! Нет, Фил, нет! Скажи, тебе охота встречаться с журналистами?
— Мне сейчас вообще неохота ни с кем встречаться.
— Тогда пошли, — она взяла меня за руку и потянула.
— Куда?
— Сбежим от журналюг!
— Зачем?
— Не глупи, ну! Просто так! Или, давай представим, что они — волки прошлого, которые хотят тебя сожрать. Так лучше. Так интересней. А еще будем считать, что мне просто очень скучно лежать в палате, смотреть с девочкой глупые телепередачи, решать скандинавские кроссворды и смотреть, как бабулька напротив вставляет себе стеклянный глаз. Я жажду приключений, Фил. Пойдем!
— У меня и так швы чуть не разошлись, — проворчал я, хотя вдруг ощутил желание подняться и побежать следом за Леной. От нее исходила сумасшедшая энергетика. При желании Лена могла бы и мертвого поднять, чтобы пуститься с ним на поиски приключений.
Ладонь ее была теплой и мягкой. Лена крепче сжала мои пальцы и подмигнула.
— Давай же, — скорее потребовала, чем попросила она, — ты не разочаруешься, честное слово!
— И что тебе от меня надо?
— Нравишься ты мне, — отозвалась Лена.
Я поднялся, ощутив болезненное покалывание в пояснице. Снова темнело, как и вчера. Странное ощущение повторяющейся нереальности вновь окутало прозрачным одеялом. Старик на койке громко сопел и разглядывал трещины на потолке. Совершенно рефлекторно, не придавая значения своим действиям, я взял с тумбочки футляр с фотоаппаратом и перекинул ремешок через плечо. В этот момент меня посетило странное чувство целостности. Словно до этого я был одноруким или одноногим калекой, а сейчас вдруг отрастил недостающую часть тела и выздоровел. В прямом смысле выздоровел.
— Умница! — шепнула Лена. В уголке ее губ дымилась тонкая сигарета. Я и не заметил, когда она успела закурить. Дымок вился вокруг витиеватыми узорами.
Мы взялись за руки, и вышли в коридор. Вечерние звуки больницы вызвали ностальгию. Коридор, тонувший в мутной желтизне ламп, был пуст.
— Нам туда, — заговорила Лена шепотом и повела меня в сторону лестничного пролета. Мы жались к шершавой стене и старались не шуметь. Лена пускала дым тонкой резкой струйкой в потолок и тут же затягивалась вновь. Мы подошли к лестнице, Лена обернулась и прижала палец к губам. Она так картинно хмурила брови, словно изображала на театральной сцене какую-нибудь разгневанную госпожу. Знаками приказав мне оставаться на месте, она глубоко затянулась, выпустила дым, разогнала его несколькими резкими взмахами руки. После этого подошла к перилам и, свесившись, посмотрела вниз. Лицо ее изменилось. Она в панике замахала руками и кинулась бежать мимо меня по коридору. В самый последний момент она зацепила рукой меня, растерявшегося, и потащила следом, возбужденным шепотом дырявя мне ухо:
— Волки! Там волки! Целая стая! Голодные, идут за своей жертвой! У них острые клыки-авторучки и кассетные диктофоны, на которые они будут наматывать твои кишки! Нужно срочно спрятаться где-нибудь! Срочно, пока они не поднялись! А то утопят в вопросах! Давай! А, сюда! Пойдет!
Она толкнула плечом одну из дверей в какую-то палату, и мы влетели в серый вечерний полумрак. Лена закрыла дверь и застыла, тяжело дыша.
На тумбочке возле окна стояла настольная лампа, освещающая легким золотистым светом испуганное старушечье лицо. Лицо, кажется, состояло из сплошной сетки морщин и теней. Особенно четко выделялись на фоне желтой кожи огромные круглые очки в толстой оправе и огромные же глаза за ними.
Лена несколько секунд внимательно разглядывала старушку. Потом сказала:
— Так вот, Фил, я хотела рассказать тебе, почему меня уже два года преследуют неудачи.
