Это наивно и просто, и вы, быть, может разочарованы, что напрасно потратили время на чтение этой колонки.
Но другой морали у меня для вас сегодня нет.
Строгие юноши
Наступает, и настало время, когда право быть несерьезным придется отстаивать. Когда за двусмысленность придется отвечать. Старый коктейль - совки стебки - выпит. Прошло даже похмелье. В новом времени «душа обязана трудиться» будет воспринимается как призыв на работу
Б.!
Еще точнее: б., б., б.!..
Ненавижу тех, кто обожает миддл-класс. То есть себя, ибо сам его пестовал и ублажал, и вот ныне класс завоевал страну, и потерпите абзаца четыре до ответа - какую.
Б.! - я не ругаюсь, я вою.
Б.! - все помеченное знаком усредненности, нормы, есть лютая тоска, и отнюдь не Пуччини (да и норма - не Беллини). Основное правило в театре жизни - "Больше!", как справедливо заметил гуру постиндустриальной эры Джон Перри Барлоу. "Больше, б.!", - если еще раз устремиться к точности.
Энтропия, стремление к среднему - удел покойников. Жизнь буйна и левиафански избыточна, ей необходима полярность, второй и третий смысл, за которыми - бездна. Отсутствие дна так пугает домашних резонеров, благоразумных слабаков. Тех, кто боится признать, что противоположность истины тоже истинна, что "Бога нет" столь же серьезно и важно, как и "Бог есть". Всех этих нелюбопытных недоучек, никогда не открывавших Канта, а если и открывавших, то не воспринимавших "Критику чистого разума" в банальном, прикладном к своей жизни смысле…
Так вот, все это - и миддл-класс, и Канта, и Барлоу, и блядей - я поминаю лишь затем, что номер этот журнала прочитаете не раньше марта 2004 года, когда президентом России перевыберут Путина.
Глупости вроде угроз демократии мне (надеюсь, и вам) не интересны. Ход истории - да.
Путина перевыберут (уже перевыбрали), потому что те, кого вконец измотала неустойчивость, нестабильность, двусмысленность, нашли форму объединения и волеизъявления. Слабаки прикрылись царьградским щитом. Они же там талдычат про имперский путь. Еще б: империя вечна после крушения, но про крушение можно и забыть.
Я непонятно говорю, да?
Тогда еще раз: в России завершается эпоха, начавшаяся при ветшающем Брежневе. Заканчивается параллельное существование отчаянных циников и трусливых любителей правил, седоков на трех стульях - и сторонников однозначности табуретки. Вторые победили. Эпоха, когда единственным способом выжить было одновременно утверждать и обгаживать взаимоисключающие противоположности - завершена.
Завершается время, адекватной формой которого в личной жизни была ирония, в публичной - стеб, в искусстве - постмодернизм. Досыпался песок, из которого дозволялось лепить любого горбатого.
Проигравшие интересны разве что историку: кого привлекут постаревшие фрики? Победители не интересны и подавно: они - пресловутый "устойчивый балласт", он же средний класс, надежный и тупой, как мешки с песком в трюме.
Однако новое время - еще как интересно. Хотя бы тем, что в нем обязан появиться нравственный mainstream. Отклонение от потока будет восприниматься именно как отклонение: не преступление, но и не норма. Принципы будут существовать не только для обозначения позиции, но и для их отстаивания (право на истину - о, это всерьез, в отличие от права на мнение!). Право быть вне нормы придется отстаивать, порою ценой жизни, без чего бытие вне нормы теряет всякую цену и, следовательно, смысл. Игры в слова будут подразумевать ответственность по типу игры в русскую рулетку. Секс и чувства перестанут быть разъединенными - по крайней мере, на уровне массового сознания. Релятивизм заменится проповедью. Основательность будет в почете. Костюм в 14 лет, незамутненность любви. Очищающие душу страдания (без иронии), труд во имя общественного блага, любовь к Отчизне, осознание миссии. Уважение к предмету и скепсис к брэнду. Как на Monarchy Ball в Лондоне: мужчина либо в смокинге, либо в военной форме (на шотландском офицере допустим килт, но не юбка).
