В голосе князя была издевка. Один из разбойников сплюнул кровь в ладонь:
– Просто тебе повезло…
– Повезло или я умелее, разговор другой, – ответил Владимир спокойнее. Он покосился на ухмыляющегося Тавра. – Главное, что князем становится самый умелый из разбойников! И он обязан изничтожить все другие ватаги татей, ворья, чтобы со своей ватагой грабить без помех. Но уже без убивств, крови. А тех, кого грабит, защищать от других грабителей. В этом и есть суть власти, как бы ни называлась: царской, королевской, каганской, ханской, или, как у древних эллинов, демократией…
Когда разбойников волокли к петлям, глаза их были все еще вытаращены. Выходит, укради щепку – виселица, укради княжество – станешь князем?
В тереме Владимир кивнул одному из дружинников, Молоту, тот послушно следовал за князем, пока не оказались в комнатке, где услышать не мог никто.
– Ты хорошо показал себя и в сече, – сказал Владимир. Он смотрел пристально, в глазах князя были тревога, боль и сомнение. – Награду получил?
– Получил. Благодарствую, княже.
– Уже… воспользовался?
Молот широко заулыбался:
– Пропил вчистую, спасибо!
Он почесал в затылке, улыбка была счастливая. Сколько было выпито, разбито чужих морд, сколько девок спьяну пользовали, как гуляли и дрались!
Владимир смотрел так напряженно, будто пытался заглянуть вовнутрь души гридня. Наконец Молот ощутил беспокойство:
– Случилось что, княже?
– Тебя привел еще Звенько, – сказал Владимир. – Мир праху его… Он привел троих, и все показали себя настоящими людьми. Звенько и после гибели помогает своему князю! Так что надумал я дать тебе работку потруднее.
Молот подтянулся, выпятил грудь:
– Все, что велишь, княже!
– Задумал я, Молот, перевести тебя из лазутчиков в разведчики.
Молот пожал плечами:
– А есть разница?
– Лазутчик – от слова «лаз», «лазить». Лазутчики нужны в походе, перед боем, чтобы захватить чужака и развязать ему язык… А разведчик отличается от лазутчика, как боярин от холопа. Разведчик… ты прислушайся: ведьма, ведун… Веды, древняя книга наших пращуров, означает «знание». Понял, кем будешь? Тебе надлежит ведать противника, знать его. Выведывать, разведывать все, что нам понадобится.
Глаза Молота расширились. Он даже отшатнулся. Осевшим голосом спросил:
– Но это же… там жить придется?
– Умен, – кивнул Владимир. – Соображаешь. Кому-то надо нести такую службу на благо земли нашей. Деньгами тебя обеспечим. Если надо, дом купишь, женку заведешь, а то и чужую веру примешь…
Молот оскорбленно вскинулся:
– Но это же грешно! Как можно от своих богов отказаться?
– А ты кукиш в кармане держи, – посоветовал Владимир, – когда тебя крестить будут. Вот и будет все понарошку. А главный твой бог будет – ведовство! Гм, пожалуй, тебя за службу можно будет пожаловать в бояре… Когда закончишь там и вернешься.
Молот шумно сглотнул. Выше почести, чем бояре, уже нет. Даже дети боярские стремятся заслужить это звание, ибо можно всю жизнь прожить в детях боярских, но боярами не стать. Князь же волен не только раздавать земли, но и жаловать верных людей боярским званием!
– Куда ехать? – спросил он. – В Царьград?
– Почему туда?
Молот ухмыльнулся:
– Следующая цель!
– Не совсем, – ответил Владимир. – Но в целом ты прав. Но поедешь к ляхам. Мне кажется, они сейчас опаснее.
Вытолкав Молота, он кликнул Тавра:
– Ах да, еще одно дело. Этот удалец напомнил. Приготовь грамоту в Царьград.
– Кому?
