— Может, это после допроса?
Ольга поморщилась.
— Не думаю. Его не в гестапо допрашивали.
— Расскажи о видеокамере.
— Очень необычной формы, три «дюзы» окуляров, странная рукоять — явно не под человеческую ладонь.
— А под чью?
— Мне так показалось, не под человеческую, а скорее под лапу с когтями. Недаром Спицын так возбудился.
Максим скептически покачал головой.
— Ты так об этом серьёзно рассуждаешь, будто сама в это веришь.
— Если бы не видела собственными глазами, реагировала бы, наверное, так же. Пей чай, остынет. Печенье попробуй, с орехами и изюмом, очень вкусное.
Максим послушно взял печенье, обмакнул в чай, пожевал, запил чаем.
— Давно не ел галет, но это действительно вкусное.
— Ты всегда печенье в чай макаешь?
— Да нет, спонтанно получилось. Кстати, где-то я читал, что один австралийский ученый рассчитал оптимальный способ макания печенья в чай. Разные виды печенья намокают с разной скоростью, и ему пришлось перепробовать сотни видов, после чего он вывел формулу, применив уравнение Вашбурна для капиллярного потока в пористом материале.
Ольга фыркнула.
— Идиотизм! Зачем это ему понадобилось?
— Для самоутверждения, наверное.
Ольга нагнулась к столику, в вырез сарафана выглянула её совершенной формы грудь.
Максим задержал на ней взгляд. Снова показалось, будто он уже видел эту красоту, хотя и в иной обстановке.
Девушка заметила его взгляд, села прямее.
— Майор, не отвлекайся. Мы попали в сложное положение, надо что-то делать. Есть мысли?
Он допил чай, хмелея от близости с той, которая нравилась ему всё больше.
— С утра позвоню Пахомычу. Выслушаю предложение мужика, требующего хаур, попробую встретиться с ним. Схожу в твоё Управление, побеседую со спецами, посмотрю видеокамеру.
— Если разрешат. Только не говори, что это я рассказала про камеру.
— Можешь не беспокоиться. Потом поеду в Синдор. Не хочешь присоединиться?
— Хочу, но меня не отпустят.
— Попробую уговорить твоё суровое начальство. Если им нужен результат, а не досужие вымыслы, они перестанут мучиться дурью с арестами.
— Ты словно в другом мире живёшь, — с неожиданной грустью сказала Ольга, — где торжествует справедливость и люди доверяют друг другу. Человечество изменилось, майор, причём изменилось в худшую сторону, и я ему даже сочувствовать не желаю. Моя подруга как-то заявила после того, как муж бросил её: все люди чем-то похожи, особенно тем, что я их всех ненавижу.
Максим усмехнулся.
— Ну, это она в расстройстве была. Хотя Оскар Уайльд тоже признавался в своё время, что чем больше он живёт среди людей, тем больше ему хочется жить среди зверей.
— Ты Уайльда читал? — недоверчиво шевельнула бровью Ольга.
— Не только, я Лондона люблю, О’Генри, Чехова, Лао Шэ, у меня хорошая библиотека, ещё отец собирал. Блока вообще считаю посвящённым в Истинное Знание. У одного поэта[4] есть такие строки:
— Поэт был точно не оптимистом.
— А кто из нас оптимист? Оптимисты давно вымерли, как динозавры, народ понял, что лучше не будет и надо жить реально, а ещё лучше — на халяву, беря от жизни всё.
Ольга покачала головой, не сводя с лица гостя изучающего взгляда.
Максим добавил с грустной улыбкой:
— Это, к сожалению, правда. Хотя меня поражает святая вера простых людей в торжество той самой справедливости. Ну пусть не сейчас, пусть не сегодня, но завтра — точно все будут жить справедливо! И ведь не поспоришь.
Ольга поднялась, укатила столик-тележку на кухню, вернулась.
— Позвонишь?
Максим с сожалением понял, что пора уходить, нехотя встал.
— Непременно.
Несколько мгновений они стояли близко друг от друга, не решаясь переступить разделявшую их черту ложных воспоминаний, потом он с улыбкой бросил к виску два пальца.
— Разрешите идти?
— Идите, — серьёзно ответила она.
Он вышел, не оглядываясь, спиной ощущая её взгляд, и только в коридоре за закрытой дверью дал волю воображению, мысленно поцеловав девушку в губы.
В холле дома никого не было, давешний квадратнолицый сторож Ольги исчез.
Поглощённый мечтаниями, Максим влез в джип, глянул на окна восьмого этажа, гадая, смотрит Ольга в окно или нет.
Оперативники, продолжавшие ёрническую перепалку, притихли.
— Чего молчишь, командир? — не выдержал молчания Брызгалов.
— По-моему, он влюбился, — предположил Савелий.