— Почему же? — спросил я, не отрывая взгляда от старушки. Она была плотно завернута в одеяло, словно начинка в блинчик, на поверхности покоилась лишь голова и миниатюрные ручонки, сжимающие газету.
— Все дело в несчастной любви и зависти, — сказала Лена. Она тоже смотрела на старушку.
В секундной тишине я услышал громкий перестук шагов по коридору.
— Два с половиной года назад я устроилась работать в цирк, — продолжила Лена полушепотом, — работа была не пыльная и интересная. Я корректировала гастроли. Цирк был частным, принадлежал паре стариканов-фокусников, которые на старости лет решили открыть свое дело, чтоб не скучать и заработать кое-какие деньги. Начали они с Владивостока, там набрали труппу, оформили все документы и выдвинулись с гастролями по нашей необъятной Родине. Стариканы-фокусники не раз говорили, что их мечта — умереть в пути, в одной постели, взявшись за руки. Такая вот милая мечта, к которой они усиленно стремились и, кажется, стремятся до сих пор.
Лена посмотрела на старушку, вытащила из кармана халата пачку сигарет и закурила. Приоткрыла дверь, выглянула наружу и сделала мне знак, что можно выходить.
Я чувствовал себя пятиклассником, играющим с друзьями в войнушку. Не хватало только пластмассового пистолета в руках. Мы, полусогнувшись, бесшумно, прижимаясь к стене, пробежали к лестнице, выскочили на лестничную площадку и начали торопливо спускаться вниз.
— Конечно, стариканы-фокусники подстраховались, — бросила негромко через плечо Лена, — с ними ездил их сын, Вениамин, который, в случае чего, мог продолжить дело. А устроилась я на работу с помощью укротителя тигров. Он любил выпить, и каждый вечер забегал в кафе, неподалеку от того места, где расположился цирк. А я работала в кафе официанткой. В вечернюю смену. Ужасная работа, если нет перспектив. Впрочем, как переходная ступенька между студенческой юностью и серьезными запросами в будущем, вполне подходит.
Мы спустились на первый этаж, а потом еще ниже, к подвальной двери под лестницей. Лена прижала палец к губам. Я застыл вместе с ней в темноте. Вокруг воняло мочой и лекарствами. На двери висел большой покрытый ржавчиной замок, который с виду казался единым целым с дверью.
— Конечно, стариканы-фокусники подстраховались, — бросила негромко через плечо Лена, — с ними ездил их сын, Вениамин, который, в случае чего, мог продолжить дело. А устроилась я на работу с помощью укротителя тигров. Он любил выпить, и каждый вечер забегал в кафе, неподалеку от того места, где расположился цирк. А я работала в кафе официанткой. В вечернюю смену. Ужасная работа, если нет перспектив. Впрочем, как переходная ступенька между студенческой юностью и серьезными запросами в будущем, вполне подходит.
Мы спустились на первый этаж, а потом еще ниже, к подвальной двери под лестницей. Лена прижала палец к губам. Я застыл вместе с ней в темноте. Вокруг воняло мочой и лекарствами. На двери висел большой покрытый ржавчиной замок, который с виду казался единым целым с дверью.
Где-то наверху слышался разборчивый топот. Кто-то торопливо спускался по ступенькам.
— Волки! — шепнула Лена в ухо, — как думаешь, они охотятся или развлекаются?
— Журналисты?
— Они теперь волки. С наступлением ночи, мой дорогой, они уже никакие не журналисты. Я бы назвала их акулами, но акулы, черт побери, не живут на суше.
— И что мы будем делать?
— Нам туда, — Лена указала на дверь в подвал.
— Каким образом?
— Ты невыносим! — шепнула Лена. Полумрак очертил ее тонкое лицо и выделил белки глаз, — у меня есть ключ!
— Откуда?
— Днем я провела разведку боем. Проще говоря, спустилась в регистратуру, мило поболтала с вахтершей и стащила ключ. Вахтерша оказалась забавной. Она вяжет носки внукам.