– Тамошнему торговцу из Славянского квартала. Зовут его Листовертом. Пиши, что я понял, что он тогда подумал. И понимаю, почему вдруг назвал меня князем. Так вот, великий князь Руси велит ему продолжать бдить и работать не покладая рук. Я его трудами доволен, утверждаю на том же месте. Товар будет поступать по-прежнему. А то и больше. Записал?
Тавр сказал торопливо:
– Пишу, пишу… Ничего не понял, но пишу. Письмо с оказией?
– Нет, с особым посланцем. Нужен такой, что умрет, но не отдаст. А перед смертью чтобы успел грамоту зничтожить.
Тавр сказал понимающе:
– А-а-а… Такие люди всегда есть. А нет, найдутся. Разведальщик?
– Да. Нам нужно ведать все во дворце, о чем говорят знатные, что замышляют военачальники, каких бунтов ждать, какие можно разжечь самим. Теперь по ту сторону нашего огорода уже не тупой, как валенок, Ярополк, а хитрые ромеи. А нет выше радости, когда у соседа корова сдохнет, верно?
– Есть… – буркнул Тавр, глаза его хитро блестели.
– Какая?
– Когда сам отравишь.
Владимир хмыкнул:
– Самый здоровый смех – злорадный. Все верно, свою корову труднее вырастить, чем извести чужую. А пряник дают тому, у кого она есть. И никому нет дела до того, честно или нечестно она тебе досталась!
Тавр писал, а он со стесненным сердцем подумал, что о благе ли Руси печалится сейчас? И так ли жаждет знать, о чем говорят во дворце… или же хочет знать о каждом Ее дне?
Теперь ворота в Киеве были распахнуты как днем, так и ночью. Усобица кончилась, мертвых выносили из города как через Ляшские ворота, так и через трое других. А в город гнали стада, из ближайших сел спешно явились плотники и столяры. В ограбленном и разоренном городе работы много.
Владимир, исхудавший и черный от недосыпания, не слезал с седла, всюду стараясь поспевать, решать, перестраивать, крепить, сажать своих людей на земли, на должности, на столы. Завтра уцелевшие киевские бояре опомнятся, надо успеть именно сегодня взять в свои руки как можно больше!
На ходу, не слезая с коня, решал дела как важные, так и мелкие. Забыл, когда по-людски ел за столом, а когда иную девку хватал, то плоть тешил не снимая сапог, и не успевал застегнуть пояс, как в прояснившейся голове уже роились новые способы обустроить Русь, чтобы все короли и базилевсы от зависти передохли.
На полном скаку остановился возле Панаса, тот руководил постройкой моста, окинул цепким взглядом:
– Ишь, вроде бы жизнь собачья, а раздобрел! Вон и брюхо выросло…
– Где брюхо? – удивился Панас. Он пощупал живот, что стал, правда, шире, но оставался в плотных валиках мускулов. – Если что нужно, говори сразу. Мое брюхо делу не помеха. Ты князь, ты и командуй.
– Великий князь, – поправил Владимир с усмешкой.
– Великий, – согласился Панас равнодушно.
– Ехать тебе, друже, в Царьград к императору. Да-да, к нему прямехонько. Точнее, к двум сразу. Там диво дивное стряслось: два брата сидят в одном кресле и не ссорятся!
– Ромеи? – удивился Панас. – Быть такого не может!
– Может, – кивнул Владимир. – Правда, правят не они, а ихний не то дядя, не то вообще какой-то евнух… Но тебе это все одно. Ты едешь не к евнуху, чего тебе с ним делать, а напрямик к императорам.
Панас переменился в лице:
– Эк как тебя заездило! Пора волхвов-лекарей кликать… То пьянки, то девки, уже заговариваешься. Да меня ко дворцу и близко не подпустят. Я слыхивал, послов завсегда по два-три месяца в загородном доме выдерживают.