Начинается эпоха новой (термин Льва Лурье) серьезности, строгих юношей и положительных девушек.
Однако эти новые юноши и девушки симпатичнее постаревших стебков, ибо новая консервативность, со всей ее заботой о бедных, сексуальной контрреволюцией и нравственной реставрацией будет свидетельствовать о витальности общества куда вернее, чем коктейль из перепихона и потребления. Жизнь - всегда изменение устройства жизни.
Новая серьезность, новая строгость, новая моральность - единственно возможный принцип, чтобы не переживать, затаившись, новое имперское время, а жить в нем. В том числе и чтобы всерьез жить несерьезно. Однозначности времени нельзя противопоставлять стеб. Но можно - собственную однозначность.
Это время, в которое хорошо заниматься образованием, философией, историей, квантовой физикой, модернизацией земледелия, читать книги и их писать. И верить в наличие высоких идеалов. Вскрывать пороки и бороться с ними. И не скалиться при слове «мораль». И заканчивать личный вой.
Повторяю: это время не достанется ни победителям, ни побежденным. Новые времена существуют для тех, кто не имеет за спиной ни опыта, ни ошибок тех, кто готовил их приход. Какое новое время для никогда не позволявших себе ничего, кроме мечты о «порядке»! Не ведающих, что в том и порядок, чтобы позволять, отвечая, - а за такое неведение надо откручиваться башку, как предмет лишний. Какое новое время для тех, кто позволял себе все и губил соблазнившихся! Им надо откручивать яйца, как предмет опасный.
Однако и те, и другие могут утешаться тем, что среди добродетелей Нового Времени будет, безусловно, и почтение к старости.
Когда игрушки не радуют
В стране, где экономика растет на 8 процентов в год, доходы - на 12, а спекулянты делают на недвижимости 40, все больше людей убийственно быстро реализуют материальные желания. Про леденящую тоску, приходящую вослед, в России написаны уже как минимум один роман и одна статья. Вы ее сейчас и читаете.
Мой давний приятель, крупнейший гебраист, знаток еврейских инкунабул Сема Якерсон спросил, как правильно пить абсент. Чем поставил меня в тупик, ибо я, опалив локальным пожаром сахар на вилке, предпочитаю в отдельном стакане мирить жженку с водой, а освобожденную емкость кувыркать кверху дном, просовывая снизу соломинку. Однако есть тьма прочих способов, я же не абсентолог и не могу, например, сходу сказать, приготовляется полынный напиток посредством дистилляции или мацерации, является ли крепость в 74 градуса предельной, и точно ли (и на что) вдохновляла Зеленая Фея, La Fee Verte, Верлена и Рембо.
Однако и сказанного хватило, чтобы Якерсон посмотрел на меня так, чтоб я уткнулся в написанную им «Еврейскую средневековую книгу. Кодикологические, палеографические и книговедческие аспекты» и возрадовался факту, что жизнедеятельность книгоиздателей братьев Нахмиасов с 1493 по 1505 год до сих пор не ясна - и, следовательно, исследователям есть на что класть свои жизни.
О Сема! Собственно, благодаря ему (и отчасти - действию туйона) мне очевидно то, что было не ясно миру еще лет 15 назад. Мы не просто перешли от потребления товаров к потреблению стилей жизни. Новый тип потребления размыл, сокрушил, разрушил границу между материальным и духовным, низким и высоким, ибо потребление стало и наукой, и культурой, и чертом в ступе инфрастуктуры. Потребление приобрело все черты жизни души. Попробуйте, например, популярно объяснить, почему орнаменталистика у этрусков - тема для диссертации, а крепкие анисовые напитки - пфффуй. Удастся?