— Типун тебе на язык! — сплюнул Жарницкий.
— А что я такого сказал?
— С точки зрения биохимии состояние влюблённости сходно с маниакально-навязчивым неврозом. Иначе говоря, любовь — это тяжёлое нервное расстройство. Ты этого желаешь командиру?
Савелий прижал к губам ладонь.
— Я же не знал!
— Прекратить словоблудство! — проворчал Брызгалов. — Командир, у тебя всё в порядке?
Максим очнулся.
— Patuit dea[5].
— Что?!
— Предлагаю добраться до моего убежища и выпить за любовь.
— Если Петро нам что-либо оставил, — хмыкнул Жарницкий.
— За любовь к кому-то конкретно или просто так? — осведомился Брызгалов.
— Любви просто так не бывает, — заметил Савелий. — Если просто так, то это секс.
Максим, улыбаясь, слушал трёп подчинённых, и у него было хорошо на душе. Не смущало даже предупреждение Ольги о допросе «с пристрастием». Главное, что она согласилась поехать с ним в Синдор, а это уже говорило о доверии и о том, что он ей не безразличен.
Сыктывкар,
Хозяйственное управление полиции
7 июля, 11 часов утра
Поскольку Геннадий Фофанович Охлин не без оснований считал себя бо́льшим начальником, чем глава полиции Сыктывкара генерал Скорчак, ему показалось обидным, что его вызывают в Управление «дать показания по делу», как выразился зам по тылу полковник Нобелев. Несмотря на почти предельно допустимый срок выслуги — Охлину исполнилось пятьдесят четыре года, — он планировал пробыть на своём посту как минимум пять лет. Да и служил он не в спецназе и не в оперативном подразделении полиции, а возглавлял Хозяйственное управление, что давало ему огромную власть над людьми, основанием которой являлось материально-техническое снабжение всей губернии. Вот почему появилось чувство обиды: могли бы не вызывать в главк, а приехать к нему.
Вызов испортил настроение.
Возвращение с охоты в Синдорских лесах не было триумфальным, лося команда не завалила, медведей не нашла, да ещё странным образом заблудилась в болотах, прошлявшись неизвестно где несколько суток, взбудоражив своим исчезновением всю полицию края, и размышлять на эту тему не хотелось. Тем более — отвечать на вопросы, поскольку охотничий сезон ещё не начался и по закону охотиться на крупного зверя было нельзя.
Громадный, выпуклый со всех сторон, похожий на чрезмерно располневшего борца Геннадий Фофанович бегло пробежал глазами перечень проблем в растворе компьютерного дисплея, которые он должен был решать лично, как глава Управления, и вызвал Еремеева.
Капитан заявился через пятнадцать минут. Он икал и то и дело морщился.
— Что случилось? — пророкотал Охлин, отрываясь от созерцания экрана. — Съел что-нибудь?
— Да привязалась лихоманка! — в сердцах ответил Еремеев, щуплый, худой, вихрастый, ещё раз икнул. — Извините… час уже мучаюсь!
— От икоты можно избавиться с помощью массажа прямой кишки.
— Спасибо, обойдусь, — бледно улыбнулся Еремеев. — Пройдёт. Да и как прямая кишка связана с лёгкими?
— Я читал где-то, что американцы предложили такой способ, а раз предложили, то наверняка проверили на ком-то. Однако к делу. Меня вызвали к главному, поедешь со мной.
— Я-то зачем нужен? — мотнул головой капитан.
— Вместе будем отдуваться за Синдор. Кстати, это была твоя идея лететь туда охотиться, так что думай, что говорить будешь.
— Мы летали… отдыхать.
— Правильно. Собирайся, через пятнадцать минут жду внизу.
Еремеев икнул, бросил на генерала виноватый взгляд, вышел.
Охлин позвонил жене, сообщил, что может задержаться на работе, потом оставил за себя полковника Нобелева и спустился во двор. Здание ХОЗУ располагалось на окраине Сыктывкара, на улице Катаева, а штаб-квартира полицейского Управления — на улице Советской, поэтому добираться иной раз приходилось по полтора часа, что бесило генерала. С другой стороны, удалённость хозяйственно-снабженческой службы от общего управленческого кабинета полиции позволяла чувствовать себя комфортно, и Охлин терпел, стараясь встречаться с главным как можно реже, по большей части только на совещаниях.
Чёрный «БМВ» Охлина просел на рессорах, когда генерал сел на заднее сиденье.
— Куда, Геннадий Фофанович? — подошёл к машине начальник охраны Сапегов.
— В штаб, — коротко ответил Охлин.
Охрана заняла места в джипе сопровождения. Личные телохранители генерала сержанты Петро и Вован (по фамилии их никто никогда не называл) разделили обязанности, и на переднее сиденье «БМВ» сел бритоголовый Петро. Вован устроился в джипе.