– Тебя примут сразу, – сказал Владимир. Глаза его утратили насмешливый блеск, стали холодными. – Смекай: на северных границах империи, где находится дружественная Русь, внезапно сменился правитель… Кто он? Чего хочет? С кем будет дружить? С кем воевать? Да над этим весь императорский двор начнет ломать головы, едва узнает, что Киев пал. А мощь нашего оружия Царьград помнит: Самват, Рюрик, Аскольд, Олег, Игорь, Святослав… Да они сами пошлют спешно послов к нам! А едва ты явишься, тебя на руках и бегом отнесут к престолу!
Панас почесал в затылке, долго морщил лоб, кривил рожу. Блеск империи не прельщал, в своем огороде хлопот хватало. Спросил уныло:
– Что сказать?
– Я отпишу письмо. Но на случай потери, в дороге все может случиться, запомни наизусть: «Идут к тебе варяги на службу. Не держи их в городе, не то натворят тебе беды, как здесь: расточи их в разные стороны, а сюда не пускай ни одного». Понял? Я уже послал гонца, но то тайный, к одному человеку при дворе, а ты скажешь это самому базилевсу.
– Понял, княже, – сказал Панас, снова опуская «великий». – Двух зайцев одной стрелой? И от варягов освобождаешься, и базилевсу выказываешь дружбу.
– Умен. Быть тебе главой посольства, когда взматереешь. Императоры должны сразу увидеть, какой политики я держусь. Да не только императоры, все соседние государи. Так что завтра, как только петух прокричит, – в путь! За ночь я приготовлю охранную грамоту… в могиле отоспимся, хороших коней, охрану. Золото повезешь в кошеле, а на всякий случай в подол рубахи и в седло тебе зашьют пару рубинов да яхонтов. До рубежа проводят казаки, а там с тобой поедут трое-пятеро, кого выберешь сам.
– Да, Царьград я знаю лучше, чем Киев, – согласился боярин грустно. – Ну, ежели все, будь здоров. Мне еще надо попрощаться кое с кем…
Он пошел прочь, обернулся. Владимир выдержал прямой взгляд, спросил грубо:
Он пошел прочь, обернулся. Владимир выдержал прямой взгляд, спросил грубо:
– Ну, что еще?
– Это все? – спросил Панас безразличным тоном. – Мне показалось, что ты хотел передать еще что-то.
Владимир на миг смешался. Воевода в самом деле хитер, проницателен, как сквозь мясо и кости смотрит прямо в душу. Или он, Владимир, в самом деле ни разу в людях не ошибся, подобрал умных и верных, или же у него все на лбу написано?
– Ну, – сказал он с усилием, – есть и еще одно дельце… Скажешь императорам, что я хочу взять в жены их сестренку. Принцессу Анну.
Панас, дотоле невозмутимый до того, что чуть ли не засыпал на ходу, дернулся, словно его стегнули. Глаза выпучились, как у рака. Сглотнул слюну, кивнул, с трудом нашел свой голос:
– Может быть, пусть заодно и Царьград тебе передадут?
Владимир дернулся в раздражении:
– Остри свой меч, а не язык!
Панас пожал плечами:
– Так бы и сказал, что шуткуешь… Пойду досыпать, я трое суток не спал. Уже перед глазами черные мухи летают…
– В седле отоспишься, – бросил Владимир. – Если так уж слаб, тебя с двух сторон будут поддерживать, как мешок с отрубями. Тебе надо обогнать варягов, забыл? Ишь, счастливчик… Всего трое суток! Куда в тебя столько сна влезает? Я за всю осаду Киева и Роденя едва ли пару часов соснул!
Глава 21
Хоронили Ярополка с иереем и певчими. Он родился родянином, но умер христианином, потому Владимир не препятствовал похоронам по чужому пышному и пестрому, как петушиный хвост, обряду.
Он намеренно допустил прощаться с телом простой люд. Те держатся старой веры, так что покойный даже у самых преданных должен вызывать двоякое чувство. К тому же священник строго запретил тризну и краду, а кому это понравится? Даже уготованных в жертву голубей, ягнят и коней велел отпустить.