Это раньше книжный червь, пыльный сухарь, поглядывал свысока на фарцу, а фарца, хоть и отвечала тем же, от осознания второсортности ужиралась водкою под оливье. Теперь, господа, мы знаем, что в мире музеев водки больше, чем экспозиций, посвященных заселявшим в 1 тысячелетии до н.э. северо-запад Апеннин племенам. Кстати, и посетителей там погуще. Зачем и кому, спрашивается, ваша палеография нужна?
Я не издеваюсь и не стебусь. Потребление копировало даже такую черту внутренней жизни, как непрерывность. От простых моделей - к дорогим; от штамповки - к лимитированным сериям; новые коллекции - дважды в год; плюс ежемесячные журналы, открытые выставки и закрытые дегустации, - можно смело нырять: дна не будет. Мир как супермаркет «Все для дайвинга».
То есть проблема наличия желаний при отсутствии возможностей в России закрыта. Тем более - при нашем экономическом метаболизме, когда год идет за три, и парнишка, вчера заправлявший 92-м бензином «девятку», сегодня, глядишь - выбирает между Golf и Passat. Да ладно машина - старый джентльменский набор, включающий также квартиру и дачу, на добывание которого гробили жизнь, удобряя shit, blood tears, у неленивых стал как-то сам собой образовываться до 40, а то и 30 лет, причем без крови и дерьма. Хотя именно тут проявилась проблема, описанная в англосаксонской культуре Полаником и Уэлшем, и состоящая в том, что оставшуюся жизнь надо чем-то заполнять, но заполнять ее нечем, закупленные для елки игрушки не радуют, и обретенный наконец диван от Baxter мягко стелит, да жестко спать. У нас о том же написал Владимир Спектр в Face Control. Коли, не читали, вот краткое содержание: герой повествует о невыносимой тоске гламура и потребительского бытия, признаваясь с одинаковым равнодушием как в своих добрых, так и дурных поступках, вследствие превосходства, быть может мнимого, основанного на знании того, что шестипроцентный абсент - безмазово, джинсы с рынка - отстой, a Bikkembergs - актуально. Герой мечется по клубам и жизни, нигде не находя счастья и страдая от боли.
Я тогда еще вел шоу на радио и модного романиста незамедлительно притащил, радуясь, что он так же честно своим презрением к человечеству делится в эфире, ничуть не пытаясь сгладить, - и что человечество в своих звонках платит ему той же монетой. Я даже его защищал. До тех пор, пока участвующая в программе эксперт психолог Бережковская не сказала следующее. Что проблема героя - это проблема инфантильной личности, чьи запросы удовлетворены раньше, чем сформированы. Что от боли он даже не рефлексирует, ибо в его личности страданию не от чего отражаться. Что это вызывает к нему сочувствие, но не пробуждает любви. И что это есть плата за презрение к духовной части жизни, которая личность и формирует.
И, видимо, психолог Бережковская была в чем-то права, ибо гость после эфира бежал, оставив в студии ключи от BMW.
Потом, правда, за ними вернулся…
Я хочу сказать даже не о том, что кризис реализованных желаний есть угроза нашему миру. Но меня искренне пугает, что все, что нематериально; все, что касается чувств; все, что связано с культурой; и многое из того, что связано с образованием - у нас отдано на откуп тем, не сумел обустроить существовавшую прежде России страну и кто слишком мертв для России новой. И это наша, и только наша вина, что слово «духовный» сегодня пахнет, как совесть нации с просроченной датой употребления. И хотя давать советы по формированию личности - глупо, но еще глупее ее не формировать и не ухаживать за ней.
Поэтому замечу кротко, что неисследованность жизни еврейских книгопечатников братьев Нахмиасов, проживавших в Турции на рубеже 15 и 16 веков, может оказаться для кого-то спасением. Как и наличие хотя бы одной книжной полки в хорошей, ухоженной, дизайнерской квартире.