Появился Еремеев, сел рядом с Охлиным, имея кислый вид.
— Поехали, — буркнул Охлин.
Машина вырулила на улицу, практически свободную от общественного транспорта и грузовиков. По мере увеличения автопарка Сыктывкара росла и загруженность улиц города, и когда Катаева встала, Охлин добился от начальника ГИБДД города изменения порядка следования в районе ХОЗУ. Три улицы сделали односторонними, по четырём соседним установили режим движения, запрещавший въезд тяжёлому транспорту, поставили телекамеры, и жители улицы Катаева вздохнули с облегчением, не зная, что своему счастью с уменьшением потока автомобилей они обязаны Охлину. Который об их благополучии и не думал.
До Управления полиции края, располагавшегося в здании под номером шестьдесят три по улице Советской, доехали быстро, за полчаса с минутами.
Генерала и капитана, переставшего наконец икать, ждали в кабинете начальника полиции Сыктывкара на втором этаже незнакомые люди.
— Знакомьтесь, — сказал генерал Скорчак, благообразным морщинистым лицом и лысиной на полчерепа напоминавший архиерея. — Охлин Геннадий Фофанович. Э, а вы зачем здесь? — посмотрел он на Еремеева.
— Он со мной, — сказал Охлин угрюмо. — Мы вместе были… отдыхали в Синдоре.
— Пусть подождёт в приёмной.
— Пусть останется, — сказал один из мужчин в штатском, седоватый, с большим лбом.
— Хорошо, присаживайтесь.
Еремеев присел рядом с Охлиным на краешек стула.
— Спицын Богдан Никандрович, — представил первого гостя Скорчак. — Полковник из госбезопасности. И майор Ширянов Рифат… э-э…
— Гилямзянович, — приподнялся второй гость, сухощавый, смуглолицый, с жёсткими курчавыми волосами и чёрными глазами.
Охлин настороженно оглядел гостей из Москвы. Те в свою очередь изучали его, потом начали рассматривать Еремеева. Молчание затянулось.
— Что дальше? — нахмурился Геннадий Фофанович.
— Расскажите нам о своём… гм, гм… отдыхе в Синдорских лесах, — попросил Спицын вежливо.
— Я не должен ни перед кем отчитываться, — набычился Охлин.
— И всё же расскажите. Будет лучше, если мы узнаем от вас подробности этого мероприятия здесь. Или вы предпочитаете сделать это в Москве?
— Геннадий Фофанович, не ерепенься, — мрачно сказал начальник Управления. — Эти люди имеют право задавать вопросы.
— Я что, под следствием? — язвительно осведомился Охлин.
— Нет, но вполне можете стать подследственным, — тем же вежливым тоном пообещал Спицын, однако глаза его сверкнули предупреждением, и Охлин, потея, понял, что взял неверный тон.
— Я ничего противозаконного не совершал. В Синдорские леса я летал отдыхать.
— Мы не спрашиваем вас о ваших намерениях, расскажите о том, как и почему вы заблудились, почему и куда исчез ваш проводник егерь Степчук, а также пилот вертолёта, припомните, что видели. Короче, все детали вашего чудесного… гм… отдыха.
Охлин бросил взгляд на Еремеева.
— Вот он расскажет.
— Дойдёт очередь и до него.
Геннадий Фофанович пожевал губами, вытер потный лоб платком, посопел немного и принялся вспоминать полёт в Синдор.
Рассказ занял полчаса.
— Всё? — поинтересовался полковник из Москвы. — Ничего не упустили? Никого подозрительного не видели?
— Никого, — пробурчал Охлин. Перед глазами воскресла фигура майора Одинцова. — Хотя был там один подозрительный тип, назвался майором Одинцовым. Мы его с друзьями потом везли в Сыктывкар.
— С ними ещё девица была, — нервно вставил слово Еремеев. — Ольга. У них конфликт случился.
Приезжие переглянулись.
— Конфликт? С кем?
— С нашими парнями, Петро и Вова… сержантами охраны Сигалёвым и Глызиным.
— Поподробнее.
Капитан рассказал о стычке Одинцова с телохранителями генерала. По его словам выходило, что инициатором драки был Одинцов.
— Он вообще крутым себя ставил, — закончил Еремеев, — во всё вмешивался, права качал.
— А потом как вы оказались в одной компании с ним? — полюбопытствовал Спицын.
— Да хрен его знает! — с досадой рубанул воздух ладонью генерал. — Плутали по кочкарям… болота обходили… реку перешли… а потом столкнулись с ними нос к носу. Их там было человек семь.
— Шесть вместе с девицей.
— Ну шесть.
Приезжие снова переглянулись.