Шаги над головой приближались. Вдруг показалось, что это не шаги вовсе, а цоканье когтей по бетону. Неужели, волки? Настоящие оборотни? На затылке зашевелились волосы, а страх неожиданной цепкой хваткой сдавил сердце и легкие. Стало трудно дышать. Но ведь бред, бред же! Не может такого быть. Но в этот момент я вдруг с особенной ясностью осознал, что очень хочу, чтобы Лена поторопилась и открыла, наконец, дверь в подвал.
Замок издал громкий спасительный щелчок.
— Помоги мне, — прошептала Лена.
Я толкнул тяжелую дверь, и она распахнулась, выпуская затхлый холодный воздух, пропитавшийся влагой и пылью. Если предположить, что по лестнице спускались оборотни, то в кромешной темноте подвала определенно скрывались монстры куда хуже. Липкие, склизкие твари. Мохнатые желтоглазые уроды, покрытые твердым хитином или острыми шипами хищники.
— Ты уверена? — осторожно спросил я.
— Не дури. Это лучше, чем попасть в лапы к журналюгам, — ответила Лена.
— Ты шутишь?
— Я совершенно серьезно.
— Но там же ни черта не видно!
— У тебя есть подсветка на фотоаппарате.
— Откуда ты знаешь?
— Не в каменном веке родилась. Не тяни время, Фил. Если журналисты тебя настигнут, они уже не выпустят. А прошлое сведет тебя в могилу. Ты еще не готов к встрече с ним. Вытаскивай фотоаппарат.
Пока я возился с сумкой, Лена скрылась в темноте. Я видел только светящийся кончик сигареты, когда она оборачивалась. Шаги над головой все приближались в бесконечном топоте множества ног.
— Заходи сюда, пока нас не обнаружили, — шепнула Лена, протягивая из темноты руку.
Я выудил фотоаппарат и включил подсветку. Тонкого лучика света едва хватало, чтобы осветить путь на метр-полтора. С мыслью о том, что все происходящее вокруг — какое-то нереальное безумство, я шагнул в темноту, в пропитанный сыростью воздух. Дверь за мной закрылась, и стало немыслимо темно. Луч света задыхался в этой темноте, давящей со всех сторон, словно многотонный пресс. Мне стало трудно дышать, и я ощутил, как на висках выступает пот. Боль в пояснице усилилась, но было уже поздно думать о расходящихся швах. И как я позволил затащить себя сюда?
Дверь отрезала все посторонние звуки, наполнила мир вокруг вязкой тишиной, в которой особенно четко послышался треск сгорающего от очередной затяжки табака.
— Тот самый укротитель тигров пил мартини с вишневым соком! — сказала Лена, разрывая звонким голосом паутину тишины. — Напивался вдрызг каждый вечер после выступления. Покупал две литровые бутылки и два пакета сока, плюс кусок сыра и фисташки. Сначала с ним сидели фехтовальщики и дрессировщик медведей, но они обычно уходили ближе к полуночи. А укротитель тигров оставался и допивал все сам.
Я посветил лучом света по сторонам и наткнулся на влажную стену голубого цвета с одной стороны и какие-то ржавые трубы — с другой.