Что же до абсента, то мы его в честь выхода книги с гебраистом Якерсоном вмазали просто из водочных рюмок. Якерсон, правда, добавлял кусок льда. Сидели на кухне, болтали до трех ночи, и было нам хорошо.
Родня
Христос был ужасающий имморалист, если судить по христианской морали. Он ни в грош, ни в тридцать серебренников не ставил то, что все вокруг уважали: ни субботу, ни семью, ни родню. Нам пора перенять его опыт. А поскольку физически истреблять родню негуманно, ее имеет смысл перепозиционировать.
А вот еще: не разрешить ли нам однополые браки?
Общественная дискуссия (у нас - телезвезда Парфенов, у них - кандидат в президенты Керри) и т.д.
Друзья мои, дело не в сексе. Потому что завтра сочетаются узами два гетеросексуальных, но до ужаса одиноких старушки, которым выгоднее жить семьей; или два вполне молодых, но убежденных холостяка - и опять-таки вне темы, которая вызывает «гы-гы».
Мы просто пришли к тому, к чему должны были прийти. Семья - больше не союз для продолжения рода, а клуб по интересам. Род продолжается не биологически, а информационно. Приемные дети, изолированная жизнь в городах, низкая рождаемость, нацеленность на карьеру - вот черты новой цивилизации.
Понятие родни в прежнем смысле - умерло. Все эти кровные, родственные, однокоренные связи отыграли свое на уровне общины, битвы за мамонта и урожай, когда сведения о мотыжаньи и сноповязании только и сохранялись, что при биологической передаче: там, яйцеклетки-сперматозоиды, дюжина детишек, кто-нит, да выживет.
Звоночек прозвенел, когда парень из Галилеи послал куда подальше своих единоутробных (ха! О девственности Марии…) сестер и братьев, ограничив возлюбленную родню учениками. Для него страховой полис кровной связи был явно просрочен. Враги человеку - его домашние. В какой заднице оказалось бы христианство, когда б Христос пекся о племянниках да качал на ноге внуков? И, кстати - я уже о наших днях - какое отношение родственные обязательства имеют к морали Христа?
Наши друзья, соавторы, сотворцы, сожители - вот возлюбленные сестры и братья наши. Тратить время на тетушку из Салехарда, с ее шумными разговорами, прокисшими блинчиками и девичьей страстью увидеть живого Баскова - преступление, времяубийство. И кто нам - наши биологические братья, сестры, родители, если единственный повод и мотив встречи с ними - «не прийти - обидятся»? Ах, им одиноко? Это - расплата за то, что не выстроили свой круг, как выстаиваем его мы - подчиняясь мозгу или чувству, но строя по личному плану. И кто нам реальные дети: те, кто наследует нашим генам - или нашим идеям?
Повторяю: родня, родственность, стадность в нашем урбанистском, постиндустриальном бытии потеряли смысл так же, как средневековые цеха в эпоху пара. Понять это легко. Но принять в чистом виде так же непросто, как хлебнуть 96-процентного ректификата.
И этот консерватизм утешителен.
Преуспевающий человек в любом обществе - и особенно в нашем - обретает социальные обязательства (и, умоляю, без ухмылок. Да, я про помощь бедным, про charity shops, Армию спасения, пожертвования и т.д. Да, социальная успешность предполагает ответственность за окружение). И самое легкое, что преуспевающий человек может сделать - это откупиться от обязательств по переделке мира. Откупиться банально, деньгами, будь то налоги или благотворительность «вообще».