— А Ольга?
— Что Ольга? Девица эта… костюм в обтяжку… с ними отправилась. Мы к вертолёту пошли, они ещё куда-то. Потом попросились лететь с нами, пришлось взять.
— Ладно, с ними всё понятно, а ещё кого-нибудь в лесу не встретили?
Оба чекиста из Москвы впились глазами в глаза генерала и капитана.
— Не помню, — после паузы, с неохотой признался Охлин.
— Лесника, — пробормотал Еремеев.
— Что лесник?
— Он вообще какой-то подозрительный мужик, мы его не один раз встречали, шастал по лесу как неприкаянный.
— Это его работа — шастать по лесу, — усмехнулся Спицын. — Всё, больше ничего не скажете? К леснику никто не приходил из незнакомых людей?
— Одинцов.
— Одинцов его племянник.
— Не видел, не знаю.
— А в руках у лесника не было видеокамеры, не помните?
Охлин и Еремеев посмотрели друг на друга.
— Ружьё видели… камеру вроде нет. Да и откуда она у него? По старинке человек живёт.
— С вами были ещё несколько человек.
— Кроме охранников, ещё двое, егерь и начальник Синдорского охотхозяйства Пуфельрод.
— Каким образом пропали егерь и пилот? Они всё время с вами были?
Еремеев занервничал, бросил взгляд на Охлина.
— Пилот остался у вертолёта, когда мы уходили, а егерь отстал… и больше мы его не видели.
— Его ищут, — сказал Скорчак, поглядывающий на экран компьютера. — Возможно, он утонул в болоте.
Черноволосый спутник Спицына скептически дёрнул уголком губ.
— Егерь? Знающий лес как свои пять пальцев? Утонул?
— Со всяким может случиться, — буркнул Охлин.
— Почему же вы не остались его искать?
— Этим занимаются специально обученные люди, — поспешил прийти на помощь Охлину Скорчак. — Два взвода полиции и отряд ОМОН. Собаки… то есть кинологи с собаками. Найдём.
— Хорошо, закончим на этом, — решил Спицын. — К вам вопросов больше нет. Но есть вопросы к вашим спутникам. Вызовите охранников, этих сержантов, мы поговорим с ними. Вы свободны, генерал.
Охлин побагровел, хотел ответить резкостью, но снова наткнулся на взгляд полковника ФСБ, в котором плавала ироническая усмешка пополам с угрозой, и проглотил отповедь.
— Вспомните что-нибудь существенное, позвоните, — добавил Спицын, подавая Охлину визитку.
Геннадий Фофанович не глядя сунул визитку в карман, выпростался из-за стола.
— А я? — растерялся Еремеев.
— Вы тоже свободны.
Хозяйственники вышли.
— Пустышка, — разочарованно сказал майор Ширянов.
— Вы не дали им систему отсчёта, — качнул головой начальник Управления. — Вот они и не поняли, что от них требуется.
— Существуют системы отсчёта, относительно которых едет любая крыша.
— Какие? — не понял Скорчак.
— Связанные с гостайной, — сказал Спицын задумчиво. — Мы имеем дело именно с такой системой. Все наши беседы — под гриф «секретно»!
— Конечно, я понимаю. Куда вы сейчас?
— Дождёмся охранников этого вашего хозяйственного босса, поговорим с ними, попьём кофейку и отправимся на хутор, в район поисков. Очень меня заинтересовал ваш лесник.
— Транспорт нужен?
— Не откажемся.
— Вертолёт готов к вылету в любую минуту.
— Благодарю, генерал, останемся в долгу. — Спицын встал.
Скорчак поднялся тоже.
— Скажите, полковник, что вы хотите узнать от моих службистов? Ходите всё вокруг да около, никак в толк не возьму. В чём вы их подозреваете?
— В связях с пришельцами, — подмигнул ему Спицын, выходя из кабинета.
Хутор Синдор
7 июля, 13 часов дня
Установилась хорошая погода, и Пахомыч наконец занялся хозяйством: надо было починить застреху под крышей сарайчика, дверцу на колодке, убрать лежалую траву на краю огорода и подставить под ветки яблонь подпорки.
Поиски егеря Степчука и пропавшего пилота затянулись, велись вяло, отчего у Пахомыча сложилось мнение, что никого особенно не волнует, куда девались егерь и лётчик. Сам он Степчуку не сочувствовал, но не потому, что не любил бывшего зэка, он и видел-то его всего три раза, а вследствие сложившейся ситуации. Просто так егерь пропасть не мог, а как он отбился от компании охотников и куда потом девался, можно было только гадать. На ум приходило лишь что-то совсем криминальное, типа — убили в ссоре. Потому как в «простую смерть» — утонул в болоте, к примеру, — Пахомыч не верил.