Но даже если князь попадет в тот чужой рай, не тоскливо ли будет среди чужих? Ни языка не знает, ни родни какой… Все чужие! А вся родня, отец и мать, дед, пращуры будут в другом арии-вирии…
В похоронах участвовала княгиня Юлия. Прекрасная и в трауре, словно изваянная из белоснежного мрамора, огромноглазая, она неслышно появлялась в тереме, из горницы внимательно следила за варварской тризной: новый князь-варвар все-таки велел устроить ее после похорон прямо во дворе.
Для простого люда столы с угощениями и хмельным медом и брагой расставили прямо на улицах. Пусть думают, сказал Тавр насмешливо, что новый князь скорбит по брату и провожает его в дальний путь к солнечному арию, где вечная весна, где его ждут доблестный Святослав, Игорь, Олег, Рюрик, Скиф, Славен, Чех, Лях, Рус, Кий… все-все его пращуры. А мы-то знаем, что новый князь празднует смерть последнего крупного ворога!
Лучшие меды и вина выставили на столы в гриднице. Там пировал сам Владимир с верхушкой дружины. Кроме воевод, здесь были простые дружинники вроде Кременя, которым поручались самые трудные дела, доверялись княжеские тайны.
Тавр выждал момент, сказал негромко:
– Но Родень-то сдался. Если бы взяли копьем, тогда бы проще…
– Ты о чем? – насторожился Владимир.
– Может быть, грю, послать особый отряд из старшей дружины? Вон Кремень возьмется сделать чисто. С Ярополком были латиняне, от них беды. Все еще чужим богам молиться склоняют!
Владимир ощутил, как кровь бросилась в голову.
– Изловить! И повесить прямо на воротах.
– Надо ли?
– А что не так?
Тавр сказал осторожненько:
– Латинский папа силен. Он повелевает государями всей Европы! Не стоит его дразнить. Прикончим втихую, без крика.
Владимир ощутил, как взоры пирующих обратились к нему. Он спросил со сдержанным гневом:
– А что нам папа?
– Если не папа, то германский император разъярится. Это были его люди! Вдруг захочет отомстить? А нам пока не до войны, сперва здесь укрепиться надо. А потом и папе покажем, где раки зимуют. И Оттону, если вдруг что…
Владимир покачал головой. Голос держал ровным, но воеводы видели, как в нем кипел гнев.
– Папа далеко, как и Оттон. У них своих дел под завязку. А нам нужно сейчас показать своему народу, где мы стоим! И на чем. Сейчас страх и растерянность по всей Руси. И – великое ожидание. Пусть рассердятся там на Западе. Плевать! Пусть вознегодуют в царьградской империи. Тоже плевать. Ни те ни другие не пошлют войска из-за двух десятков зарезанных миссионеров. А что порвут наши грамоты, то нам от этого ни холодно ни жарко. Нам понадобятся годы, дабы укрепить и собрать Русь в единый кулак. А потом сами с нами замирятся. В этом мире считаются только с сильными!
В последних словах прозвучала такая горечь, что воеводы переглянулись. Радеет великий князь о Руси, радеет. Прямо сердце рвет!
Латинян схватили и казнили прямо в Родене. Только трое, как удалось узнать, выехали вслед за Ярополком и сейчас находились в Киеве. К удивлению Владимира, даже не скрывались, уже вовсю проповедовали на улицах и площадях.
Их взяли под стражу и привели во двор княжеского терема. Владимир прискакал поздно, замученный и покрытый пылью. Устало слез с коня, косо взглянул на троих в черной одежде:
– Эти?
Тверд оскалил зубы в хищной усмешке:
– Среди них даже епископ!
– Да? Лапы загребущие…
Он оборвал себя на полуслове. Двое священников стояли понурив головы, а третий смотрел на него бестрепетно. В глазах пряталась усмешка. Владимир воскликнул:
– Брат Мартин! Какими судьбами?