И не то чтобы это скверно (это лучше, чем ничего), но для продвинутых парней есть игра посерьезнее. Наша родня, наш племенной атавизм - это, как ни странно, идеальный полигон для отработки социальных идей. Легко вытаскивать из нищеты детей (благотворительный концерт. Рояль. Шампусик на подносе) - но попробуй оттуда ж вытащить двоюродного брата. Так, чтобы дальше он поднимался сам, чтобы не офигел от денег, не спился и не объявил тебя зажратым негодяем. Попробуй помочь пожилой тете превратить недвижимость в ренту, чтобы она не чувствовала себя ни обманутой, ни униженной. Попробуй, наконец, собственных сына, дочь из просто наследников (кстати, почему? Почему мы оставляем все им, если реально нам наследуют другие?!) - в союзника, в наперсника, в сообщника.
О, вот это задача. Наш круг крови, наш круг родства - благодатное поле для эксперимента, ибо здесь быстры и результат, и ответственность за него. И, кстати, богоданное поле: ведь это не наш, а нам выбор, сделанный там, наверху. Такие вот выпали жизнь и обязательства, такая предлагается игра.
Имеет смысл не уходить в распасы.
Трехпенсовая опера
Дихотомия русского поведения за границей состоит в некоем купеческом кутеже с одновременным пониманием, что кутеж не совсем comme il faut. Дурен, однако ж, не разгул с попаленным баблом, а то, что любой иной вариант поведения - допустим, рюкзачок за спину и вперед - нашими ребятами слабо представим в качестве стиля и тренда.
Я с марта живу в Лондоне, пишу свои вирши, живется легко. Приезжающим показываю рынок Camden, где тусуют фрики, и Eaton Square, где живет Абрамович. Мои знакомые - прогрессивные люди, они от Абрамовича в ужасе. Они говорят, что он закупил игроков для «Челси» на 200 миллионов у.е. (что правда). Они говорят, эти деньги не отобьются никогда (наверное). Они говорят, что Абрамович тем самым испортил трансфертный рынок: мне предлагается идею поддержать как аборигену.
Не знаю, не знаю. Опыт подсказывает мне, что основная идея, питающая русских за рубежом - это идея исключительности, причем неважно, какой. Мы либо хуже других, либо лучше, но уж точно не такие, как все.
Все во мне против этого вопиет. Ну господи, вбухал Абрамович в «Роллс-Ройс» 50 штук фунтов поверх стандартного пакета - так саудовские шейхи этих «ройсов» вообще в год по 50 штук покупали. Ну, хвалятся наши напоказ, что ужинают в Nobu - так местные ребятишки из Сити однажды отобедали на 43 тысячи фунтов. Ну, хочет русский человек делать шоппинг непременно в Harrods - так и японцы туда идут косяком. И вообще, если Абрамович испортил трансфертный рынок, то это проблемы трансфертного рынка, а не Абрамовича.
Почему, собственно, мы должны стесняться того, что играем в потребление, как малые дети? Что, лучше сразу - в старички-скупердяи, похоронить с любимым гроссбухом? Да, The Sun или Daily Mail с сарказмом пишут о «Боинге-767», заказанном Абрамовичем (360 мест в стандартной комплектации, прикуплен в дополнение к «Боингу-737» и двум вертолетам) и называют флотилию Chelski Air, но почему мы должны уважать их больше, чем «Московский комсомолец»?
Почему - почти ору я своим прогрессивным друзьям - мы вообще должны доверять вкусам англичан? Этих представителей самой безобразно одетой в мире нации? Страны худшего в мире общепита, где для обозначения хоть сколько-нибудь съедобного придуман термин organic food? Обладателям некачественного, микроскопического по габаритам и убийственно дорогого жилья? Это они - авторитеты? Это они учат нас не ковыряться в носу?!
Веди себя, как ведешь; мир - твой, и ты на него имеешь столько же прав, сколько же и остальные! Почему я должен стесняться, что наши в Лондоне скупили треть Найтсбриджа, Белгравии и Челси; что взвинтили и без того безумные цены, что дали району возле «Хэрродза» прозвище Little Moscow, а всему Лондону - Moscow-upon-Thames?!