— Когда он оставался один, то остро нуждался в общении. Обычно к укротителю подсаживались местные пьяницы, которые хотели на халяву напиться, но укротитель, хоть и был пьян, понимал, что к чему, и быстро отваживал тех, кто был ему неинтересен. Один раз, когда я принесла ему фисташек, он взял меня за руку и попросил посидеть с ним за столом несколько минут. Дело было в два часа ночи, а клиентов в такое время практически нет, поэтому я согласилась. Укротитель налил мне мартини с соком и совершенно неожиданно начал рассказывать о том, как он одинок. Рассказ его не таил в себе двойного дна. Укротитель не жаловался, не намекал на то, что хотел бы скрасить со мной свое одиночество. Он просто рассказывал. Так рассказывают интересную историю в компании старых друзей. Он поведал о том, как ушел от жены, которую никогда не любил, а женился на ней из-за нелепых случайностей. С молоденькой любовницей тоже не заладилось, потому что она хотела страсти, а он — душевного покоя. Почти год укротитель тигров слонялся по друзьям и тихо спивался после работы, не зная, на какую подушку уронит свою тяжелую голову. Совершенно случайно он попал в цирк стариков-фокусников, тут же уволился из городского цирка и с радостью отправился на гастроли по стране, заглушая одиночество мартини и новыми мимолетными знакомствами в разных городах. Четыре года он прожил в таком состоянии — словно застыв во времени, не вспоминая прошлое и не заглядывая в будущее. Все, что его интересовало, это здоровье двух тигров Макса и Миши, львицы Оксаны, да сладковатый вкус мартини в каком-нибудь ресторанчике по вечерам. Сначала он воспринял меня как еще одного мимолетного собеседника, память о котором сотрется с наступлением утра. Но затем мы разговорились, укротитель пришел следующим вечером. Видимо, он почувствовал и мое одиночество тоже. Я рассказала ему, как безумно хочу вырваться из города, как надоел мне окружающий мир, заключенный в коробки многоэтажных домов. Я хотела путешествовать, смотреть мир. За день до отъезда укротитель пригласил меня на утреннее выступление и провел прямо за кулисы. Там он взял меня за плечи и познакомил с Вениамином. «Девочке очень нужна работа, — сказал укротитель, — а я слышал, что у нас есть несколько вакансий». «Не буду же я брать ее на работу уборщицей, — хмыкнул Вениамин и обратился ко мне, — с бухгалтерией работать умеешь?». Я ответила, что небольшой опыт есть, на что Вениамин ответил, что завтра ждет меня с трудовой и документами, которые бы подтвердили, что меня не будут искать несчастные родственники, что мне уже есть восемнадцать и что скучать по мне никто не намерен… Пошли?
— Куда?
— Прямо. В темноту.
Я направил луч света на Лену. Она снова курила. Кажется, она вообще никогда не останавливалась.
— Сигареты убивают, — заметил я, ощупывая пространство вокруг, словно слепой.
— По мне так жизнь вокруг убивает вдвое быстрее, — ответила Лена. — Все равно отрежут ногу, так чего же еще бояться?
— Ты к этому относишься как-то… спокойно.
— А к чему паниковать? Если отрежут — деваться некуда. Не отрежут — тоже хорошо. Паника до добра не доведет. Пойдем же быстрее, а то наши волки еще додумаются заглянуть в подвал.
Я пошел вперед, одной рукой опираясь о стену слева. В пояснице кололо. Луч света то и дело выхватывал из темноты картины царившего здесь запустения. Везде по полу были раскиданы бумажные коробки, с потолка свисали какие-то провода, тросы, лохматые веревки, шнуры с патронами для ламп, но без самих ламп или же с грубо торчащими осколками. Под ногами серебрились лужицы воды (хотя, может, это была совсем и не вода). Пахло затхлостью, а в луче света дрожала неспокойная пыль.
— У нас есть конечная цель? — спросил я, пробежав светом по старому, давно не работающему электросчетчику.
— Думаешь, я знаю? — спросила из-за спины Лена.
— Мне почему-то кажется, что ты раньше была здесь.
— Не-а. Просто мне нравятся тихие и спокойные места.
— Звучит угрожающе.
— Почему же? А мне кажется, наоборот, очень даже романтично.
— Романтика, — проскрипел я, угодив ногой в лужу. Тапок стремительно намок.
Луч дернулся и осветил помещение по широкой дуге, освещая запыленные тумбочки, какой-то хлам, ржавую кровать с торчащими в разные стороны пружинами, валяющиеся стулья, табуретки и коробки.
— Здесь нас не найдут, — удовлетворенно сказала из темноты Лена, — хочешь дослушать мою историю до конца? Я планирую рассказать.