Священник развел руками:
– Все в руке Бога… Но ты, как я вижу, стал единовластным правителем Руси? Поздравляю.
– Благодарствую. Но ты не ответил.
Мартин снова развел руками:
– Ты знаешь, с какой я миссией. Князь и его окружение уже приняли святое крещение. Мы подготовили все к крещению остального люда Руси. Уже прибыли священники, святые книги. Мы начали строить костелы… Князь Ярополк назначил крещение Руси на день Боромира.
– Это на завтра? – переспросил Владимир. Засмеялся: – Вовремя я успел! Еще бы чуток… А почему на этот день, а не раньше? Время у него было.
– В день Боромира всегда стоит жара, – пояснил Мартин. – За эту неделю вода в Днепре прогреется как следует! При крещении, сам знаешь, надо народ целыми толпами загонять в воду…
– Заботливые, – съязвил Тавр.
– Не в заботе дело, – пояснил Мартин серьезно. – Бунты возникают и по пустякам. Мы предусмотрели многие мелочи…
Владимир кивнул, понимал. Тавр смотрел выжидательно, так же смотрели и дружинники. Они расседлывали коней, но глаза и уши их были повернуты в эту сторону.
– Понятно, – сказал Владимир. Он прямо взглянул в глаза Мартину. – Прости, ты знаешь, что я должен сделать.
Священники по бокам Мартина побледнели. Мартин медленно кивнул, не отрывая взгляда от исхудавшего лица молодого князя:
– Понимаю… Всяк из нас строит свое царство небесное. Кто на небесах, кто на земле. Князь, те слуги церкви, кто ценит жизнь выше души, остались дома. К варварам разъехались иные…
– Ты – настоящий, – согласился Владимир. – Но дороги мужчин – суровые дороги.
Священников схватили, связали за спиной руки. Владимир сбросил рубаху, ополоснулся из бочки с водой. Сенная девка выбежала с расшитым рушником. Владимир вытерся насухо, оглядел ее критически:
– Что-то я тебя еще не видел… Сегодня ночью послужишь ты.
Он взбежал по ступенькам, из поварни уже доносился запах жареного мяса. Гридень метнулся с пустым подносом, едва не сшиб Тавра, тот степенно шел за князем.
В своей уютной комнатке Владимир выглянул в окошко, поморщился. Усталым с дороги гридням показалось тяжко тащить священников к городским воротам. Всех троих повесили прямо на той стороне улицы.
Он забежал в трапезную, стоя хватал со стола жареные колбаски, бросал в рот, обжигаясь и захлебываясь слюной. За окном слышались сильные мужские голоса, ржали кони. Он торопливо приложился к братине с холодным квасом, с каждым глотком чувствовал, как в высохшие внутренности вливаются свежие силы.
В коридоре затопали ноги. Владимир пил, косясь одним глазом на дверь. Распахнулась, в коридоре мелькали веселые рожи, а через порог шагнули двое. Под руки вели молодую сочную женщину в богатом убранстве. Ее белое лицо слегка подрумянено, крупные навыкате голубые глаза смотрели вопросительно, но без страха.
– А, Златка, – сказал Владимир. Он со стуком опустил братину, рассматривал жену князя Олега, ныне вдову, с жадным интересом. Она в самом деле красивая, как о ней говорили на Руси. Молодое сдобное тело, крупные голубые глаза, нежное лицо без единого изъяна, сочные полные губы, красивая шея и высокая грудь. – Я рад, что ты уже утешилась.
Она исподлобья смотрела в его грозно-веселое лицо:
– Я никогда не утешусь. Я вдова.
– Да? – удивился он. – Пошто ж не бросилась в погребальный костер? Были бы в вирии вместе.
Она качнула головой:
– Только Господь дает нам жизнь. Только он волен и забирать.